И в Лозанне, и по пути в Германию, и в самолёте Вайк вёл себя так, как будто Желвака он не знает. Но больше всего он потряс Ликушу, которая привыкла к пламенным взорам мужчин. На её феноменальную открытую грудь Вайк не взглянул ни разу. Откуда бедной девочке было знать, что, как сказал Толстый об одном компаньоне холдинга в шоу-бизнесе, это был гей чистых кровей.

И только в итальянском поместье, когда после ванной и часового отдыха всех пригласили на открытую террасу под густыми лаврами, Вайк заговорил – по-русски, с шепелявым литовским акцентом. «Ага, теперь он литовец, – подумал Желвак, – в прошлый раз он был бельгийским французом, а в позапрошлый – поляком из Южно-Африканской Республики».

– Меня называйте Аугис, – представился он даме.

– А шо это будет по-русски? – Ликуша, когда это было необходимо, была сама простота.

– В переводе на ваш язык это – Август. Тот самый август, который ваша страна запомнит надолго. А вы не будете против, если я буду звать вас Мергайте?

– А это приличное слово? – Ликуша повела грудью и даже, кажется, старый лавр над ней склонился ниже.

– Мергайте по-литовски «девушка», – Вайк отпустил молодого красивого слугу, который разливал вино, и другого, очень молодого и очень красивого, разложившего по тарелкам закуску.

– А на каком языке вы говорили с вашим шофёром? – Мергайте показала, что расправляться с лобстерами умеет весьма виртуозно.

– Ого! Может, вы работаете в русской разведке? – Вайку нравилось, как гостья, которую привёз с собой Адмирал – так он называл Желвака – валяет дурочку.

– Я бы пошла служить в разведку, – просто ответила Мергайте, – но, боюсь, у них не хватит денег, чтобы оплачивать мои услуги.

Вайк запрокинул голову и показал свою фарфоровую пасть, сработанную протезистами Голливуда.

– То, что вы слышали в моём «бентли», действительно достаточно редкий язык. Один из моих водителей и телохранителей албанец, и мы говорили с ним на его родном наречии. А что, Мергайте знаток иностранных языков?

– Та вы шо, Аугис, Господь с вами! Я сроду нигде не училась, правда, самую дорогую школу в городе Сочи закончила с золотой медалью. Просто у меня тонкий музыкальный слух. Я угадываю языки, как мелодии. Но для вас это неопасно, я всё равно ничего не понимаю.

– И много языков вы так можете угадать? – Вайк прихлёбывал красное вино, рассматривая его на свет.

– Та откуда много – так, штук пятьдесят.

Вайк поставил фужер и в первый раз внимательно посмотрел на собеседницу:

– И что, Мергайте сможет отличить индонезийский от тайского?

– Та вы шо, так глубоко я не забиралась. Но литовский от латышского – запросто.

Желвак любовался своей ученицей.

Ликуша была приёмной дочерью «смотрящего» из Сочи. Пять лет назад, вручая её корешу, тот сказал: «В городе Сочи для такой умницы и красавицы слишком тёмные ночи. Пусть наберётся опыта среди твоих людей, с таким багажом она не пропадёт.

А потом выдашь её замуж – за богатого и доброго».

В свои двадцать два года Ликуша умела главное – выбирать правильное умонастроение в самой неожиданной обстановке, среди чужих людей. Иногда Желвак брал её на весьма рискованные мероприятия. Пока она морочила голову мужикам, отвлекала их, он наблюдал, оценивал, кто чего стоит. Ликуша выигрывала для него время и давала возможность получить хотя бы минимум исходной психологической информации.

«Зона» учит прочитывать человека по его лицу. А красивая молодая женщина расслабляет, заставляет сбросить маску хоть на минуту.

Не стала исключением и нынешняя встреча, хоть Вайк и был гомосексуалистом: дама спрашивает, надо отвечать. А Желвак тем временем видел – что-то не так, чем-то озабочен его партнёр-космополит.

Наконец, Вайк промокнул салфеткой красивый рот и поднялся:

– Адмирал, я приглашаю вас пройтись по этой замечательной аллее. Надеюсь, дама простит неотёсанным мужланам их секреты.

– А никакой вы не литовец, – простецки пропела Мергайте. – Вы выражаетесь так, как будто закончили какой-нибудь наш Ташкентский университет.

Вайк заулыбался:

– Мергайте, литовец вполне мог учиться и в Ташкенте, а университет, я слышал, там очень неплохой.

Только после того, как они удалились от террасы под лаврами на расстояние, гарантировавшее полную звукоизоляцию, Желвак начал разговор.

Он подписался под проектом, предложенным Вайком, по продаже в одну из бурно развивающихся стран Азии эскадренного миноносца Тихоокеанского флота класса «Современный».

Ничего необычного в проекте не было, традиционная цепочка с откатом в адрес одного из чиновников в «тяжёлых» погонах. Однако в этом деле Желвак предлагал попробовать одну инновацию. Заключалась она в том, чтобы по-крупному кинуть покупателя, провернув махинацию со страховкой корабля. А эскадренный миноносец впарить повторно – в одну из африканских стран, оттуда тоже есть такой заказ.

Кстати, там, в дополнение, просили два вертолёта Ми-2, пару десятков 122?миллиметровых миномётов, тысячу боеприпасов к ним, сотни-полторы ручных пулемётов Калашникова и миллиона четыре патронов – всего на десять миллионов долларов. Но корабль – это приоритетная позиция!

Вайк всё понял, идея с кидаловом ему понравилась, но он уточнил:

– Всё спишут на страховую компанию, мы – ни при чём. Интересная схема и очень перспективная. А страховщики откуда?

– Лохи из Австрии. Там только менеджмент австрийский, а вся команда – бывшие наши. Мелко плавают, любят «чёрный нал» и – побольше. Накормим, лишь бы потом не отрыгнулось. Ты вот что, Вайк, подставь на это дело кого-нибудь из своих – кого не жалко, а сам уйди в сторону. Мало ли что, – а нам с тобой ещё работать и работать.

– Разумно, Адмирал. Мне нравится полёт твоей мысли. Мои комиссионные, как обычно?

– Обижаешь. Мне тебя обманывать резону нет…

– … сказал разбойник и спец по отъёму бриллиантов у бедных евреев, отъезжающих на историческую родину, – Вайк снова посветил своей голливудской пастью.

– Те времена давно прошли, теперь я солидный бизнесмен и большой начальник. Скажи, Вайк, отчего ты такой напряжённый? И связник твой попросил две недели вместо одной? Что случилось?

– А ты не знаешь! Мне не даёт покоя ваш грядущий дефолт. Боюсь, как бы ты не разорился. Что тогда станем делать? Мне без твоих мешков с наличными не обойтись.

Ох, как захотелось Желваку хлопнуть по плечу наивного иностранца! Удержался пахан, тут тебе не Россия, а международная арена, и на ней – тигры, хоть и дрессированные:

– Брось ты, Вайк! Я на этом дефолте собираюсь не упасть, а подняться – да так, что с земли меня можно будет рассмотреть только в хороший бинокль.

– Красиво вы, русские, умеете говорить. Ладно, желаю удачи. Расскажешь потом, как тебе это удалось.

Вайк был русским. И учился в Ташкентском университете. Только в то время об этом знал только он сам да ещё двое-трое, пусть земля им будет пухом.

До Рима долетели на самолёте Вайка, до Осло – через Париж – рейсом немецкой авиакомпании.

Трёхдневный VIP-тур по фьордам Норвегии был сказкой даже для повидавшего мир Желвака.

В мелководных заливах с крутыми скалистыми берегами было разбросано множество небольших каменистых островов. Скалы у берегов были так живописны, что глаз цивилизованного человека, «замыленный» экраном телевизора, отказывался верить в реальность картины, сердце замирало от неземной красоты. При каждом порыве небольшого ветра оттенок воды менялся, а значит, меняли цвет и каменные острова. Если к этому добавить изменение ракурса картин, связанного с движением катера, то можно понять, почему Ликуше, детство которой прошло в русских субтропиках, то и дело хотелось петь и плакать – одновременно.

– Я видел всё, – сказал Желвак. – И красивее только Шантарские острова в Охотском море, – это наш Хабаровский край.

Они прошли на катере по самому длинному в мире фьорду.

Ночевали в гостинице прямо на одном из скалистых островов. Пили дорогой коньяк, сидели в креслах у самой воды, молчали и только слушали, как в темноте плещется рыба и фыркает морской котик.