Говоря это, м-ръ Уэллеръ лукаво подмигивалъ старшинѣ глазами и немилосердно комкалъ въ рукахъ бумагу, полученную отъ письмоводителя.
Исполнивъ свое дѣло, м-ръ Джаксонъ сдѣлалъ видъ, будто надѣваетъ перчатку, которую, ради приличія, держалъ всегда въ своей рукѣ, и потомъ, сдѣлавъ учтивый поклонъ, юркнулъ изъ дверей. Черезъ полчаса онъ былъ уже въ своей конторѣ передъ лицами господъ Додсона и Фогга.
Въ эту ночь м-ръ Пикквикъ спалъ очень дурно, и его воображеніе безпрестанно рисовало ненавистный образъ вдовы Бардль вмѣстѣ со всѣми кляузами и крючками, придуманными и пущенными въ ходъ на его погибель. Поутру на другой день, послѣ завтрака, онъ, въ сопровожденіи своего слуги, отправился къ Грейскому скверу въ гостиницу «Лебедя», гдѣ жилъ его адвокатъ.
— Самуэль! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, озираясь кругомъ, когда они достигли до конца Чипсайда.
— Что вамъ угодно, сэръ?
— Куда теперь идти?
— Въ Ньюгетскую улицу.
Но, продолжая стоять на одномъ мѣстѣ, м-ръ Пикквикъ испустилъ глубокій вздохъ и тоскливо взглянулъ на лицо своего слуги.
— О чемъ вздыхаете, сэръ? — спросилъ Самуэль.
— Да такъ, мой другъ, что-то взгрустнулось, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Этотъ проклятый судъ назначенъ, кажется, на четырнадцатое число будущаго мѣсяца?
— На четырнадцатое февраля, сэръ, — сказалъ Самуэль, — выборъ удивительно замѣчательный.
— Отчего же замѣчательный?
— Да вѣдь это, сэръ, валентиновъ день {День Валентина — англійскій народный праздникъ, когда, по народному присловью, каждая голубка промышляетъ для себя голубка дѣвушка, встрѣтивъ въ этотъ день перваго мужчину, называетъ его своимъ Валентиномъ: мужчина въ свою очередь называетъ своей Валентиной первую дѣвушку, которую удалось ему увидѣть. Разумѣется, между любовниками такія встрѣчи устраиваются заранѣе, и Валентинъ обыкновенно женится на своей Валентинѣ. Привѣтствія, подарки и письма, полученныя въ этотъ день, называются также валентиновскими.}, и вы, конечно, знаете, что Валентинъ шутить не любитъ, когда дѣло идетъ о наказаніи преступнаго любовника.
Улыбка м-ра Уэллера не пробудила ни малѣйшаго луча веселости въ душѣ ученаго мужа. М-ръ Пикквикъ круто повернулъ въ Ньюгетскую улицу и, повѣсивъ голову, безмолвно продолжалъ свой путь.
Такъ они прошли около четверти версты, думая каждый о своихъ собственныхъ дѣлахъ. Самуэль все время держался въ нѣсколькихъ шагахъ отъ своего господина; но вдругъ ему пришла счастливая мысль сообщить старшинѣ весьма интересный анекдотъ, возникшій въ его душѣ вслѣдствіе естественнаго сцѣпленія идей, пробужденныхъ видомъ внѣшнихъ предметовъ. Въ мгновеніе ока онъ догналъ ученаго мужа и, указывая ему на домъ, мимо котораго они проходили, сказалъ:
— Видите вы эту колбасную лавку?
— Вижу.
— Это, сэръ, знаменитая факторія сосисекъ.
— Право?
— Я вамъ говорю. Года за четыре на этомъ мѣстѣ произошла удивительная оказія.
— Какая?
— Не случалось-ли вамъ слышать, какъ однажды изчезъ, неизвѣстно куда, почтенный джентльменъ, торговавшій ветчиной и колбасой въ огромномъ размѣрѣ?
— Его убаюкали, Самуэль, з_а_б_о_р_к_о_в_а_л_и {За нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, между англійскими мошенниками распространился особый промыселъ, невиданный и неслыханный нигдѣ — убивать людей съ тою единственною цѣлью, чтобъ продавать ихъ трупы въ анатомическіе театры для медицинскихъ операцій. Въ этомъ ремеслѣ особенную извѣстность заслужилъ нѣкто Burke, Ирландецъ, котораго, наконецъ, поймали и казнили въ 1829 году. Отъ имени его англичане сдѣлали глаголь to burke, борковать, то есть, убивать людей для анатомическаго театра. Прим. перев.},можетъ быть? — спросилъ м-ръ Пикквикъ съ безпокойствомъ.
— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, — и я вамъ осмѣлюсь доложить, что бываютъ на свѣтѣ предиковинныя вещи. Джентльменъ этотъ, сэръ, былъ хозяиномъ вотъ этой самой колбасной, которую вы видите. Онъ изобрѣлъ для своего ремесла патентованную паровую машину, гдѣ, такъ сказать, въ одно мгновеніе ока, огромнѣйшіе камни могли растираться посредствомъ чудодѣйственнаго жернова въ мельчайшій порошокъ и превращаться въ сосиски первѣйшаго сорта. Онъ выхлопоталъ даже привилегію на свои патентованныя сосиски. Онъ гордился своимъ изобрѣтеніемъ и смотрѣлъ, бывало, по цѣлымъ часамъ, какъ работаетъ его хитрая машина, приготовляя удивительные завтраки для джентльменскихъ желудковъ. Вообще, сэръ, онъ былъ совершенно счастливъ и этою машиною, и двумя курчавыми мальчишками, которые бѣгали вокругъ, называя его своимъ милымъ папашей; но бѣда въ томъ, что судьба навязала ему на шею ехидную жену, отравлявшую весь этотъ домашній комфортъ. Отъ криковъ этой вѣдьмы дрожалъ, бывало, весь домъ и дребезжали стекла, какъ отъ землетрясенія. — "Послушай-ка, ты, моя душенька, — говоритъ однажды горемычный мужъ, потерявшій всякое терпѣніе, — если ты будешь продолжать эту потѣху, говоритъ онъ, я уѣду въ Америку, чтобъ отвязаться отъ тебя. Помяни мое слово". — "По мнѣ, пожалуй, ты можешь провалиться сквозь землю, — говоритъ жена:- посмотрю я, какъ американцы уживутся съ такимъ шайтаномъ" Затѣмъ она еще пуще окрысилась на бѣднаго мужа, побѣжала въ столовую и начала вопить во всю улицу, что вотъ, дескать, гадкій мужъ собирается отправить ее на тотъ свѣтъ и что ей давно житья нѣтъ въ собственномъ домѣ. Эта комедія продолжалась часа три, до тѣхъ поръ, пока ея глаза закатились подъ лобъ и она со всего размаха грянулась на полъ, брыкаясь при этомъ и руками, и ногами. Очень хорошо-съ. На другой день супругъ ея пропалъ. Онъ не взялъ ни денегъ изъ хозяйственной кассы, ни запаснаго платья изъ своего гардероба: стало-быть, онъ не уѣхалъ въ Америку. На другой день онъ не воротился, и такъ прождали его напрасно цѣлую недѣлю. Хозяйка напечатала объявленіе въ газетахъ, публично извѣщая, что она во всемъ готова простить своего мужа, какъ скоро онъ придетъ домой. Такое объявленіе, конечно, дѣлало ей великую честь, тѣмъ болѣе, что мужъ, собственно говоря, ни въ чемъ не быль виноватъ передъ ней; но и послѣ этой уловки онъ все-таки не воротился. Напрасно искали его во всѣхъ каналахъ и напрасно, два мѣсяца сряду, приносили къ дверямъ колбасной лавки трупы всѣхъ утопленниковъ и удавленниковъ: ни одинъ трупъ не представилъ ни малѣйшаго сходства съ пропавшимъ мужемъ, и сосѣди мало-по-малу успокоились въ томъ предположеніи, что колбасникъ пропалъ безъ вѣсти. — "Туда ему и дорога", сказала неутѣшная супруга и, отложивъ всякія попеченія, принялась торговать сосисками и колбасами. Однажды вечеромъ приходитъ въ ея лавку пожилой худощавый джентльменъ и спрашиваетъ сердитымъ голосомъ:- "Вы, что ли, содержательница этой лавки?" — Я, — говоритъ она, — чего вамъ угодно? — "Я пришелъ, сударыня, — говоритъ онъ, — потребовать отъ васъ отчета, за какія напасти намѣрены вы подавить своими проклятыми сосисками меня и все мое семейство? И кто вамъ сказалъ, сударыня, что мѣдныя пуговицы съ гербами обойдутся вашей торговлѣ дешевле свиного мяса?" — Какъ пуговицы! — говоритъ она, — объяснитесь, милостивый государь. — "Нечего тутъ объяснять, — говоритъ пожилой джентльменъ, развертывая клочокъ оберточной бумаги, гдѣ было штукъ двадцать или тридцать пуговичныхъ половинокъ, — какой чортъ, сударыня, надоумилъ васъ приправлять пуговицами эти проклятыя сосиски? Хороша начинка!" — Ахъ! ахъ! это пуговицы моего супруга! — кричитъ вдова, и тутъ же съ нею дѣлаются страшныя истерическія корчи. — "Что это значитъ?" — визжитъ пожилой джентльменъ, поблѣднѣвшій, какъ полотно. — Все теперь ясно для меня! — визжитъ вдова. — Мужъ мой, въ припадкѣ безумія, превратилъ себя самого въ сосиски!
— И это, сэръ, была сущая правда, — заключилъ м-ръ Уэллеръ, устремивъ пристальный взглядъ на испуганную физіономію м-ра Пикквика, — только до сихъ поръ въ общемъ мнѣніи остается подъ спудомъ, самъ-ли онъ бросился въ свою патентованную машину, или кто-нибудь его пихнулъ. Достойно замѣчанія, сэръ, что пожилой сухощавый джентльменъ, страстный любитель сосисекъ, не могъ съ этой поры даже слышать о нихъ.
Вскорѣ послѣ этого трогательнаго повѣствованія господинъ и слуга прибыли въ квартиру м-ра Перкера. Лоутонъ, главный его конторщикъ, стоялъ подлѣ пріотворенной двери, разговаривая весьма небрежно съ какимъ-то горемыкой въ истасканномъ сюртукѣ, въ сапогахъ безъ подошвъ и въ перчаткахъ безъ пальцевъ. Во всѣхъ чертахъ его тощаго лица ярко отражались слѣды продолжительныхъ страданій, и онъ, повидимому, живо чувствовалъ свое крайнее униженіе, потому что тотчасъ же отпрянулъ назадъ въ темный уголъ, какъ скоро завидѣлъ новаго пришельца.
