А фонды ее действительно были богатейшие, в них хранились уникальные книги и рукописи, датированные еще восьмым веком, на самых разных языках, включая староанглийский, среднеанглийский, латинский и древнегреческий. За последние три столетия библиотека приобрела такие раритеты, как послания апостола Павла в рукописной копии десятого века, целый ряд украшенных цветными рисунками средневековых манускриптов, коллекцию шекспирианы восемнадцатого века, несколько автографов стихотворений Мильтона, старопечатные книги по самым разным предметам, от алхимии до зоологии. Почти все они были получены в качестве дара или завещаны частными коллекционерами, многие из которых были магистрами колледжа или его питомцами и покровителями библиотеки; каждый из них уходил в мир иной, пребывая в спокойной уверенности, что в одном из самых прекрасных книжных хранилищ в мире его частной коллекции ничто не грозит. По традиции каждая коллекция хранилась на полках отдельно. Наиболее ценные единицы помещались под замком в закрытых помещениях, по два в каждом конце библиотеки.

Клер остановилась возле расположенной сразу возле входа стойки заказов. Библиотекаря за ней не было, и от нечего делать она разглядывала предметы, аккуратно расставленные на видавшем виды письменном столе: здесь была книга записей в кожаном переплете, тоненькая стопка белой бумаги, деревянная коробочка для карандашей, ручной точильный прибор, телефонный аппарат с дисковым набором номера, которому было небось не менее полувека. Ни компьютерного монитора с клавиатурой, ни даже простых шариковых или гелевых ручек. Даже табличка с именем библиотекаря: «Мистер Малкольм Пилфорд», — судя по шрифту, была изготовлена в давно ушедшую эпоху.

Было такое ощущение, что она разглядывает какую-то старинную диораму, но Клер понимала, что аскетическая обстановка на столе библиотекаря — результат не только времени и обстоятельств, но и особых принципов функционирования библиотеки. Такие книгохранилища, где, как правило, работают ученые, и материалы на дом не выдаются, имеют свои особые, строгие правила, позволяющие посетителям далеко не все. Даже в ультрасовременной Британской библиотеке, содержание которой стоит государству миллионы фунтов стерлингов, не разрешается пользоваться чернильными ручками или проносить в помещения читальных залов личные и посторонние предметы, и прежде всего сумки и рюкзаки, чтобы у читателя не возникало соблазна умыкнуть драгоценную библиотечную собственность. Карандаш, портативный компьютер и простая тетрадка — вот и все, что позволяется брать с собой в читальный зал, и охрана, поставленная у дверей, бдительно проверяет каждого, как входящего в библиотеку, так и покидающего ее. В библиотеке Рена ничего такого нет: ни охраны, ни камеры хранения, — но и услугами ее пользуются только преподаватели Тринити-колледжа, которым можно всецело доверять и которые все лишнее и ненужное для работы в фондах оставляют дома.

Клер захватила с собой лишь новенькую, сшитую металлической спиралью тетрадку и пару карандашей, еще у нее были с собой ключи и, в качестве единственной уступки современности, мобильный телефон. Выключенный, конечно. Но беспокоиться о том, что можешь нарушить спокойную, сосредоточенную работу других, не приходилось. В зале сидел всего один читатель, приютившаяся за столом позади статуи Байрона молодая женщина. Ученые из других университетов и колледжей, чтобы пользоваться фондами библиотеки Рена, должны иметь специальное разрешение, но его, похоже, тут никто не спрашивает и не регистрирует, и это несколько удивило Клер. Впрочем, библиотека функционирует явно не в режиме полной загрузки. В Тринити-колледже числится не более двадцати активно работающих преподавателей истории да горстка аспирантов, поэтому стоять в очереди за каким-нибудь редким изданием или рукописью вряд ли придется. Статус преподавателя, пускай и на временной ставке, предоставлял Клер привилегию заказывать и просматривать сразу несколько единиц хранения; это почти немыслимое право кружило ей голову — такого она вряд ли дождется в других аналогичных библиотеках.

Но вот в дальнем конце помещения, за статуей Байрона под высоким витражом, из-за тяжелой бархатной портьеры, драпирующей широкий дверной проем, появился человек. Он остановился возле стола, за которым работала женщина — длинные каштановые волосы ее были зачесаны назад и стянуты ленточкой, — и обменялся с ней короткими репликами. При этом он довольно фамильярно положил ей руку на плечо, но тут, подняв голову, заметил ожидающую Клер. Он сразу двинулся в ее сторону; не бросился со всех ног, но и не поплелся нехотя, что было бы неучтиво, но именно двинулся, сохраняя спокойствие и достоинство, в котором чувствовалась удивительная гармония власти и авторитета, с одной стороны, и готовности быть полезным другим людям — с другой. Шаги при ходьбе он отмерял так, что каждый раз попадал ступней прямо посередине мраморной плитки: черная — белая, черная — белая. Глядя на него, нельзя было усомниться: вот идет владыка этого царства книг, который счастлив будет оказать помощь всякому, кто войдет сюда со своей заботой.

— Чем могу служить?

Клер представилась, и библиотекарь широко улыбнулся, демонстрируя самое искреннее гостеприимство.

— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал он, и теплота, с которой он приветствовал ее, даже несколько обескуражила Клер.

Мистеру Пилфорду было не менее семидесяти, но даже если и так, то, принимая во внимание возраст некоторых ее коллег, на вид он оказался моложе, бодрее и энергичней, чем она ожидала. На голове его топорщилась густая щеточка серебристых, коротко стриженных волос; невысокого роста, он держал себя величественно, даже с какой-то военной выправкой, что говорило о характере твердом и решительном. На нем был твидовый пиджак, темно-зеленая вязаная жилетка и удивительный галстук-бабочка в голубую и зеленую полоску — все это выглядело очень стильно. Вдобавок круглые черные очки — такие она видела только на фотографиях Джеймса Джойса.

— Что желаете заказать, доктор Донован?

— Меня интересует одна книга из собрания Баркли, — сказала Клер, заглянув в свою тетрадку, — В частности, письмо одной женщины, ее звали Мэри Бил, в конце семнадцатого века она была придворной художницей.

Клер показала ему выходные данные книги, нацарапанные карандашом в разлинованной бледными линейками тетрадке.

— Позвольте поинтересоваться, в какой именно области лежат ваши исследования? Я мог бы попробовать поискать что-нибудь еще, связанное с вашей темой.

— Я разыскиваю письменные документы, имеющие отношение к жизни художниц этой эпохи, а еще лучше — написанные их рукой.

— Какой именно эпохи?

— Раннего Нового времени, начиная с семнадцатого века.

Библиотекарь прищурился, посмотрел в потолок, пересчитывая балки или перебирая в памяти все, что там у него хранилось.

— Начать именно с коллекции Баркли — неплохая мысль. В ней далеко не все еще разобрано и занесено в каталог, поэтому трудно сказать, что можно там обнаружить.

Глаза мистера Пилфорда при этом вдруг полыхнули неким странным, таинственным огнем, словно желание Клер задело его за живое… или это ей только показалось?

— Кроме того, вы могли бы также заглянуть в собрание сэра Генри Пакеринга, — продолжил он, потом пожал плечами и развел руками, — Правда, там тоже не все еще каталогизировано, хотя собрание поступило к нам триста лет назад, сразу после окончания строительства библиотеки. Обе коллекции находятся в отсеке под литерой «R», в самом конце.

Клер прошла вдоль широкого центрального прохода, мимо великолепных книжных шкафов мореного дуба, где в кожаных переплетах хранилось столько удивительных тайн, мимо резных щитов с гербами работы Гринлинга Гиббонса [17], мимо мраморных бюстов Ньютона и других, безмятежно взирающих на нее сверху вниз выдающихся личностей, мимо стендов, где особенно ценные экспонаты — первое издание Шекспира, оригинальная рукопись «Винни-Пуха» А. А. Милна и некоторые другие — были выставлены под стеклом. Женщина с хвостом на затылке, работающая за столом, стоящим позади статуи Байрона, как только Клер оказалась рядом, закрыла свой портативный компьютер.