12 Уже теснит «Динору» «Tоска», И, жажде своего лица, Слегка звучит мой славный тезка — Сын знаменитого отца… [17]Уже «Любовь к трем апельсинам», Желая Карлу Гоцци сыном Достойным стать, смельчак-игрок, Почувствовав, сдает урок Сергей Прокофьев свой последний. Уже — скажи ему mersi — В огромном спросе Дебюсси. Артур Лурье вовлек нас в бредни, И на квартире Кульбина Трепещут «Сети» Кузмина… 13 А вот и сфера «нежной страсти», Цыганских песенок запас. Улыбка Вяльцевой (жанр Насти!) И Паниной непанин бас… Звезда счастливая Плевицкой И маг оркестра Кусевицкий, И (валерьянки дай, Феррейн!) Вы, авантюры Ольги Штейн. Процесс comtesse [18]O'Pypк-Тарновской Два стиля — comte'a Роникер И (до свиданья, хроникер Судебный!) ателье Мрозовской, Где знать на матовом стекле И Северянин в том числе! 14 В тот день и гордый стал орабен, Когда в костре своих страстей Раздался в гулких залах Скрябин — Во фраке модном — Прометей. И пред «Поэмою Экстаза» Неувядающая ваза С тех пор поставлена. Огонь Антонов, тех цветов не тронь, Как тронул гения! И по льду Исканий жадная толпа Скользит (о, шаткая тропа!) К Евреинову, Мейерхольду И даже… к Карпову. Тихи, Евтихий, о тебе стихи… 15 А вот и Вагнер на престоле. И «Нибелунгово кольцо», В России тусклое дотоле, Бросает жар толпе в лицо. Но я описывать не стану, Как к «Парсифалю» и «Тристану» Под гром Ершова и Литвин, Спешат гурманы нот и вин… А вот и ты в фаворе, Римский, Великий эпик и чарун! Волнуют переплески струн Твоих, как день цветущий крымский, И я готов сто верст пешком Идти для встречи с «Петушком»… 16 А Бенуа? а Добужинский? А Бакст? а Сомов? а Серов? Утесы на низине финской, Огни нас греющих костров. И с ними ты, гремящий в прерьих Краях, универсальный Рерих, И офортисты (ecoutez)! [19]Рундальцов и старик Матэ. Вершина горных кряжей Врубель, Кем падший ангел уловим, Ты заплатил умом своим За Дерзость! Необъятна убыль С твоею смертью, и сама С тех пор Россия без ума… 17 Уж маска сдернута с Гапона, Уж пойман Бурцовым Азеф, И — к революции препона — Оскален вновь жандармский зев. Уже пята грядущих хамов, Врагов искусств, святынь и храмов, Порой слышна издалека, И горьковского босяка Удел для молодежи ярок (Получше драгоценность прячь!) Уж кается в записках врач, Уже скитальческий огарок Затеплен в молодых сердцах На трепет ужаса в отцах… 18 Неугомонный Пуришкевич Вздувал годами в Думе гам, И в «Русском слове» Дорошевич Рулил к заморским берегам… Друг именинниц и театров, Гиппопотам Амфитеатров, Большой любитель алых жал, Господ Обмановых рожал. И Витте делал миллионы На государственном вине, И пьяный луч блестел извне От императорской короны, И, под правительственный шик, Свой разум пропивал мужик. 19 В пылу забот о нем и спора Учащийся впадал впросак: Вблизи Казанского собора Нагайкой жег его казак. Хотя в те дни и были ходки Везде студенческие сходки, Но мысль о мыльном пузыре Нас оставляла при царе, Как царь оставлен близ придворных, При всех советниках своих — Льстецах злоумных и лихих, Среди коварных и проворных, И обречен давать ответ За то, чего и в мыслях нет. 20 Беду вия над царским домом В еще незримые венки, Вхрипь «Колокол» зовет к погромам Под «Русским знаменем» шинки. И «Пауком» ползя, Дубровин, Уже от злобы полнокровен, К евреям ненависть сосет, Навозом «Земщина» несет, И за «оседлости чертою» Растет антироссийский дух, И, чем плотней перинный пух, Тем больше мстительной мечтою, Закрыв в тоске бесправный рот, Томится «презренный» народ. 21 Россия, Ибсеном обрандясь, Об «еgо» вспомнила своем (Прошу отметку эту, Брандес, Внести в очередной свой том!) Уайльда, Шоу, Метерлинка — У каждого своя тропинка В душе к дороге столбовой, У каждого художник свой. Эстетность, мистика, сатира И индивидность — из частиц Всех этих русских, с сердцем птиц, Плоть автора «Войны и мира», Уже формировался, но Сформироваться не дано… |
