Джон Голдингей (John Goldingay).Голдингей начал новое десятилетие своей книгой «Подходы к толкованию Ветхого Завета» (Approaches to Old Testament Interpretation,1981). Эта фундаментальная книга (которая была пересмотрена и дополнена еще более обширной библиографией в 1991 году) не сосредоточена непосредственно на ветхозаветной этике. Однако в ней есть глава «Ветхий Завет как образ жизни» (The Old Testament as a Way of Life'), касающаяся некоторых проблем, присущих ветхозаветной этике, и предлагающая полезные взгляды на то, как Ветхий Завет может быть актуальной книгой по этике для христианских читателей. Голдингей желает утвердить нормативный авторитет Ветхого Завета в христианской этике как неотъемлемой части канона Писания. Но он также видит важность формулировки производных или промежуточных принципов (которые иногда называют «срединными аксиомами») как способа перехода от специфики древнего текста к специфике современного контекста. В противном случае «специфичность» (specificness) (его понятие) ветхозаветных заповедей (не говоря уже о его повествованиях и прочих жанрах) могла привести к своего рода состоянию этического паралича, в котором исследователь настолько осознает историческую уникальность израильских законов, что вовсе отчаивается найти какую–либо применимость, не говоря уже о нормативной этике. Вопреки подобному негативному взгляду, Голдингей указывает, что даже применительно к обычной светской жизни привязанность заповеди к ее конкретному контексту не говорит о бесполезности в других контекстах. Она может быть конкретным выражением некого общего принципа, который применен в контексте изначальной заповеди и будет уместным также и в других контекстах. Также существуют человеческие константы, которые сохраняются в культурной неоднородности, а также нравственная последовательность самого Бога. Наряду с обсуждением проблемы конкретности ветхозаветных заповедей, Голдингей касается многообразия и явной ограниченности ветхозаветных нравственных стандартов. Эти особенности также требуют использования более широких производных принципов в качестве одной из форм моста, связывающего сами тексты с миром, в котором нам необходимо принимать нравственные решения.
Тем не менее, анализируя необходимость подобных процедур, Голдингей предостерегает против того, чтобы относится к производным принципам как к авторитетному источнику. Именно сам текст Писания остается нормативным:
Если нас интересует толкование самой Библии, тогда все же не эти гипотетические принципы являются нормативными или каноническими.
Сама Библия остается нормой. Принципы, которые мы находим в ней, — это только часть нашего толкования, а не его единственная цель. Они ограничены нашими возможностями и вместо того, чтобы направлять нас в послушании Писанию, иногда могут даже стать причиной для его искажения или неправильного понимания [358] .
Это важное предостережение. Но, похоже, оно может поставить нас перед дилеммой: с одной стороны, у нас есть авторитетный текст, который мы не можем применять прямо, или который не обращен к конкретным современным нравственным проблемам, что стоят перед нами, в то время как, с другой стороны, у нас есть производные моральные принципы, которые определенно полезны, но не имеют внутренне присущего авторитета. Тем не менее, мне кажется, что у нас нет другой альтернативы, как только выводить разного рода промежуточные построения, в противном случае Библия нам ничего не скажет в плане этики. В этой книге (во второй и в девятой главах о ветхозаветном законе) я обосновывал необходимость признания конструктивного характера библейской модели как той, что связывает в единой структуре различные принципы и аксиомы, которые мы находим в тексте. Тем не менее, важно то, чтобы мы постоянно подвергали эти промежуточные построения — называйте их образцами, принципами, аксиомами или как угодно — пересмотру в свете самого библейского текста. Текст остается высшим авторитетом, в свете которого наши этические заявления должны быть semper reformanda(постоянно реформируемы), как наша экклесиология или богословие.
В более поздней работе «Богословское многообразие и авторитет Ветхого Завета» (Theological Diversity and the Authority of the Old Testament,1987) Голдингей исследует важность исторического контекстадля понимания и связи ветхозаветных законов и повествований. Сама Библия показывает, как изменяющиеся контексты требуют различных откликов и ценностей, и нам не следует просто низводить все это многообразие к предполагаемым вневременным истинам, кроме тех случаев, когда сама Библия явно предлагает непреходящую истину или императив на основании исторического инцидента. Голдингей предлагает проследить, как идея народа Божьего проходит через долгое историческое странствование израильтян в Ветхом Завете. Он показывает, как в каждом историческом периоде народ Божий встречался и сталкивался — порой в совершенно иной форме — с новыми проблемами и этическими задачами. Они двигались от прародительского странствующего клана, через теократический народ, организованное государство, страдающий остаток, к послепленной общине обетования. Налицо как преемственность, так и явная прерывность, и этические принципы, выведенные из данных текстов, должны учитывать сложное переплетение всего этого исторического гобелена. Анализируя эту преемственность в разнообразии, Голдингей ясно показывает, что видит определенные этические вызовы и ценности для христианской церкви в подобном изучении всего одной темы еврейского канона. [359]
В той же книге (Theological Diversity),в пятой главе, Голдингей предлагает то, что называет «пасторской стратегией» Второзакония. После обзора нравственных ценностей и богословских взглядов книги он отмечает, что явное нравственное несоответствие между высокими этическими идеалами, с одной стороны, и некоторыми законами, которые нам кажутся не слишком моральными, с другой стороны, может быть разрешено, если мы признаем эту «пасторскую стратегию». Нам следует ценить то, что законодатель желал установить не только максимально высокие стандарты верности завету, но и учесть реальность грешного, мятежного народа и окружающей его культуры. Необходимо начать с того места, где находится народ — здесь и сейчас. Таким образом, закон обязательно шел на уступки, учитывая человеческую греховность и нежелательные аспекты исторической культуры. Отмечая это, Голдингей заимствует прием из спора Иисуса о разводе. Христос противопоставил идеалу творения заповедь, позволенную Моисеем. Тем не менее оба текста, которые он процитировал, конечно же, были частью одной и той же Торы. Следовательно, сама Библия дает нам прецедент нравственной оценки и нивелирования одних текстов в свете других. Но только текст Библии может претендовать на это, а не наши притязания на некую более высокую этическую позицию.
Поэтому, по мнению Голдингея, авторитет Ветхого Завета не является однородным и одинаковым в каждом тексте. Хотя весь текст обладает своим каноническим авторитетом, некоторые его части явно являются предписаниями, которые стремительно находят современное применение, в то время как другие больше напоминают прецеденты взаимодействия Бога с Израилем в ситуациях большего или меньшего послушания воле Божьей:
Таким образом, либо утверждения Библии скажут нам, как жить, либо (когда они не делают этого) эти фактические утверждения являются моделью и мерилом наших попыток сформулировать, как нам следует жить. Это означает, что мы не игнорируем конкретность библейских заповедей (и применяем их к нашему времени, как если бы они были вневременными универсалиями). В то же самое время их конкретность не парализует нас (тем самым делая нас неспособными применять их к своему времени вообще). Мы радуемся их конкретности потому, что она показывает, как выражалась воля Божья в том контексте, и мы берем их в качестве модели для собственной этической конструкции. [360]
