Потенциальный источник идолопоклонничества.Втор. 13 — одна из глав в Ветхом Завете, касающаяся угрозы уклониться к почитанию иных богов. С большим реализмом и проникновением в ней предчувствуется, что искушение пойти за иными богами может исходить не только от крайне благопристойных, но ложных чудотворцев (Втор. 13, 1–6), не только из–за социального давления всего неверного сообщества (Втор. 13, 12–18), но также из среды ближайших родственников: «Брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя» (Втор. 13, 6–11). Даже в таком случае соблазну следует противиться с несокрушимой твердостью, которая ставит верность единому Господу выше подобных семейных уз. Сам Иисус столкнулся с подобным выбором, не в том смысле, что семья хотела соблазнить его к откровенному идолопоклонству, но, скорее, побуждая его вернуться к своим семейнымобязанностям, они бесповоротно уводили его от послушания воле Отца.Иисус прямо указал на непреклонный характер этого решения, когда назвал своей семьей тех, кто подобно ему самому ставил волю Отца превыше всего (Мф. 12, 46–50)

Мрачные династии.Вероятно, наиболее неопределенным из всех основанных на семье институтов в Ветхом Завете был царский династический принцип. Когда он появился впервые, реакцией на него был шок, ужас и сопротивление. Ответ Гедеона на предложение благодарных израильтян, чтобы он и его потомки правили ими, похоже, отвергает династическую монархию как несовместимую с теократическим правлением Господа (Суд. 8, 22–23). Тем не менее, с некой иронией еврейский рассказчик повествует, что Гедеон, несмотря на все свои протесты, вел себя как царь — приняв щедрое подношение золота и взяв себе множество жен (вопреки Втор. 17, 17). Более того, сын Гедеона, по сути, предпринял попытку установить монархию, которая не увенчалась успехом. Тем не менее, это была попытка, связанная с беспощадным уничтожением семидесяти других сыновей Гедеона (Суд. 9) — мало обнадеживающее начало для самой идеи монархии, которая была отложена до следующей книги Библии.

Когда же монархия, в конце концов, успешно утвердилась — после катастрофического правления Саула, династический принцип был одобрен Господом в его обетовании завета Давиду (2 Цар. 7). Этот династический завет затем становится основанием не только для практически непрерывной линии потомков Давида на престоле в Иерусалиме в последующие столетия (Гофолия была единственным исключением), но также для мессианского богословия и эсхатологии, которое мы, христиане, с радостью поддерживаем в личности великого

Сына Давида на основании авторитета Нового Завета. Но все же следует сказать, что, подобно патриархальным семьям, которые одновременно были образцом веры и послушания и ужасающих злоупотреблений и порочности, царские семейства Иуды и Израиля демонстрируют все известные человечеству семейные ужасы: отцеубийство, матереубийство, братоубийство, самоубийство, прелюбодеяние, убийство, кровосмешение, заговор, интригу, предательство, междоусобицу, ненависть и месть. И только благодаря чудесной благодати и всевластию Бога эта история смогла стать историей искупления.

Позитивное отношение пророков к семье выражалось в жестокой критике современных им обычаев, которые уничтожали семью. Пророки выступали против социально–экономических сил и правовой коррупции, ведущих к обнищанию, долгам и потере участия в завете. Именно эти силы разрушали семьи, тем самым повергая обычных людей не только в материальную нищету и нужду, но также склоняя к общественно–религиозной неопределенности в отношении к завету. Действительно ли эти обнищавшие люди все еще принадлежали к общине завета? Если у них не было семьи и земли, то разве не стоит считать их грешниками и отсеченными? Нет, говорит Амос. Нищие и лишенные имущества являются праведными, в то время как те, чьи земли и семьи процветают за счет такого угнетения, нечестивы.

В нескольких пророческих видениях будущего мессианского века, которые обычно включают не только восстановление народа Божьего, их безраздельное послушание Богу, наслаждение его благословением, а также обновление творения и его изобилия, семья занимает заметное место. Новое творение, описанное в Ис. 65, 17–25, будет местом, в котором семьи защищены от детской смертности, а плод семейного труда не будет уничтожен, принося чувство разочарования.

Семейные отношения являются одним из главных вопросов, которые беспокоили мудрых мужей и жен Израиля.

В Книге Притчейсчитается, что семейные отношения имеют первостепенную важность для тех, кто желает поступать мудро и жить хорошо. Вступительный совет, сразу после пролога (Притч. 1, 1–7), отражает пятую заповедь о почитании родителей (Притч. 1, 8–9), и развивается вновь и вновь на протяжении всей книги. Подобным образом и отражение седьмой заповеди — чистота брачных отношений — ревностно поддерживается серьезными предостережениями против прелюбодеяния (Притч. 2, 16–19; 5, 1–23; 7, 1–27). Знаменательно, что в случае с прелюбодеянием сутью предостережений является бедствие, которые оно приносит семье человека — не только из–за общественного позора, но также из–за утраты положения в общине завета, которое может быть результатом потери имущества семьи (Притч. 5, 9–14). И наоборот, заметна похвала добродетельной жене. Книга достигает кульминации в похвале мудрости, рисуя портрет не мудрого мужчины, а мудрой женщины — добродетельной жены в Притч. 31, 10–31. Безусловно, описание говорит не только о самой женщине, но и о некоторых чертах идеального израильского дома и семьи. Такой дом, по мнению израильтян, должен быть не только местом благословения и безопасности для мужа и детей, но также источником гостеприимства и щедрости для нуждающихся.

Особенностью ветхозаветной литературы мудрости является то, что она включает элемент самокритики, своего рода литературную и богословскую деконструкцию некоторых сильных и позитивных утверждений Книги Притчей и, можно было бы добавить, идиллического изображения сексуальной любви в браке в Книге Песни песней Соломона.

Книга Екклесиастаисследует теорию о том, что богатство — добрая вещь, потому что его можно передать своему сыну и наследнику. Но что, если этот наследник — глупец, который промотает все, над чем вы трудились? Да и будет ли честно, если он получит даром то, ради чего вы проливали пот, а лично он не трудился (Екк. 2, 18–23)? Но и быть одержимым работой ради себя самого, не имея наследника, — ничем не лучше (Екк. 4, 7–8). Но ведь даже если вы все еще убеждены, что копить богатство, чтобы передать его дальше, — добрая вещь, несчастный случай может отнять его, так что вы покинете этот мир таким же нагим, каким пришли в него (Екк. 5, 13–15). И хотя радости брака сами по себе ценны и должны почитаться даром от Бога, но действительно ли они имеют высокое значение в виду мрака смерти, ожидающего нас всех (Екк. 9, 7–10)? Опыт отношений автора с противоположным полом, судя по всему, не имеет и такого утешения (Екк. 7, 28).