Собрав все сведения, которые им удалось добыть в Глеве, Урсула и Пинноса на закате вернулись к подругам. Когда Пинноса входила на территорию Двора гонцов, где их разместили, ее лицо было темнее тучи. Она вскочила на Артемиду и, не говоря ни слова, направилась к воротам.

— Что происходит? — закричала Бриттола. Она вместе со всеми подчинилась молчаливому знаку Урсулы и тоже стала взбираться на свою молодую кобылу, Перо. — Мы уезжаем?

— Никто здесь ничем не может помочь моей семье, — прокричала, обернувшись, Пинноса. — Значит, нам самим придется это сделать!

— Мы отправляемся в Магнис! — крикнула Урсула, развернула Быструю и направила ее следом за Артемидой.

— Магнис? — удивилась Саула. — Это же приграничные земли! Нам в жизни не добраться туда до заката!

—  Это… — начала Марта, пристроившись в хвост, выезжающей через ворота кавалькады.

—  Будет нелегко! — подхватили остальные.

Они перешли вброд реку Сабрину и направились к пологим холмам в южной части долины Уай. Дорога была хуже тех, к которым привыкли девушки, но не слишком каменистой, поэтому они смогли двигаться по ней хорошим галопом. Пинноса ехала впереди, потому что кроме нее за пределами Глостера никто раньше не бывал. К югу от дороги показались большие просеки с огромными плавильными ямами. Здешние ремесленники готовили вооружение для большей части действующей армии и приграничных территорий, вплоть до западных земель. Плавилен здесь было так много, и располагались они на такой большой территории, что девушки чувствовали резкий запах дыма, хотя ближайшая яма находилась от них в нескольких лигах.

Солнце уже почти село, когда они проехали Арикониум, основное поселение литейщиков. Целую лигу дорога была зажата с обеих сторон всевозможными мастерскими и лавками. На возничем дворе бок о бок трудились кузнецы, плотники и колесных дел мастера. Они строили новые и чинили старые повозки. Девушки рассмотрели несколько мастерских, в которых изготавливали различную домашнюю утварь и оружие, а также лавочки, в которых продавались готовые изделия. Когда Пинноса со своей кавалькадой пролетала мимо них по дороге, шум работы в мастерских смолк, и лишь кое-где рабы продолжали заниматься уборкой. Все же, несмотря на то, что девушки пронеслись сквозь поселок, не сбавляя хода, ужасный смрад и копоть от печей заставили их закашляться и долго моргать, избавляясь от неожиданных слез.

Девушки гнали лошадей во весь опор, и только благодаря этому им удалось добраться до долины Уай и проехать часть ее извилистого контура еще до захода солнца. Предзакатное светило горело кроваво-красным пламенем перед их глазами, напоминая огонь в плавильных печах и выделяя четкие очертания далеких гор, а затем медленно опустилось за линию горизонта. Им посчастливилось покрыть почти три четверти пути до заката, но теперь они оказались на неровной сельской дороге, окруженные сгущавшимися сумерками. Незнакомая местность и наступавшая темнота заставили лошадей Кордулы и Бриттолы нервничать. Они стали дергать поводья и ржать. Пинносе и Урсуле пришлось вернуться к остальным наездницам и образовать плотную группу, чтобы Быстрая и Артемида могли успокоить остальных лошадей. Кавалькада перестроилась в ряды по трое. Пинноса и Марта встали по обе стороны от Бриттолы, а Саула и Урсула взяли под опеку Кордулу. Теперь они ехали медленнее, но впервые с момента отъезда из Глостера у них появилась возможность поговорить.

— Так, значит, это приграничные земли — да, Пинноса? — спросила Марта. — А правда то, что о них говорят? Что у здешних гор есть голоса, а у деревьев — глаза?

— В этих горах видна истинная слава Господня! — к всеобщему изумлению, голос Пинносы дрогнул от восхищения. — Когда-нибудь, Марта, когда мы решим все неотложные дела и у нас появится свободное время, я возьму тебя с собой на эти вершины, чтобы ты своими глазами увидела это величие и почувствовала их волшебство. Даю тебе слово, что они очаруют и заворожат тебя так же, как однажды заворожили моего отца. Он тогда был еще совсем молодым легионером и… — тут ее голос прервался, она явно не справилась с чувствами.

Неловкая пауза длилась до тех пор, пока Урсула не нарушила молчание.

— Расскажи нам об этих землях. Почему твой отец поселился именно здесь, когда с его славой и почетом он мог остаться в любом городе Британии или Галлии и даже в самом Риме?

— С чего начать? — теперь Пинноса говорила спокойно, с присущими ей богатыми интонациями. — Пожалуй, начну с Магниса. — Она глубоко вздохнула. — Скоро вы все увидите сами. Магнис едва ли можно назвать городом. Все началось с постройки заставы, и военные укрепления сохранились там и по сей день. Я там родилась, и хотя я и училась в Глостере, всегда буду считать именно это место своим настоящим домом. В Магнисе нет привычных прелестей городской жизни: ни дорогой одежды на горожанах, ни украшений. Даже еда там самая простая. В городских закромах хранится только один сорт масла и один сорт вина, несмотря на то, что старик Саинус любит каждый месяц давать ему новое название! — она рассмеялась. Пинноса избавилась от сковывавшего ее напряжения, и это помогло успокоиться всем остальным. — Люди здесь тоже очень простые. Хотя все они разные, их объединяет любовь к этим диким приграничным землям.

Она снова вздохнула.

— На самом деле эти земли начинаются лишь за пределами Магниса. Там почти никто не живет. Разве что горсточка горцев. В горах можно встретить только патрульных, правда, их там много. Только раньше, конечно, было еще больше. Для легионеров эти земли — настоящая находка. Там они могут устраивать отличные тренировочные лагеря, чтобы учить молодежь разбивать палатки, проходить марш-броски и выживать один на один с дремучими лесами. Эти леса могут многому научить как пехотинца, так и всадника.

— Но ведь эти земли используются не только как тренировочные полигоны, правда? — спросила Бриттола. — Должно же на них происходить и что-то другое?

— Ты спрашиваешь, служат ли они защитой от ирландских набегов? — Пинноса повернулась к Бриттоле. — О, да. В жаркие месяцы ирландцы прибывают сюда на лодках. В прибрежных водах есть свои патрули, но некоторым все же удается прорваться. Добравшись до берега, бандиты уходят в леса, понимая, что от дойных римских коров их отделяют только эти горы. Раньше, до того как большую часть пограничных войск отправили на укрепление основной армии, горный патруль почти всегда отлавливал этих бандитов, еще на дальних подступах к городам. — Пинноса посмотрела вдаль, на чуть различимые силуэты вершин. — А теперь, когда число патрульных так сильно сократилось, варварам стало легче добиваться своего. Они добираются до долин, и…

Снова повисла пауза, и это неловкое молчание побудило всех остальных с ожиданием посмотреть на Урсулу. Та кашлянула и уже собралась было заговорить, как Пинноса, переведя дыхание, отмахнулась от тяжелой мысли и продолжила рассказ.

— Знаете, отец впервые попал в эти горы, когда ему едва исполнилось шестнадцать лет. Он только поступил в легион. Он сразу влюбился в эту красоту и величие природы и дал себе слово, что однажды придет сюда, чтобы построить здесь свой дом. Шли годы, его заслуги находили признание, и он стал одним из величайших центурионов, одним из основателей нынешней армии Константина. Но пришло время искать себе дом, постоянное пристанище для семьи. Нас было уже четверо: мама, я и двое моих младших братьев. Долина Уай тогда еще была не обжита, в ней стояло лишь несколько небольших домов, как у Галиков. Когда отец объявил о своем намерении расчистить место и построить здесь целую виллу, кое-кто в Магнисе и Глостере решил, что он сошел с ума. Эти люди сказали то же самое, что и ты, Урсула: зачем, мол, селиться в этой глуши, когда можно выбрать себе дом из лучших вилл Британии, Галлии или Италии? Но в то время горные патрули неусыпно охраняли покой долины, и отец остался неколебим в своем решении. Я помню, как он говорил матери, которая сначала не хотела ехать за ним: «Я знаю эти горы, и они знают меня. Они стали такой же частью меня, как ты и наши дети. Они позволяют мне укрощать их свободолюбивый дух, а в ответ я позволяю им владеть моим сердцем».