«Больше того, — утверждает поборник советского режима и коммунистического взгляда на прошлое нашего государства, — классовые противоречия в пореформенной России обострялись, углублялись, и взрыв их неизбежно должен был быть еще глубже, ярче, революционней, чем раньше».
Упомянутые «классовые противоречия» не углублялись, а их углубляли те, кто звал Русь к топору, кто орудовал в темных и пыльных кулисах истории как заговорщик и кого совершенно справедливо подвергали гражданской казни, позорному столбу и ссылке. Защищая себя от справедливых обвинений, заключенный в Петропавловскую крепость Николай Чернышевский в письме к Александру II клялся и божился в своей невиновности, ссылаясь на то, что ему незачем призывать к свержению монархии, так как он вполне обеспеченный человек, зарабатывающий несколько десятков тысяч в год. По-человечески мне жаль и Чернышевского и его подельников, но на них кровь миллионов людей, кровь, пролитая моими близкими, страдания моего отца и горе моей матери. Никакой царизм не поиздевался над моей семьей так, как сталинский большевизм, которому вольно или невольно, что не имеет значения, открыли путь в Кремль радетели за счастье народное, а большевизм в свою очередь отплатил им незаслуженными овациями, памятниками, наградами, пенсиями и прочими знаками отличия, стремясь одновременно превратить все отрасли интеллектуальной деятельности, в том числе и литературу, в гибельное оружие против традиционно существовавшего строя, используя любую конфликтную ситуацию и обращая ее себе на корысть. Более глупую реакционную политику, более антигуманную, преступную и античеловеческую деятельность трудно представить. Ныне декабристов, Герцена, Буташевича-Петрашевского, Чернышевского и прочих ниспровергателей пытаются отделить от Нечаева с его уголовной бандой, заляпанных кровью народовольцев, эсеровских террористов и меньшевиков типа Юлия Мартова, а также тонкого слоя псевдоинтеллигентных большевиков вроде Льва Каменева или какого-нибудь любителя электричества Красина. Но это попытка с негодными средствами. В преступлениях революции прежде остальных виноваты осужденные николаевским судом мятежные офицеры и идущие вслед за ними люди с помутненным рассудком, ибо только помутненный рассудок ни во что не ставит чужую жизнь и неспособен понять, к чему приводит призыв — к топору! Звать к топору Русь?! Этому нет оправдания. К оружию, граждане?! Нет, нет и нет! Прощай, оружие! Навеки прощай!
Не удалось мне сдержать слово и воздержаться от комментариев, быть может, слишком рано открыв читателю доступ в мир своих мыслей и идей.
С Дмитрием Ивановичем этим ребятам не справиться
«Говоря о мировоззрении Победоносцева, необходимо особо остановиться на «Московском сборнике», изданном в 1896 году, когда уже многие из идей и планов Победоносцева были реализованы царизмом». Ну, здесь автору ответил Дмитрий Иванович Менделеев, умерший, кстати, в один год с Победоносцевым. Он безошибочно уловил-огромный нравственный потенциал очерков, помещенных в одной книге, пытаясь привлечь внимание взбудораженной общественности к одинокому, но внятному голосу. Менделеев продемонстрировал, что сказанное дряхлеющим обер-прокурором Святейшего синода вовсе не противоречит научному и техническому прогрессу, сравнив сборник с Нижегородской ярмаркой — убедительным свидетельством того, куда идет и на что нацелена передовая Россия.
«В этом сборнике он попытался привести свои взгляды в систему, придать им большую остроту и отточенность. Этот сборник свидетельствует о том, что у Победоносцева не было значительных внутренних кризисов, — подводит итог так ничего и не понявший в своем герое автор. — В условиях 80-х годов, когда самодержавию удалось расправиться с народовольцами, когда в рабочем классе еще не было сколько-нибудь организованного движения, реакционные черты мировоззрения Победоносцева, наметившиеся еще в его трудах 60-х годов, конечно, усиливаются и находят еще более яркое выражение в «Московском сборнике».
Как мы уже говорили выше, теология была основой мировоззрения Победоносцева, которое зиждилось не столько на классической философии конца XVIII — первой половины XIX века, сколько на средневековой схоластике и метафизике. Для Победоносцева характерно полное подчинение разума вере. Для Победоносцева истина есть только истина непознаваемой веры…»
Хватит, достаточно! Далее на многих страницах следует предвзятое и извращенное толкование того, что автор называет мировоззрением Победоносцева. Толкование это отдает марксистско-ленинскими бреднями и, что еще хуже, пятой главой сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)», которую до сих пор лучшие умы человечества не в состоянии ни понять, ни объяснить ни себе, ни изумленному демосу. А еще лет пятьдесят назад за нежелание вызубрить эту несуразицу научные работники, инженеры, литераторы, режиссеры, студенты и лица, «самостоятельно изучающие марксизм-ленинизм», отправлялись на каторгу, а то и в лагерь без права переписки, то есть на тот свет.
Шли годы, как сказал поэт, бурь порыв мятежный развеял прежний дурман. Коммунистический режим рухнул. Не будем здесь останавливаться, при каких обстоятельствах он пал и какими явлениями сопровождается неизбежно тяжелый выход из коммунизма. Так или иначе, цензура вместе с марксистско-ленинской философией и мировоззрением наконец канули в Лету. И что бы вы думали? Охотники подзаработать на наследстве Победоносцева не перевелись. Он по-прежнему в моде, как и в самом начале 20-х годов после революции. Разумеется, пришлось несколько подправить взгляд на неугодного, как и раньше, обер-прокурора. Но обвинительный уклон окончательно не исчез. Презренную инвективу сменяет так называемый сбалансированный анализ, внутренне опирающийся на негативное мнение о деятельности обер-прокурора, сформированное еще до Февраля и Октября. Если при господстве коммунистических лидеров Хрущева и Брежнева в оценке деятельности Константина Петровича Победоносцева превалировали примитивизм и грубость, то в середине 90-х годов им на смену появилось…
Впрочем, судите сами, что им появилось на смену.
«Фанатичный враг прогресса, воплощенная ненависть к вольной мысли, коварный и циничный, жестокий и бездарный — таким он нарисован в мемуарах либералов и консерваторов, литераторов и придворных дам, мелких чиновников и влиятельных министров», — пишет автор во вступлении к публикации писем Победоносцева к сестрам Анне Федоровне и Екатерине Федоровне Тютчевым.
Это не совсем так. Это неправда. Есть достаточно отзывов о Победоносцеве совершенно иного рода. Докончив цитирование, я возвращусь к другим характеристикам, где наряду с жесткой критикой содержится признание выдающихся душевных и интеллектуальных качеств обер-прокурора. Безапелляционное утверждение автора о данном современниками портрете Победоносцева страдает односторонностью и предвзятостью.
«И хотя этот портрет наделен чертами фольклорного злодея, таким Победоносцев вошел в нашу память — репутация его непоправима», — самоуверенно заключает автор.
Да, но что бы эти ребята обоего пола ни писали о Победоносцеве, им с Дмитрием Ивановичем Менделеевым или Борисом Николаевичем Чичериным не справиться. Вообще, эти ребята ничего хорошего в советскую философию, критику и политику не привнесли. Когда молодых ученых — философов и политологов — при Сталине кооптировали кого в академики, кого в члены-корреспонденты, вождь, рассказывают, поморщившись, одобрил: «Пороху они, конечно, не выдумают, но ребята хорошие!»
Источник сей байки — Марк Борисович Митин, человек неглупый и циничный, главный диалектик страны, досидевший на Волхонке в кресле директора Института философии почти до самой смерти, надолго пережив своего рекомендателя.
Александр Кони, любимец большевиков
Так уж непоправима репутация Константина Петровича?!
Общей памяти не существует. Память прогрессивных экстремистов — одно, память верующих — другое, память исторически мыслящих людей — третье, а память подсоветских философов, историков и литераторов — четвертое. Негативные отзывы о Победоносцеве никакого отношения к «фольклорному» злодейству не имеют. Вдобавок обер-прокурор вовсе не нуждается в исправлении репутации. Репутация человека не есть что-то цельное, неподвижное и неделимое. Она складывается из многих элементов. Вот, например, как отзывался о Константине Петровиче любимец большевиков и либералов Александр Федорович Кони: «С Победоносцевым я встретился впервые как его слушатель в Московском университете в 1864/1865 учебном году на четвертом курсе юридического факультета. Два раза в неделю в аудиторию к нам приходил высокий, чрезвычайно худощавый обер-прокурор 8-го департамента Сената и читал нам лекции гражданского судопроизводства. Лекции были очень содержательны… С живым сочувствием рисовал он перед нами особенности нового состязательного процесса, разъясняя «новшества» кассации и благотворность права мировых судей руководствоваться не только писаным законом, но и народными обычаями. В особенности ставил он высоко начало гласности производства. Его не удовлетворял «канцелярский образ Фемиды, совершающей свое дело с повязкой на глазах». «Что прячется от света и скрывается в тайне, — говорил он нам на лекции о публичности производства, — в том, верно, есть неправда, и если цель правосудия состоит в отражении правды, в направлении и обличении неправды, в соблюдении закона, то оно не может опасаться света и все его действия должны совершаться открыто, потому что обличение неправды во тьме не есть обличение и объявление правды под покровом канцелярской тайны не есть объявление».
