М-ръ Пикквикъ уже начиналъ серьезно безпокоиться насчетъ необыкновеннаго отсутствія двухъ своихъ пріятелей и припоминалъ теперь съ замираніемъ сердца, что они все утро вели себя чрезвычайно страннымъ и нѣсколько загадочнымъ манеромъ. Тѣмъ сильнѣе была его радость, когда онъ увидѣлъ ихъ опять, невредимыхъ, здоровыхъ и даже способныхъ къ поэтическому изліянію своихъ чувствъ. Очень естественно, что онъ позаботился разспросить прежде всего, гдѣ они пропадали цѣлый вечеръ. Обнаруживая полную готовность отвѣчать на эти вопросы, м-ръ Снодграсъ собирался представить подробный историческій отчетъ обо всемъ, что происходило за крѣпостью Питта на закатѣ солнца, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено неожиданнымъ замѣчаніемъ, что въ комнатѣ присутствовали не только м-ръ Топманъ и дорожный ихъ товарищъ вчерашняго дня но еще какой-то другой незнакомецъ замѣчательной наружности. То былъ джентльменъ, очевидно знакомый съ горькимъ опытомъ жизни. Его померанцевое лицо и глубоко впалые глаза казались чрезвычайно выразительными отъ рѣзкаго контраста съ черными густыми волосами, падавшими въ поэтическомъ безпорядкѣ на его лобъ и щеки. Взоръ его искрился почти неестественно пронзительнымъ и яркимъ блескомъ; высокія его скулы страшно выдались впередъ по обѣимъ сторонамъ лица, и челюсти его были до того длинны и отвислы, что съ перваго раза можно было подумать, что вся кожа сползла съ его лица вслѣдствіе какихъ-нибудь конвульсій, еслибъ въ то же время полуоткрытый ротъ и неподвижная физіономія не доказывали убѣдительнымъ образомъ, что такова была его обычная наружность. На шеѣ красовалась y него зеленая шаль съ огромными концами, подвернутыми подъ грудь, и выставлявшимися наружу изъ подъ изорванныхъ петель его стараго жилета. Верхнимъ его одѣяніемъ былъ длинный черный сюртукъ, нижнимъ — широкіе штаны изъ толстаго сѣраго сукна и огромные сапоги съ заостренными носками.

На этой-то особѣ сосредоточился взглядъ м-ра Винкеля при входѣ въ комнату президента. М-ръ Пикквикъ спѣшилъ рекомендовать:

— Почтенный другъ нашего друга. Сегодня мы узнали, что общій другъ нашъ состоитъ на службѣ въ здѣшнемъ театрѣ, хотя онъ собственно не желаетъ приводить это въ извѣстность. Почтенный джентльменъ принадлежитъ тоже къ обществу актеровъ. Онъ собирался разсказать намъ маленькій анекдотъ изъ жизни людей этой профессіи.

— Кучу анекдотовъ! — подхватилъ зеленофрачный незнакомецъ вчерашняго дня. Онъ подошелъ къ м-ру Винкелю и продолжалъ вполголоса дружескимъ тономъ. — Славный малый… тяжкая профессія… не то, чтобъ актеръ… всѣ роды бѣдствій… горемычный Яша… такъ мы его прозвали.

М-ръ Винкель и м-ръ Снодграсъ учтиво раскланялись съ "Горемычнымъ Яшей" и, потребовавъ себѣ пунша, въ подражаніе членамъ остальной компаніи, усѣлись за общій столъ

— Теперь, стало быть, вы можете разсказать намъ свою повѣсть, — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы съ удовольствіемъ готовы слушать.

"Горемычный Яша" вынулъ изъ кармана грязный свертокъ бумаги и, обращаясь къ м-ру Снодграсу, поспѣшившему вооружиться записной книгой, — спросилъ охриплымъ и басистымъ голосомъ:

— Вы поэтъ?

— Я… Я… немножко: поэзія — мой любимый предметъ, — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ, нѣсколько озадаченный неожиданнымъ вопросомъ.

— О! поэзія — то же для жизни, что музыка и свѣчи для театра: она животворитъ и просвѣщаетъ всякаго человѣка, выступающаго на сцену жизни. Отнимите y театра его искусственныя украшенія, и лишите жизнь ея фантастическихъ мечтаній: что тогда? Лучше смерть и безмолвная могила.

— Совершенная правда, сэръ! — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ.

— Сидѣть передъ сценой, за оркестромъ, — продолжалъ горемычный джентльменъ, — значитъ то же, что присутствовать на какомъ-нибудь блестящемъ парадѣ и наивно удивляться шелковымъ тканямъ мишурной толпы: быть на самой сценѣ, значитъ принадлежать къ дѣйствующимъ лицамъ, посвятившимъ свои способности и силы на забаву этой пестрой толпы. Неизвѣстность, голодная смерть, совершенное забвеніе — все можетъ случиться съ человѣкомъ. Такова судьба!

— Истинно такъ! — проговорилъ м-ръ Снодграсъ.

Такъ какъ впалые глаза горемычнаго джентльмена были исключительно обращены на его лицо, то онъ считалъ своей обязанностью сказать что-нибудь въ подтвержденіе его словъ.

— Пошевеливайся, что ли! — сказалъ съ нетерпѣніемъ испанскій путешественникъ, — раскудахтался, какъ черноглазая Сусанна… тамъ въ переулкѣ… Ободрись и начинай!

— Передъ началомъ не угодно ли еще стаканчикъ пунша? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Не мѣшаетъ. Вино и поэзія — родныя сестры, и я не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ людей съ джентльменскими наклонностями сомнѣвался въ этой истинѣ, утвержденной вѣками.

Горемычный джентльменъ, проглотивъ залпомъ полстакана пунша, принялся читать и въ то же время разсказывать слѣдующій анекдотъ, отысканный нами въ "Запискахъ клуба", подъ заглавіемъ:

Повѣсть кочующаго актера.

"Нѣтъ ничего чудеснаго въ моей исторіи, — сказалъ "Горемычный Яша", — ничего даже необыкновеннаго не найдетъ въ ней человѣкъ, хорошо знакомый съ разнообразными явленіями житейской суеты. Болѣзнь и нищета — обыкновенные спутники человѣческой жизни. Я набросалъ эти строки единственно потому, что лично зналъ несчастнаго героя своей незатѣйливой исторіи. За нѣсколько лѣтъ передъ этимъ я слѣдилъ за нимъ шагъ за шагомъ, до тѣхъ поръ, пока онъ, наконецъ, тѣломъ и душой, не погрузился въ мрачную бездну, откуда уже никогда не могъ выбраться на божій свѣтъ.

"Человѣкъ, о которомъ намѣренъ я говорить, былъ скромный пантомимный актеръ, и слѣдовательно — горькій пьяница, какъ почти всегда бываетъ y насъ съ людьми этого разряда. Въ лучшіе дни, прежде чѣмъ ослабили его развратъ и болѣзнь, онъ получалъ порядочное жалованье и, при воздержной жизни, могъ бы, вѣроятно, получать его еще нѣсколько лѣтъ. Говорю н_ѣ_с_к_о_л_ь_к_о, потому что эти люди всего чаще оканчиваютъ свою карьеру ранней смертью, или вслѣдствіе неестественнаго изнуренія и возбужденія тѣлесныхъ силъ преждевременно утрачиваютъ тѣ физическія способности, на которыхъ единственно основываются ихъ средства къ существованію. Какъ бы то ни было, господствующая его страсть возрастала и усиливалась съ такой быстротой, что въ скоромъ времени оказалось невозможнымъ употреблять его въ тѣхъ роляхъ, гдѣ онъ исключительно былъ полезенъ для театра. Трактиръ имѣлъ для него чарующую силу, и никогда не могъ онъ устоять противъ искушеній соблазнительной влаги. Запущенная болѣзнь и безнадежная нищета, сопровождаемыя преждевременной смертью, неизбѣжно должны были сдѣлаться его удѣломъ, еслибъ онъ упорно продолжалъ идти по той же дорогѣ. Однакожъ, онъ дѣйствительно шелъ по ней очертя голову, не оглядываясь назадъ и не видя ничего впереди. Послѣдствія были ужасны: онъ очутился безъ мѣста и безъ хлѣба.

"Случалось ли вамъ видѣть, какое полчище оборванныхъ и жалкихъ бѣдняковъ принимаетъ участіе въ театральныхъ представленіяхъ, какъ скоро разыгрывается какая нибудь пантомима, или пьеса въ восточномъ вкусѣ? Это собственно не актеры, правильно ангажированные, но балетная толпа, хористы, клоуны, паяцы, которыхъ распускаютъ тотчасъ же послѣ спектакля, до тѣхъ поръ, пока вновь не окажется нужда въ ихъ услугахъ. Къ такому-то образу жизни принужденъ былъ обратиться мой герой, и скудный заработокъ при одной ничтожной театральной группѣ, платившей нѣсколько шиллинговъ въ недѣлю, доставилъ ему снова несчастную возможность удовлетворять свою роковую страсть. Но и этотъ источникъ скоро изсякъ для него: трактирныя похожденія, принимавшія съ каждымъ днемъ самый безпорядочный и буйный характеръ, лишили его скуднаго заработка, и онъ буквально доведенъ былъ до состоянія, близкаго къ голодной смерти. Изрѣдка только удавалось ему выманить взаймы какую-нибудь бездѣлицу отъ своихъ старыхъ товарищей, или зашибить копейку въ какомъ-нибудь балаганѣ, и пріобрѣтеніе его, въ томъ и другомъ случаѣ, немедленно спускалось въ кабакѣ или харчевнѣ.