Он узнал меня.

Не так, как другие люди, и не как подающего надежды героя из истории.

У Траписа не было времени для таких вещей.

Он вспомнил меня, как грязного, голодного мальчика, который упал на его лестнице больной лихорадкой и плакал одним зимним вечером.

Можно сказать, что я любил его еще больше за это.

Я дал ему столько денег, сколько он мог взять: пять талантов.

Я пытался дать ему больше, но он отказался.

Если он потратит слишком много денег, сказал он, это привлечет ненужное внимание.

Он и его дети были в безопасности, пока никто не замечал их.

Я поклонился его мудрости и провел остаток дня, помогая ему.

Я накачал воды и раздал хлеб.

Я быстро обследовал детей, а затем предпринял путешествие в аптеку и принес несколько вещей, которые могли бы помочь.

Наконец я позаботился о самом Траписе настолько, насколько он позволил.

Я растер его бедные, распухшие ноги с камфорными и материнскими листьями, а затем подарил ему облегающие чулки и хорошую пару обуви, чтобы он не ходил больше босиком в сырости подвала.

Когда день перешел в вечер, оборванные дети начали поступать в подвал.

Они пришли найти немного еды, или потому что они были ранены или надеялись на безопасное место для сна.

Все они смотрели на меня подозрительно.

Моя одежда была новой и чистой.

Я не оставался там долго.

Мне не были рады.

Если бы я остался, могли возникнуть проблемы.

По крайней мере, мое присутствие могло быть для некоторых из изнуренных детей настолько неудобным, что они не остались бы на ночь.

Поэтому я попрощался с Траписом и ушел.

Иногда уйти остается единственным, что можно сделать.

***

Поскольку у меня было несколько часов до того, как таверны начали заполняться, я купил один кусок кремовой писчей бумаги и соответствующий конверт из тяжелого пергамента.

Они были очень высокого качества, гораздо лучше, чем все, чем я когда-либо владел раньше.

Затем я нашел тихое кафе и заказал питьевого шоколада со стаканом воды.

Я разложил бумаги на столе и достал ручку с чернилами из моего шаеда.

Затем я написал элегантным стремительным почерком:

Амброз,

Ребенок твой. Ты знаешь это также, как и я.

Я боюсь, что моя семья отречется от меня.

Если ты не будешь вести себя как джентльмен и не рассмотришь свои обязательства, я пойду к твоему отцу и все расскажу ему.

Не проверяй меня в этом, я решила.

Я не подписывал именем, просто написал одну начальную букву, которая могла быть богатой Р или дрожащей Б.

Затем, окунув палец в стакан воды, я позволил нескольким каплям упасть на страницу.

Они немного наполнили бумагу, и немного смазали чернила, прежде чем я смыл их.

Они придавали правдоподобие, как слезы.

Я дал последней капле упасть на инициал, которым я подписался, скрывая его даже больше.

Теперь письмо выглядело так, будто это также могла быть Ф или П или E. Может быть, даже К. Это могло быть чем угодно, на самом деле.

Я осторожно сложил бумагу, потом подошел к одной из комнатных ламп и расплавил щедрую каплю сургуча на сгибе.

На внешней стороне конверта я написал:

Амброзу Джакису

Университет (Двумя милями западнее Имре)

Беленай-Баррен

Центральное Содружество

Я заплатил за напиток и напроавился к Площади Гуртовщиков.

Когда я был всего в нескольких улицах от площади, я снял шаед и засунул его себе в дорожную сумку.

Затем я бросил письмо на улицу и наступил на него, повозив его немного ногой, прежде чем поднять его и почистить.

Я был почти на площадь, когда я увидел последнее, что мне было нужно.

"Эй, там", - сказал я пожилому мужчине, сидящему напротив здания.

"Я дам вам полпенса, если вы позволите мне взять на время вашу шляпу."

Старик вытащил испачканную вещь и посмотрел на нее.

Его голова была сильно облысевшей и белой снизу.

Он покосился на последний дневной солнечный луч.

"Мою шляпу?" - спросил он неровным голосом.

- Вы можете взять ее за целый пенни, и также мое благословение. - Он обнадеженно улыбнулся и протянул тонкую, дрожащую руку.

Я дал ему пенни.

- Не мог бы ты подержать это на секунду? - Я передал ему конверт, а затем используя обе руки навинтил старую, бесформенную шляпу поглубже на уши.

Я использовал ближайшую витрину, чтобы убедиться, что под ней был спрятан каждый клочок моих рыжих волос.

- Вас устраивает, - сказал старик, простуженно кашляя.

Я вернул себе письмо и увидел получившиеся нечеткие отпечатки пальцев, которые он оставил.

Оттуда я быстрым шагом прошел на Площадь Гуртовщиков.

Я немного ссутулился и сузил глаза, когда я блуждал через перемешивающуюся толпу.

Через пару минут мое ухо поймало характерный звук южного винтийского акцента, и я подошел к горстке людей загружавших фургоны джутовыми мешками.

- Хой, - сказал я, придавая словам тот же самый акцент.

- Вы, ребята, направляетесь в сторону Имре?

Один из них загрузил свой мешок в фургон и подошел, стряхивая пыль со своих рук.

- Направляемся через него, - сказал он.

- Ты ищешь на чем поехать?

Я покачал гололвой и достал письмо из моего дорожного мешка.

- У меня есть письмо в ту сторону.

Я хотел сам отдать его, но мой корабль завтра отплывает.

Я купил его у матроса из Ганнери за полновесный четвертак, - сказал я.

- Он сам получил его от одной пухлой благородной с единственным назначением. - Я подмигнул.

- Она была весьма настойчива, чтобы передать его ему, как я слышал.

- Неужели заплатил четвертак? - сказал мужчина, уже качая головой.

- Даа, груммер.

Никто не будет платить так много за письмо.

- Хех, - сказал я, подняв палец.

- Да, ты еще не видел для кого оно, - я держал обложкой вверх, чтобы он увидел.

Он прищурился.

- Джакис? - сказал он медленно, затем на его лице отразилось узнавание.

- "Это же парень Барона Джакиса, так?

Я чопорно кивнул.

- Именно он.

Мальчик богат, и видимо должен заплатить справедливую цену за письмо от его леди.

Как всякий дворянин, я надеюсь (ожидаю).

Он взглянул на письмо.

- Мог бы, - произнес он осторожно.

- Но посмотри.

Не получит ли письмо кто-либо другой из Университета.

Я знаю эту дорогу.

И это не маленькое место.

- Сын Барона Джакиса не спит где (с кем) попало, - бросил я раздраженно.

- Спроси кого-нибудь о самом причудливое месте, и он точно будет там.

Человек кивнул сам себе, и его рука неосознанно потянулась к кошельку.

- Я полагаю, что мог бы взять это у вас, - произнес он с неохотой.

- Но только за четвертак.

Как бы то ни было я рискну.

- Имейте совесть! - пытался я слабо протестовать.

- Я нес его восемь сотен миль!

Этого мало, но лучше чем ничего!

- Прекрасно, - заявил он, вытаскивая монеты из кошелька.

- Я дам вам тогда треть пенни.

- Я взял бы пол пенни, - проворчал я.

- Ты возьмешь треть, - сказал он, протягивая свою неопрятную руку.

Я вручил ему письмо.

- Не забудь сказать ему, что письмо от дворянки, - сказал я , поворачиваясь чтобы уйти.

- Богатая, чушь.

Я хочу сказать, как бы то ни было ты все получишь от него.

Покинув площадь, я расправил плечи и снял шляпу.

Я вытащил мой шаед из рюкзака и завернулся в него.

Я начал насвистывать, вернул старому нищему его шляпу, прибавив к ней треть пенни.

***

Когда я впервые услышал в Университете истории которые обо мне рассказывали люди, я ожидал что это не на долго.

Я рассчитывал, что они вспыхнут, а затем умрут так же быстро, как огонь, исчерпавший свое топливо.

Но не в этом случае.

Саги о Квоуте спасающем девушек и переспавшим с Фелуриан смешанные перемешанные с кусочками правды и смехотворной лжи распространились, поддерживая мою репутацию.