Зато его достал виновник торжества Игнат Власенко, который завершил свой одиночный рафтинг с триумфом, фонтаном положительных эмоций и всего с одной пустяковой травмой – сломанным пальцем на руке. В банкетном зале он налетел на Брута, как сумасшедший, и счастье капитана – огромное количество телевизионщиков, которые разрывали победителя на части, – а то бы не сдобровать, вспоминая их совместные спуски с двадцати семи рек, что, как говорят в разведке, «фактом не является».

– А вы говорите по-испански? – донимала Брута француженка.

Она была в чёрных очках, и разведчик всё никак не мог поймать её взгляд, что было ему просто необходимо, – без этого лица Мишель он бы не запомнил. У разведчиков есть железное правило – фиксировать в памяти всех, кто помимо твоей воли входит в личный контакт.

– Не говорю, – признался по-французски Леонид Брут.

– А французский учили где-нибудь в МГУ?

– Нет, в 1?м Медицинском, факультативно.

– Вы что – врач?

– Да, нейрохирург. Но по специальности не работал ни одного дня, сбежал в программисты. Так что, если со здоровьем проблемы – не ко мне.

– Спасибо, пока не жалуюсь. Знаете, у вас в России плохо учат языкам, – щебетала Мишель на своём родном наречии, но, как показалось Бруту – тоже с каким-то едва уловимым акцентом. – У вас старые учебники и лингофонные курсы, а за границу на практику ездят мало. Лично я испанский учила в Испании, а итальянский – в Италии.

Брут молча смотрел в окно на колючий кустарник, низкий полулистопадный лес.

– Здесь даже в окрестностях столицы водятся ягуары, броненосцы и дикобразы. И тьма всяких змей – бр-р-р! – передёрнула она плечами.

В ответ Леонид Брут улыбнулся так, как будто неожиданно увидел здесь свой любимый «Киевский торт».

Приехали на парамо. Экскурсанты разбрелись. Когда Брут и Мишель остались одни, она с явным удовольствием спросила по-русски:

– Ну, как дела, господин с длинным кортиком?

Уже целых пятнадцать минут военного разведчика распирали чувства такой любви к этому связнику, оказавшемуся Ликушей, что он уже хотел попросить остановить машину, чтобы задушить свою несостоявшуюся гражданскую жену в объятиях. Именно в ту секунду, когда она передёрнула плечами, заговорив о змеях, он её и раскусил.

Ликуша горько улыбнулась:

– Мог бы и раньше узнать, Кинжал. Я, конечно, рада, что за пять лет стала таким профессионалом. Но как женщине мне обидно.

Брут сгрёб её – так, как умел только он. Сколько они так простояли, неизвестно.

Привели их в чувство только аплодисменты разноплемённой группы спортсменов, журналистов, бизнесменов от спорта, которые оказались вокруг. Язык любви понятен всем.

Молодой русский богач воспылал к красивой француженке – это ли не прекрасно!

– Браво! Браво! Брависсимо! – раздавалось на западном склоне Восточной Кордильеры.

Капитан заглянул в голубые глаза Ликуши:

– Кипарис ты мой душистый! А помнишь Сосновый бор?

– На чужой каравай ног не раздвигай!

Оба прыснули от смеха.

Они поторопились уйти подальше от всех. Никакие силы, включая все известные инструкции военной разведки, сейчас их сдержать не могли.

Видели ли подобное эти безлесые луга? Слышали ли прежде Кордильеры такие крики нечеловеческого восторга и сладострастные вопли славян?

Под утро в отеле Брут вскочил в холодном поту и в ужасе обнаружил, что Ликуша исчезла.

Он позвонил в пресс-центр и спросил, где можно найти корреспондента «Франс Пресс» Мишель Безьер? Ему ответили, что утренним рейсом Богота – Париж она отбыла на родину.

И только минут через пять, стоя под ледяной водой хлёсткой массажной струи, он вспомнил, кто он тут и какова его миссия.

Капитан растёрся махровым полотенцем, оделся, присел и включил автоответчик.

Сообщений была уйма. Больше всего – от Игната Власенко. Тому предложили новый рафт, резиновый надувной плот – последней модификации. «Надо помочь “коллеге”», – решил Брут.

Голоса Ликуши он так и не услышал.

В дверь постучали. Служащий отеля передал эксклюзивный конверт. Это было приглашение в итальянское посольство на приём, посвящённый триумфу русского путешественника Игната Власенко: итальянцы – большие любители экстремального водного туризма.

Брут увидел подпись и стиснул зубы: «Графиня Мария Виктория Боско Маренго».

Он спустился в пресс-центр, где были компьютеры, и вышел во французскую поисковую систему. Уже через минуту c инвалидной коляски внимательно смотрела его престарелая «невеста», которая была снята на фоне гор в 1995 году, то есть девять лет назад.

«Здравия желаю, товарищ полковник!»

А ведь когда ещё Желвак предупреждал, что с девками придётся завязывать!

Из российского посольства привезли новый смокинг. К нему прилагалась батистовая сорочка с жабо, ботинки от Валентино. Ему позвонили и сказали, что обеспечат автотранспортом. «Большое спасибо», – ответил он почему-то по-французски.

До приёма оставалось шесть часов.

Он заказал в номер обед, достал книгу знаменитого японского учёного и целителя Масару Эмото «Послания воды» в переводе на английский и углубился в чтение.

Только вместо романо-германских письмен то и дело всплывали небесного цвета глаза Ликуши.

Она похудела, мышцы отвердели, очевидно, всерьёз занималась спортом, грудь поубавилась. У неё стало поменьше кошачьей мягкости и жеманства, во взгляде появилась цепкость, в движениях – осмысленность и точность.

Но это была ЕГО Ликуша!

Да, она заговорила по-французски, а ещё пять лет назад, когда он читал ей Франсуа Вийона, ни бельмеса не понимала. И акцент, скорей всего, квебекский, видно, стажировалась в Канаде.

Сколько это ей? Уже двадцать девять.

Он вспомнил её астрологическое аутодафе: «По лунному гороскопу – шлюха. Но по западному – Дева, а значит – стерильна, как медицинская колба».

Такая она и есть, моя Ликуша!

… Будильник сыграл какую-то латиноамериканскую мелодию.

Опять душ, облачение в смокинг, повязывание кушака, звонок снизу – машина у подъезда, чёрт бы вас всех побрал! Он и не заметил, что сегодня, впервые после смерти отца, ругается его словами.

Во дворе итальянского посольства, где проходил приём, была оригинальная подсветка – изнутри сплошных рядов высокого тщательно подстриженного тропического кустарника.

Дорожки были из ярко-жёлтого асфальта. Столы для фуршета стояли не вместе, а вразброс, то тут, то там – для маленьких компаний.

Его встретил советник посольства Италии по культуре и спорту.

Они никак не могли договориться, на каком языке им общаться, – тот не знал ни французского, ни английского или делал вид, что не знает. Но вдруг выяснилось, что дипломат прилично говорит по-русски.

– Это я маху сделал! – дал советник оценку собственному проколу, поскольку не расслышал представление по громкоговорящей связи: «Русский бизнесмен, генеральный директор ОАО «Компания «Брут».

Поднесли кьянти 1985 года, красное сухое вино из Тосканы высшего стандарта, самое популярное итальянское вино в мире.

«Отец первого купажа – барон Беттино Риказоли, середина XIX века, – вспомнил российский капитан. – Глинтвейна бы. Или французского “Мартеля”. Да Желвака сюда с Толстым».

Советник посольства отошёл и тут же вернулся:

– Я должен представить у вас над графиней. Одну минуту назад я увидел, как она только что стала страшно одинока, – его русский не был лишён оригинальности.

Они пошли по жёлтой дорожке.

У одного из столиков капитан увидел усталое лицо нобелевского лауреата Габриэля Гарсия Маркеса в окружении нескольких поклонников. «Сто лет – и никакого одиночества», – съязвил про себя бывший преподаватель литературы в библиотечном техникуме.

Военный разведчик нацепил на физиономию отрепетированную улыбку.

Сейчас перед ним предстанет фарфоровый стоматологический стандарт, пергаментная кожа с толстым слоем макияжа – после пяти подтяжек. А он тут же споёт своей «невесте» арию из «Пиковой дамы» – про три карты.