Лёгкий подзатыльник Утконосу Палыч всё-таки отвесил, впрочем, больше с признанием таланта, чем с досадой.

День 4 июля в холдинге – корпоративный праздник.

Повелось это ещё с 1990 года, когда Желвак провернул своё первое большое дело в легальном бизнесе. Именно тогда, в день независимости США, был подписан контракт с большой спортивной организацией на поставку полутысячи 40?футовых контейнеров бытовой техники, компьютеров, оргтехники, посуды, одежды, обуви и многих тонн разного барахла. Залежалый товар собирали на североамериканских складах, во Франкфурте-на-Майне, в Китае. Главными собирателями были два гражданина США, бывшие наши правозащитники, которые и сами здорово на этом заработали, и дали подняться

Желваку – в полный рост. Всё проворачивалось на кредиты банка «Восхождение». С инициаторов масштабной затеи потребовали выстроить вокруг сделки высокий и густой частокол разного рода гарантий – вплоть до уже заключенных договоров с покупателями ещё не поставленного товара. Всем проектом руководил Йося Фомасевич, начинающий, но очень шустрый бизнесмен.

Всё сошлось, всё склеилось, всё поступило, и всё продалось. Самый последний извлечённый из залитого водой склада двухкассетный магнитофон и кривобокий китайский сервиз с перекошенными краями, на который даже не потрудились нанести рисунок, нашли своих благодарных обладателей на разорённом потребительском рынке России.

Когда же Йося собрался за своими комиссионными, к нему приехали два братка, взяли под белы рученьки и препроводили прямиком в Шереметьево. В порту Йосе вручили иностранный паспорт с визой в США, билет до Нью-Йорка и конверт с двумя тысячами долларов. На прощание один из братков с сильным кавказским акцентом предупредил:

«Ещё один раз увижу – зарежу». Так и Йося стал американцем. А то, что получил ровно в двести пятьдесят раз меньше, чем заработал, – так пусть скажет спасибо, что вообще остался живой.

В мае контрразведчик Желвака обстоятельно доложил шефу результаты проверки досье на Чекашкина.

Разговор был с глазу на глаз, и полковник решил просветить босса:

– Видите ли, Сергей Палыч, такое в нашем деле бывает. Иногда у человека на лбу написано, что он агент иностранной разведки. И дилетант – прошу меня извинить, о присутствующих не говорят – обязательно будет подозревать именно его. А тем временем какая-нибудь серая мышь в тени этого «шпиона» делает свои дела. Помню, в Швейцарию прибыла делегация советского комсомола из трёх человек. Один был кадровым разведчиком. Но на шпиона он похож не был. Не вызывала подозрений и молодая женщина, работник аппарата комитета молодёжных организаций: за границу она выезжала в сороковой раз, и все контрразведки Европы её давно проверили. Зато третий был типичным шпионом. Занималась им скорей всего английская контрразведка, потому что международную организацию, которая принимала их, возглавлял офицер именно этого ведомства, по происхождению шотландец. Они тут же обнаружили подлог: третий в делегации, представленный как работник ЦК, оказался корреспондентом одной из центральных газет. Вывод: раз зашифровали, значит – разведчик. Его и взяли в разработку. Мы были в обеспечении, наблюдали, как его пасли, и ржали до упаду. В это время наш человек выполнил задание и вернулся в Союз.

– К чему ты мне всё это рассказываешь? У меня мало времени, – Палыч заходил по кабинету.

– А к тому, что этот наш Чекашкин-Брут здорово похож на шпиона, а значит, для работы в разведке профессионально непригоден. Бывшие коллеги утверждают, что к Конторе он отношения не имел никогда.

– За базар отвечаешь?

– Век воли не видать! – полковник уже владел лексикой братков. – Вместе с тем его семья во время службы отца в Питере находилась под охраной контрразведки Балтийского флота.

– А что, в остальное время их не охраняли?

– Не было смысла, они жили в закрытых городах – Северодвинске, Балтийске. Для безопасности холдинга данная информация ровным счётом ничего не значит.

«А это, фраер, не тебе решать», – подумал встревоженный Желвак.

Кинжал сидел в загородном ресторане где-то под Ярославлем – эти места очень любил Желвак – и диву давался от разговоров, которые шли за столом.

Человек пятнадцать ближнего к Желваку круга один за другим поднимали тосты за пацана, который собирался в какую-то очень дальнюю командировку. После поездки, если она будет успешной, он станет настоящим человеком, и для него откроются широкие просторы. Рядом с Желваком сидел отец именинника. Счастья на лице бывалого зека было не меньше, а больше, чем у сына. Ему дали слово.

– Братва! – начал он волнуясь. – Костян рассказал мне подробности, и я понял, что жизнь прожил не зря. Вагон компьютеров – не кот начхал. Сынок, ты знаешь, я, по понятиям, не мог иметь семью. Но ты всегда верил, что папка – настоящий бродяга, и с детства хотел быть похожим на меня. Благодарствую, сынок!

Счастливый Костян зарделся.

– Желаю тебе отбыть свою командировку без единого «косяка»! – вор, воспитавший достойную смену, резко запрокинул голову и вбросил в себя содержимое запотевшей хрустальной рюмки.

– Давай, босяк, скажи красиво! – попросил кто-то Костяна.

«Командированный» долго не думал:

– Желаю всем вагон удачи и лоха побогаче!

Брут толкнул сидящего рядом: что за праздник – идти на зону? Чему все радуются?

Изрядно поддатый бандит с глазами-щёлочками, развернулся:

– Этого фраеру не понять. Слушай, а ты кто по жизни?

– Я? Человек.

– Слышь, а пидор – тоже человек, ты определись.

– Меня зовут… э-э, Леонид Сергеич.

– Чё-то я не въехал, братан, обзовись, как положено.

Только тут Брут окончательно понял, с кем он тут закусывает:

– Извини, братело, развезло. Я – Кинжал.

Сосед по столу не донёс бутерброд с чёрной икрой до рта.

Не каждый день приходится сидеть рядом с ликвидатором такого уровня. По приговору сходняка Кинжал в одиночку посадил на перо самого Ахмета да ещё в придачу двух его корешей.

Узкоглазый аккуратно положил на тарелку дорогую снедь, привстал и уважительно протянул Бруту густо татуированную кисть:

– Я – Витя Китаец. Слыхал?

– Как же – «смотрящий» по Приморью. Махнём за знакомство?

– А то, в натуре!..

Витя Китаец стал рассказывать:

– Я Костяна знаю с детства. Ещё пятиклассником он меня спрашивал, бить девчонок – по понятиям или нет? Я ему втолковывал: достают – не обращай внимания, – с бабы спросу нет. А лет в пятнадцать он признавался мне, что самая его сладкая мечта – колония. Знал об этом и отец, но решил, что идти по малолетке – слишком суровая школа. Взрослая зона не всякому в масть, а колония для несовершеннолетних, где беспредел в порядке вещей, – явный перебор. Тут я согласен, сам пробовал. В шестнадцать лет Костян пошёл работать на железную дорогу помощником сцепщика. За пару лет изучил всё до мелочей – от системы сортировки и отстоя вагонов до сопровождающей документации. Короче – пусти его сейчас на любую товарную станцию, дай немного денег трём-четырём человечкам заплатить – он тебе любой вагон уведёт и концы в воду спрячет. Как-то мне предлагал пульман с гексогеном, но мне без надобности.

Реальный пацан. Месяца три назад был с отцом в Австралии, наводили мосты с тамошними русскими братками, так Костян и там отличился. Увидел, как поутру продавцы молока развозят продукцию, а деньги берут у входа, под ковриками. Он и прикинул, что можно неплохо заработать, если вперёд молочников объехать всех заказчиков и собрать приготовленную оплату. За идею его похвалили, но – и только. Вот такой он, наш Костян, всё время думает о работе. А что на зону, так пора в люди выходить. Он «паровозом» идёт, взял на себя вину авторитетного человека – так надо. Там его уже ждут серьёзные люди, кореша отца, будут учить уму-разуму.