В Новопетровский он приехал года за два до меня. На акмолинской земле бушевали февральские метели. Занесло снегом степные дороги, усадьбы целинных совхозов. Перемело все улицы и в Новопетровском. Лиля Валентинкина поглядывала в окно, кутала плечики в газовый шарф — в приемной было жарко, — и не ждала посетителей: вызовов не было, а самовольно кто же рискнет обивать пороги конторы в такую пургу.

Лиля принялась проверять входящие и исходящие бумаги и вздрогнула: кто-то сильно постучал в двери. «Чужой», — мелькнуло в голове; свои никогда не стучали. Она сделала озабоченное лицо и милостиво разрешила:

— Войдите!

В приемную ввалился паренек в стеганой тужурке с четырьмя карманами, в шапке-ушанке. За плечами рюкзак. Прежде чем войти, он, видимо, долго и тщательно стряхивал с себя снег, чтоб не наследить. Снежные пушинки остались в складках одежды да на густом чубе, отчего волосы казались седыми. Парень снял очки, протер их платком, близоруко щурясь, водрузил на место и улыбнулся:

— Здравствуйте, барышня.

Посетитель чем-то понравился Лиле, но тем строже прозвучал ее голос.

— Здравствуйте... Кстати, я не барышня, а секретарь Валентинкина. Чем могу служить?

— А я Ефим Моисеев. Приехал к вам.

— Очень приятно, хотя, извините, не ждали.

— Получилось по поговорке: как снег на голову. Но вы не пугайтесь, я мирный.

— Вижу, — лукаво улыбнулась Лиля. — Вы ко мне в гости или к директору?

— Конечно, к вам, барышня... то есть извините, товарищ секретарь. Ну и к директору.

— На работу?

— Да.

— Надо бы чуточку пораньше, к первой борозде, — съязвила Лиля.

— А я и второй не испорчу.

— Самонадеянный юноша. И кем вы будете в смысле специальности?

— Только не секретарь, — выпалил Ефим, веря, что продолжает шутку. И пожалел. Валентинкина нахмурилась и официально отпела:

— Обратитесь прежде в отдел кадров, по коридору третья дверь налево.

Ефим смущенно мял шапку.

— Извините, Лиля, я не хотел обидеть вас.

«Смешной!» — строго взглянула на него девушка и еще строже отчеканила:

— Повторяю: третья дверь налево. — И смягчилась. — Какая же у вас специальность?

— Комбайнер.

— Не по сезону, — вздохнула почему-то Лиля.

— Могу и слесарем. Или мотористом, электриком там...

— От скуки на все руки.

Уже выходя, Ефим улыбнулся Лиле своей ласковой, стеснительной улыбкой.

— А вам не идет сердиться, — и захлопнул дверь.

В совхозе к тому времени заканчивалось строительство электростанции, и Моисеева зачислили электромонтером. Пока лютовали сибирские морозы, Ефим предложил подготовить проводку в домах. «Башковитый», — подумал директор и распорядился приступить к работам.

— Начнете с мастерских и больницы.

Когда управились с электропроводкой на центральной усадьбе, старый колхозный кузнец Саймасай Исахметов обнял Ефима за плечи и повернул лицом к аулу, землянки которого чернели по соседству.

— Не сегодня-завтра мы, колхозники, объединимся с вами. Так что электрифицируй и аул. Давай, сынок, давай: и директор, и парторг, и этот рабочком ваш, — все согласны!

Моисеев начал с северного конца улицы, говоря его словами, шел по порядку, не минуя ни хором, ни хибарок. В доме Саймасая — с плоской крышей, с обмазанными глиной стенами и крошечными, на уровне земли, окнами не так-то просто было закрепить ролики, выключатели, розетки. Не имея желания обидеть хозяев, общительный по своему характеру Ефим заметил:

— Не светло живете.

— Твоя правда, сынок, — вздохнула Дарига.

— Надо думать, с сотворения мира дворец стоит: стены и те в труху превратились — ни гвоздем, ни шурупом розетку не закрепишь.

— Дело мастера боится...

Ефим оторвался от работы, сверху вниз поглядел туда, откуда долетел этот звонкий голос. На него, запрокинув голову, дерзко смотрела девушка в школьном коричневом платье без передника.

Ефим поправил очки.

— Нет, конечно, не светло: такую красавицу и то не сразу разглядишь.

— Что с него взять, пустомеля, — вспыхнула девушка и гордо удалилась.

От смущения Ефим отверткой попытался расчесать свой отчаянный, в крутых колечках чуб. Подошел Саймасай.

— Справедливы твои слова, джигит. Но и под этой плоской крышей неплохие выросли люди. Да... Вон видишь на фотографии военного? Сынок Балтабек. Капитаном был. На войне Героя получил... Вот здесь мы его нянчили, научили ходить, а потом разному труду обучили. Скромности. Честности. Да — вот здесь, под этим низким потолком.

Голос Саймасая то прерывался, то звучал слишком твердо, и Ефим понял — не вернулся Герой домой, погиб. И промолчал. А Исахмет, перешагнув через порог горьких воспоминаний, с ласковой улыбкой, молодившей его лицо, продолжал:

— Судьба даровала нам со старухой второго сына. Игорем зовут. Низкий потолок не помешал и ему высоко подняться: ученым стал. Так-то.

— А наша дочка Алма, которую ты по праву назвал красавицей, студентка. Учится в Москве. Приехала на каникулы... Нет, дети у нас неплохие, — поддержала мужа Дарига.

Ефим горячо возразил:

— Согласен. Но и вы согласитесь: хорошие люди должны жить в хороших домах, а не в землянках эпохи феодально-кочевого быта!

— И я согласен. Но, как говорится, — каждому овощу свое время.

— С каким бы наслаждением я взорвал все эти землянки и построил на их месте дворцы!

— К тому идем. А пока что людям где-то надо жить, — не сдавался Саймасай.

Дарига пригласила поужинать. Подавая чай в голубой с яркими розами пиале, увидела, как осунулся за эти дни монтер. «День и ночь то на столбах, то под потолком, как себе старается».

Ефим не замечал жалостливого взгляда хозяйки, с завидным аппетитом пил чай со сливками и горячими оладьями, подтрунивал над Алмой.

— Значит, в родном колхозе сплошная электрификация, а некоторые молодые колхозницы — в Москву?

— Пора поменяться местами: нам из степей в Москву, а вам — в степь, — смеялась Алма.

Он ушел, твердо пообещав взорвать их землянку и построить новый дом.

— Подумаешь, зодчий Зенков, — смеялась Алма.

Дарига собрала посуду.

— Работает не покладая рук, а какое в общежитии питание?

— Ночами в мастерских: механизирует протравку семян и конструирует хитрые приспособления для автомашин, чтобы сеялки на ходу заправлялись семенами, — отозвался Саймасай.

— Счастье родителей такой сын. — И Дарига вздыхала. — Где-то наш Игорь. Так вот и нельзя разыскать?

— Так, значит, надо, — сердился Саймасай: он не меньше жены скучал об Игоре.

Ранней весной механизаторы перебрались на полевые станы и уже не вернулись в аул. Надолго исчез из поля зрения Исахметовых и Ефим. Появился он в их доме (к тому времени я уже работал в Новопетровском), когда колхозники решили перейти в совхоз. Бульдозер победно грохотал под окнами.

— Добрый день, отцы и деды, — снял Ефим замасленную кепку со своей курчавой головы.

— Да будет счастлив твой приход, — улыбнулся в бороду Саймасай и спросил, хотя отлично знал все наперед: — С какими вестями пожаловал к нам? Уже не насчет ли землянки? Успокой мою старуху, волнуется.

Дарига моргала глазами и жалобно улыбалась. Моисеев ничего не замечал, а может быть, делал вид, что не замечает, снял проводку, которую два года назад поставил с таким трудом. Комнаты были пусты, и неизвестно зачем хозяйка помыла полы и окна. Потом он направил свою сильную железную машину на осиротевший маленький дом Исахметовых. Дарига ахнула, закрыла лицо руками и бросилась прочь от родного жилища. Саймасай лишь крякнул, но остался на месте.

— Березу... березу не повреди, сынок! — срываясь с голоса, закричал он.

— Будет исполнено, — пообещал Ефим, — сохраню.

И сохранил. Когда поднялись стены нового дома, береза оказалась против большого створчатого окна спальни. Как-то при встрече Саймасай сказал мне:

— Хорошие у нас джигиты растут: все могут, все им под силу.