Такое использование истории исхода стало отчасти основой богословия освобождения, а также негритянского и феминистского богословия. Кроме того, эта история стала утешением и ободрением для многих верующих, страдающих в терпении, чаянии и надежде.

Ко времени Самуила, когда внешнее давление на Израиль усилилось, теократия уже не казалась народу удачной формой. Ощущая обеспокоенность и незащищенность перед лицом филистимской агрессии, они более не хотели полагаться на кажущийся спонтанным характер защиты Господа посредством произвольно поставляемых судей. Парадоксально, что из–за страха перед окружающими народами они решили подражать им — создать централизованную и милитаризованную систему управления. Они выбрали монархию. Совершив этот фатальный поворот, им пришлось выживать при Сауле, служить Давиду, страдать при Соломоне, и, в конечном итоге, разделиться на два враждебных царства, каждое из которых в свое время претерпело плен и погрузилось в забвение. Такой, в общих чертах, была не очень славная история монархии в Израиле.

На протяжении данного периода (от Саула, или хотя бы от Давида, до пленения) народ Господень был организованным государством с центральным управлением, границами, организованной военной обороной, правительственными департаментами и тому подобным. Тем не менее, отождествление народа Божьего с политическим государством никогда не было абсолютно уместным. В самом Ветхом Завете встречаются намеки на сознательное различение двух реальностей, несмотря на то, что существует формальная и кажущаяся тождественность. [196]Поэтому внутрисамого Израиля существовала проблема отношений народа Божьего и государства. Более того, повествования об учреждении монархии рисуют нам амбивалентную картину, в которой событие представлено одновременно с негативного и позитивного ракурса. Поскольку повествование о монархии, с вплетенными в него хронологически пророческими текстами, наиболее явная политическая часть Ветхого Завета, мы уделим больше внимания изучению его тонких и сложных ракурсов.

1. Человеческие истоки.Одно становится ясным — возникновение монархии в Израиле связано с человеческими, двойственными, даже низкими факторами. Не было божественного повеления, инициирующего появление монархии. Закон в Книге Второзакония упоминает о «царе, которого Господь, Бог твой изберет», но только как вторичное ограничивающее условие в ситуации, возникшей по желанию народа: «поставлю я над собою царя» (Втор. 17,14–15). Именно так историк–девтерономист описывает историю в 1 Цар. 8 — 12. Требование царя возникло в результате смешения мотивов, некоторые из них явно хороши (желание справедливости и неразвращенного руководства, в контексте неспособности сыновей Самуила дать это), другие, без сомнения, регрессивные (желание быть похожими на другие народы). Повествование разворачивается двусмысленно относительно избрания Саула – избранного, но и отвергнутого Богом, пришедшего к власти на волне популярности, но склонного к зависти и потере самоконтроля из–за непостоянства этой популярности. Он начал многообещающе, но закончил трагедией.

Рассказ о человеческих слабостях Саула очень важен именно из–за славы его правопреемника Давида. Давид положил начало новому богословию Израиля, новому способу выражения связи между царствованием Бога и царем Израиля, новой эсхатологии грядущего мессианского царя, происшедшего от Давида. Саул же никогда не даст израильтянам забыть ни о политической сущности монархии, ни о человеческой сущности монарха. Монархия в Израиле не была по сути священной или божественной. Цари в Израиле не могли проследить свое родословие до богов или героев далекого прошлого. Историческое, человеческое происхождение этого института и весьма человеческие ошибки его первого обладателя (и даже его блестящих последователей) имели огромное значение. Ведь они хранили Израиль свободными от той царственной мифологии, которая в соседних культурах обеспечивала непререкаемую священность социального неравенства и пирамиды политики с позиции силы.

Еще одно последствие этого человеческого происхождения состоит в том, что монархия как политический институт была условной и, рассматриваемая с точки зрения всего хода истории Израиля в ветхозаветный период, переходной. Израиль прожил в земле несколько столетий, прежде чем выбрал царя, и смог выжить без него, начиная с пленения и далее. Более того, если благотворные последствия монархии рассматривать на фоне ее пагубных результатов, почти не вызывает сомнений, что чаша весов склонится в сторону убытков. Именно цари разделили народ, цари покусились на традиционную систему землевладения, цари усиливали экономическое угнетение и неравенство. Гордыня царей дорого стоила народу в игре политических союзов и войн. Цари почти не препятствовали народному отступлению и идолопоклонству. Безусловно, были яркие исключения. Но в общем можно сказать, что история монархии в Израиле больше отражала страхи и предостережения Самуила (1 Цар. 8, 10–18), чем надежды народа. Падшая человеческая природа даже искупленного народа была более всего видна на данных высших уровнях их политической жизни.

2. Божественное участие.Однако поразительный факт состоит в том, что большая часть ветхозаветных исторических повествований изображает Бога действующим на данной сцене, заполненной отвратительными декорациями и порочной израильской царственной политикой. Великий парадокс монархии в том, что хотя она и человеческого происхождения, и заражена с самого начала склонностью к отступничеству и коррупции, Бог, тем не менее, вплел ее в центр своих искупительных целей. Царь Израиля стал фокусом нового измерения Божьего самораскрытия. Царь представлял Божье правление над Израилем в настоящем и стал символом надежды Божьего совершенного будущего, мессианского правления над всеми народами. Таково чудо взаимодействия человеческой свободы и божественного суверенитета.

Здесь существует интересное сочетание теократического идеала, атрибутов и функций, приписываемых человеческому царствованию. Как мы отмечали выше, практическим результатом сохранения всех царственных преимуществ за Господом должно быть сокращение всех человеческих отличий в израильском обществе — социальных, политических и экономических. Однако желание иметь царя действительно было выражением неудовлетворения теократией, как известил сам Господь: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар. 8, 7). Однако Господь был Богом, стоявшим за всей социальной и экономической структурой их общества, в отличие от ханаанского неравенства и угнетения. Господь был Богом освобождения из рабства и справедливости на земле. Отвергни Господа как царя — и ты так же предашь все блага его правления. Поэтому Самуил утверждал вполне обоснованно, что если они хотели царя «подобно другим народам», они также должны быть готовы к такому обществу, как у прочих народов. Картину, нарисованную Самуилом в 1 Цар. 8, 10–18, было нетрудно предсказать, учитывая то, с каким видом царствования Израиль был знаком в окружающих его культурах. Принятие монархии привело бы к конфискации земель, воинской повинности и налогообложению, а также к социальному и экономическому расслоению в израильском обществе, которое было бы несправедливо, обременительно и необратимо. Именно таким было позднее правление царя Соломона. Все было настолько плохо, что Брюггеман (Brueggemann) говорит о духе, характере и результатах деятельности Соломона как об аннулировании Моисеевой альтернативы, возвращении к ценностям и образу управления империи, прямо противоположному контркультуре Синая. [197]Таким образом, само существование царя было в некотором смысле отвержением теократии. Самая ранняя попытка учредить царский дом претерпела неудачу на этом основании. Гедеон отказался от венца, говоря: «ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами; Господь да владеет вами» (Суд. 8, 23).