Медленно и грустно два почтенныхъ друга и страждущая леди возвращались на другой день въ городъ Моггльтонъ. Печально и тускло мрачныя тѣни лѣтней ночи ложились на окрестныя поля, когда путешественники прибыли, наконецъ, въ Дингли-Делль и остановились передъ входомъ въ Меноръ-Фармъ.

Спокойная ночь, проведенная въ глубокой тишинѣ на хуторѣ Дингли-Делль, и пятьдесятъ минутъ утренней прогулки на свѣжемъ воздухѣ, растворенномъ благоуханіями цвѣтовъ, возстановили совершеннѣйшимъ образомъ физическія и нравственныя силы президента Пикквикскаго клуба. Цѣлыхъ два дня великій человѣкъ пребывалъ въ томительной разлукѣ со своими добрыми друзьями, и сердце его стремилось теперь къ вожделѣнному свиданію. Окончивъ кратковременную прогулку, м-ръ Пикквикъ возвратился домой и на дорогѣ, съ невыразимымъ наслажденіемъ, встрѣтилъ господъ Винкеля и Снодграса, спѣшившихъ привѣтствовать и облобызать великаго мужа. Удовольствіе свиданья, какъ и слѣдовало ожидать, сопровождалось превыспреннимъ восторгомъ, да и какой смертный мотъ безъ такого восторга смотрѣть на лучезарныя очи и ланиты президента? Между тѣмъ, однакожъ, какое-то облако пробѣгало по челу обоихъ друзей, и какая-то тайна, тяжелая, возмутительная, облегала ихъ безпокойныя души. Что бы это значило, — великій человѣкъ, несмотря на всѣ усилія своего генія, никакъ не могъ постигнуть.

— Здоровъ ли Топманъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, пожимая руки обоимъ друзьямъ, послѣ взаимнаго обмѣна горячихъ привѣтствій. — Топманъ здоровъ ли?

М-ръ Винкель, къ которому спеціальнымъ образомъ относился этотъ вопросъ, не далъ никакого отвѣта. Печально отворотилъ онъ свою голову и погрузился въ таинственную думу.

— Снодграсъ, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ строгимъ тономъ, — гдѣ другъ нашъ Топманъ? Не боленъ ли онъ?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ, и поэтическая слеза затрепетала на роговой оболочкѣ его глаза, точь-въ-точь какъ дождевая капля на хрустальномъ стеклѣ.- нѣтъ, онъ не боленъ.

М-ръ Пикквикъ пріостановился и съ великимъ смущеніемъ принялся осматривать своихъ друзей.

— Винкель, Снодграсъ… что все это значитъ? Гдѣ другъ Топманъ? Что случилось? Какая бѣда разразилась надъ его головой? Говорите… умоляю васъ, заклинаю… Винкель, Снодграсъ, — я приказываю вамъ говорить.

Наступило глубокое молчаніе. Торжественная осанка м-ра Пикквика не допускала никакихъ противорѣчій и увертокъ.

— Онъ уѣхалъ, — проговорилъ наконецъ м-ръ Снодграсъ.

— Уѣхалъ! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. — Уѣхалъ!

— Уѣхалъ, — повторилъ м-ръ Снодграсъ.

— Куда?

— Неизвѣстно. Мы можемъ только догадываться, на основаніи вотъ этой бумаги, — сказалъ м-ръ Снодграсъ, вынимая письмо изъ кармана и подавая его президенту. — Вчера утромъ, когда получено было письмо отъ м-ра Уардля съ извѣстіемъ, что сестра его возвращается домой вмѣстѣ съ вами, печаль, тяготѣвшая надъ сердцемъ нашего друга весь предшествовавшій день, начала вдругъ возрастать съ неимовѣрною силой. Вслѣдъ затѣмъ онъ исчезъ, и мы нигдѣ не могли отыскать его цѣлый день. Вечеромъ трактирный конюхъ принесъ отъ него письмо изъ Моггльтона. Топманъ, видѣвшійся съ нимъ поутру, поручилъ ему отдать намъ эту бумагу не иначе, какъ въ поздній часъ ночи.

Съ недоумѣніемъ и страхомъ м-ръ Пикквикъ открылъ загадочное посланіе и нашелъ въ немъ слѣдующія строки, начертанныя рукою несчастнаго друга:

"Любезный Пикквикъ!

"Какъ любимецъ природы, щедро надѣленный ея благами, вы, мой другъ, стоите на необозримой высотѣ передъ слабыми смертными, и могучая душа ваша совершенно чужда весьма многихъ слабостей и недостатковъ, свойственныхъ обыкновеннымъ людямъ. Вы не знаете, почтенный другъ и благопріятель, и даже не должны знать, что такое — потерять однажды навсегда очаровательное созданіе, способное любить пламенно, нѣжно, и попасть въ то же время въ хитро сплетенныя сѣти коварно-безчестнаго человѣка, который, подъ маской дружбы, скрывалъ въ своемъ сердцѣ жало ядовитой змѣи. Сраженный безпощадною судьбой, я разомъ испыталъ на себѣ вліяніе этихъ двухъ ужасныхъ ударовъ.

"Письмо, адресованное на мое имя въ трактиръ "Кожаной бутылки", что въ Кобгемѣ, вѣроятно, дойдетъ до моихъ рукъ… если только буду существовать на этомъ свѣтѣ. Міръ для меня ненавистенъ, почтенный мой другъ и благопріятель, и я былъ бы радъ погрязнуть гдѣ-нибудь въ пустынѣ или дремучемъ лѣсу. О, если бы судьба, сжалившись надъ несчастнымъ, совсѣмъ исторгла меня изъ среды… простите меня — пожалѣйте! Жизнь для меня невыносима. Духъ, горящій въ нашей груди, есть, такъ сказать, рукоятка жезла, на которомъ человѣкъ, этотъ бѣдный носильщикъ нравственнаго міра, носить тяжелое бремя треволненій и суетъ житейскихъ: сломайте рукоятку — бремя упадетъ, и носильщикъ не будетъ болѣе способенъ идти въ дальнѣйшій путь. Такова натура человѣка, дражайшій мой другъ! Скажите очаровательной Рахили, — ахъ, опять, опять!

Треси Топманъ".

— Мы должны немедленно оставить это мѣсто, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, складывая письмо. — Послѣ того, что случилось, было бы вообще неприлично жить здѣсь; но теперь вдобавокъ мы обязаны отыскать своего друга.

И, сказавъ это, онъ быстро пошелъ домой.

Намѣреніе президента немедленно распространилось по всему хутору. Напрасно м-ръ Уардль и его дочери упрашивали пикквикистовъ погостить еще нѣсколько дней: м-ръ Пикквикъ былъ непреклоненъ. Важныя дѣла, говорилъ онъ, требуютъ его личнаго присутствія въ англійской столицѣ.

Въ эту минуту пришелъ на дачу старикъ пасторъ.

— Неужели вы точно ѣдете? — сказалъ онъ, отведя въ сторону м-ра Пикквика.

М-ръ Пикквикъ далъ утвердительный отвѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ позвольте вамъ представить небольшой манускриптъ, который я хотѣлъ было прочитать здѣсь въ общемъ присутствіи вашихъ друзей. Рукопись эта, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими бумагами, досталась мнѣ послѣ смерти моего друга, доктора медицины, служившаго въ нашемъ провинуіальномъ сумасшедшемъ домѣ. Большую часть бумагъ я сжегъ; но эта рукопись, по многимъ причинамъ, тщательно хранилась въ моемъ портфелѣ. Вѣроятно, вы такъ же, какъ и я, будете сомнѣваться, точно ли она есть подлинное произведеніе сумасшедшаго человѣка; но во всякомъ случаѣ мнѣ весьма пріятно рекомендовать этотъ интересный памятникъ ученому вниманію вашего клуба.

М-ръ Пикквикъ съ благодарностью принялъ манускриптъ и дружески разстался съ обязательнымъ пасторомъ.

Гораздо труднѣе было разстаться съ радушными и гостепріимными жителями Меноръ-Фарма. М-ръ Пикквикъ поцѣловалъ молодыхъ дѣвушекъ — мы хотѣли сказать: съ отеческою нѣжностью, какъ будто онѣ были его родныя дочери; но это выраженіе по нѣкоторымъ причинамъ оказывается неумѣстнымъ, и потому надобно сказать просто: — Пикквикъ поцѣловалъ молодыхъ дѣвушекъ, обнялъ старую леди съ сыновнею нѣжностью, потрепалъ, по патріархальному обычаю, розовыя щеки смазливыхъ горничныхъ и вложилъ въ ихъ руки болѣе субстанціальныя доказательства своего отеческаго одобренія. Размѣнъ прощальныхъ церемоній съ самимъ хозяиномъ счастливой семьи былъ чрезвычайно трогателенъ и радушенъ; но всего трогательнѣе было видѣть, какъ прощался поэтъ Снодграсъ со всѣми членами семейства и особенно съ миссъ Эмиліей Уардль, начинавшей уже вполнѣ понимать поэтическія свойства молодого гостя.

Наконецъ, послѣ многихъ возгласовъ, поцѣлуевъ, объятій, рукопожатій, друзья наши выбрались на открытый дворъ и медленными шагами выступили за ворота. Нѣсколько разъ оглядывались они на гостепріимный Меноръ-Фармъ, и много воздушныхъ поцѣлуевъ послалъ м-ръ Снодграсъ въ отвѣтъ на взмахъ бѣлаго платочка, безпрестанно появлявшагося въ одномъ изъ верхнихъ оконъ.

Въ Моггльтонѣ путешественники добыли колесницу, доставившую ихъ въ Рочестеръ безъ дальнѣйшихъ приключеній. Дорогой общая печаль ихъ нѣсколько утратила свою сокрушительную силу, и они уже могли, по прибытіи въ гостиницу, воспользоваться превосходнымъ обѣдомъ, изготовленнымъ на кухнѣ "Золотого быка". Отобравъ, наконецъ, необходимыя справки относительно дальнѣйшей ѣзды, друзья наши черезъ нѣсколько часовъ послѣ обѣда, отправились въ Кобгемъ.