— Это что еще? Какія y васъ могутъ быть дѣла въ тюремномъ замкѣ?

— Да такъ… особеннаго ничего нѣтъ, сэръ.

— А! Ничего нѣтъ особеннаго? Въ такомъ случаѣ, вы можете меня выслушать, Самуэль.

— Нѣтъ, ужъ не лучше ли, сэръ, когда-нибудь въ другой разъ… на досугѣ.

Озадаченный м-ръ Пикквикъ раскрылъ глаза, но не сказалъ ничего.

— Дѣло въ томъ, сэръ… — началъ Самуэль.

— Ну?

— Мнѣ вотъ, сэръ, не мѣшаетъ напередъ похлопотать насчетъ своей койки, прежде чѣмъ примусь я здѣсь за какую-нибудь работу.

— О какой это койкѣ говорите вы? — вскричалъ м-ръ Пикквикъ съ величайшимъ изумленіемъ.

— О собственной своей, сэръ, — отвѣчалъ Самуэль, — я арестантъ. Меня заключили сюда за долги, по закону и судебной формѣ.

— За долги! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, опрокидываясь на спинку креселъ.

— Да, сэръ, за долги, — отвѣчалъ Самуэль, — и ужъ мнѣ не вырваться отсюда до тѣхъ поръ, пока вы сами не изволите выйти.

— Ахъ, Боже мой! Что все это значитъ?

— Вещь очень простая, сэръ, — если бы, чего Боже сохрани, пришлось мнѣ просидѣть съ вами лѣтъ сорокъ сряду, такъ я быль бы очень радъ и веселъ во все это время. Флитъ, такъ Флитъ, Ньюгэтъ, такъ Ньюгэтъ — по мнѣ все равно. Теперь вы, сэръ, завладѣли моей тайной, и, стало-быть, — не стоитъ толковать объ этомъ.

Съ этими словами, произнесенными съ великимъ эффектомъ и выразительностью, м-ръ Уэллеръ бросилъ свою шляпу на полъ и, скрестивъ руки на груди, устремилъ пристальный взглядъ на лицо своего господина.

М-ръ Пикквикъ, растроганный до безконечной степени удивительною привязанностью своего вѣрнаго слуги, не обнаружилъ ни малѣйшаго гнѣва или неудовольствія по поводу безразсудной торопливости, съ какою Самуэль заключилъ себя въ долговую тюрьму на безсрочное время. Ему только слишкомъ хотѣлось узнать имя безсовѣстнаго кредитора, не оказавшаго молодому человѣку никакой пощады; но относительно этого пункта, м-ръ Уэллеръ рѣшился хранить глубочайшее и упорное молчаніе.

— И стоитъ-ли вамъ, сэръ, разспрашивать объ этомъ? — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Кредиторъ мой — человѣкъ безъ души, безъ сердца, ростовщикъ и такой ужасный скряга, что готовъ, при случаѣ, повѣситься за какую-нибудь копейку. Его ничѣмъ нельзя усовѣстить.

— Но послушайте, Самуэль, — возразилъ м-ръ Пикквикъ, — это вѣдь такая ничтожная сумма, что уплатить ее ничего бы не стоило. И притомъ, рѣшаясь здѣсь оставаться со мною, вы должны были припомнить, что я могъ бы употребить васъ съ большею пользою, если бы вамъ можно было выходить въ городъ, когда вздумается.

— Очень вамъ благодаренъ, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ съ важностью, — но мнѣ казалось, что ужъ лучше бы этого не дѣлать.

— Не дѣлать — чего, Самуэль?

— Не унижаться передъ этимъ безсовѣстнымъ кредиторомъ.

— Да тутъ не было бы никакого униженія, если бы вы просто заплатили ему свой долгъ.

— Прошу извинить, сэръ, — отвѣчалъ Самуэль, — это было бы съ моей стороны большимъ одолженіемъ и милостью, a безпардонный ростовщикъ не заслуживаетъ ни милости, ни одолженія. Нѣтъ, ужъ что сдѣлано, то сдѣлано, и вы, сэръ, не извольте безпокоиться изъ-за такихъ пустяковъ.

Здѣсь м-ръ Пикквикъ, волнуемый разными недоумѣніями, началъ слегка потирать кончикъ своего носа, и на этомъ основаніи м-ръ Уэллерь счелъ приличнымъ свести свою рѣчь на другіе предметы.

— Я поступилъ въ этомъ случаѣ по правилу, сэръ, такъ какъ и вы, я думаю, поступаете всегда по извѣстнымъ правиламъ, — замѣтилъ Самуэль, — a это приводитъ мнѣ на память одного джентльмена, который изъ за правила лишилъ себя жизни. Вѣдь объ этомъ, я полагаю, вы слышали, сэръ?

Предложивъ этотъ вопросъ, Самуэль пріостановился и посмотрѣлъ изподлобья на своего господина.

— Нѣтъ, вы попадаете не всегда въ цѣль, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь улыбнуться наперекоръ своему внутреннему безпокойству, — слава джентльмена, о которомъ говорите вы, еще не достигала до моихъ ушей.

— Неужели! — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ, — вы изумляете меня, сэръ, потому что этотъ джентльменъ былъ человѣкъ извѣстный, и служилъ въ одной изъ правительственныхъ конторъ.

— Право?

— Увѣряю васъ, сэръ, и если сказать правду, сэръ, это былъ презабавный джентльменъ! — сказалъ м-ръ Уэллеръ. Наблюдая чистоту и опрятность, онъ, какъ скоро на дворѣ стояла скверная погода, надѣвалъ всегда резиновыя калоши съ пожарное ведро величиною, и всѣ его рубашки сшиты были изъ заячьей шкуры. Онъ копилъ деньги по правилу, каждый день перемѣнялъ бѣлье тоже по правилу, никогда не говорилъ со своими родственниками изъ опасенія, чтобы не попросили y него денегъ взаймы, и въ то же время, сэръ, это былъ прелюбезнѣйшій джентльменъ. Онъ стригся два раза въ мѣсяцъ по принятому правилу и, ради экономическихъ разсчетовъ, заключилъ съ портнымъ контрактъ, чтобы тотъ каждогодно доставлялъ ему по три фрака и бралъ назадъ его старое платье. Любя во всемъ аккуратность, онъ обѣдалъ каждый день въ одномъ и томъ же мѣстѣ, гдѣ заплатите только одинъ шиллингъ и девять пенсовъ и ужъ рѣжьте говядины, сколько душѣ угодно. И аппетитъ его быль такого рода, что трактирщикъ, бывало, со слезами разсказывалъ, какъ онъ обжирался всякихъ, этакъ, трюфелей, рюфлей и свинтюфлей, не говоря уже о томъ, что, въ зимнюю пору, усаживаясь послѣ обѣда y камина, съ кочергой въ рукахъ, онъ переводилъ углей по крайней мѣрѣ на четыре съ половиною пенса за одинъ присѣстъ. A какъ любилъ онъ читать журналы и газеты! Бывало, только что входитъ въ двери, и ужъ кричитъ трактирному мальчишкѣ: — "Подать мнѣ "Morning Post", когда дочитаетъ его джентльменъ! да посмотрите, Томъ, не свободенъ-ли «Times». Дайте мнѣ заглянуть въ "Morning Herald", когда будетъ готовъ, да не забудьте похлопотать насчетъ «Chronicle». Теперь, покамѣстъ, принесите мнѣ «Advertiser»: слышите?" — И затѣмъ, усаживаясь на стулъ, онъ не сводилъ глазъ съ часовъ. За четверть минуты передъ тѣмъ, какъ разносчикъ долженъ былъ явиться съ вечернимъ листкомъ, онъ выбѣгалъ къ нему навстрѣчу и, вооружившись этой газетой, принимался читать ее съ такимъ неослабнымъ усердіемъ, что приводилъ въ отчаяніе всѣхъ другихъ посѣтителей трактира, и особенно одного горячаго старичка, который, говорятъ, уже не разъ собирался проучить его, да и проучилъ бы, если бы слуга не смотрѣлъ за нимъ во всѣ глаза. Такъ вотъ, сэръ, сидѣлъ онъ тутъ битыхъ три часа, занимая самое лучшее мѣсто, a потомъ, переходя черезъ улицу въ кофейную, выпивалъ чашку кофе и съѣдалъ четыре масляныхъ лепешки. Послѣ этого онъ благополучно отправился домой въ Кенсингтонъ и ложился спать. Однажды онъ захворалъ и послалъ за докторомъ. Докторъ пріѣзжаетъ въ зеленой коляскѣ съ робинсоновскими подножками, устроенными, какъ вы знаете, такимъ манеромъ, что можно изъ экипажа выйти и опять войти, не безпокоя кучера на козлахъ. A это было теперь тѣмъ болѣе кстати, что y кучера камзоль-то былъ ливрейный, a панталоны просто изъ сермяги, неизвѣстной моды и покроя, чего, разумѣется, никто не могъ замѣтить, когда онъ спокойно сидѣлъ себѣ на козлахъ. — "Что съ вами?" говоритъ докторъ. — "Очень нездоровъ", говоритъ паціентъ. — "Что вы кушали въ послѣднее время?" говоритъ докторъ. — "Жареную телятину", говоритъ паціентъ. — "Еще что?" говоритъ докторъ. — "Еще масляныя лепешки", говоритъ паціентъ. — "Такъ оно и есть", говоритъ докторъ, — "я пришлю къ вамъ коробочку пилюль, и вы ужъ больше не кушайте ихъ". — "Чего — ихъ? пилюль, то-есть?" говоритъ больной. — "Нѣтъ, лепешекъ", говоритъ докторъ. — "Какъ?" говоритъ паціентъ, привскакивая на своей постели, — "я вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ каждый вечеръ съѣдаю по четыре лепешки, и это заведено y меня по правилу". — "Ну, такъ теперь я прошу васъ отказаться, на время, отъ этого кушанья по правилу", говоритъ докторъ. — "Лепешки, сэръ, здоровая пища", говоритъ паціентъ. — "Нѣтъ, сэръ, лепешки — вредная пища", говоритъ докторъ. — "Но вѣдь онѣ такъ дешевы, что за ничтожную сумму набиваешь ими полный желудокъ", говоритъ паціентъ. — "Но вамъ онѣ обойдутся слишкомъ дорого", говоритъ докторъ, — " вы не должны кушать ихъ даже въ томъ случаѣ, когда бы самимъ вамъ предложили за это цѣлую кучу золота и серебра. Съѣдая по четыре лепешки въ сутки, вы подвергаетесь опасности умереть не дальше, какъ черезъ полгода". — Паціентъ пристально смотритъ ему въ глаза, думаетъ, да подумываетъ, a потомъ и говоритъ: — "Увѣрены-ли вы въ этомъ, сэръ?" — "Я готовъ отвѣчать за это своей докторской славой и честнымъ именемъ благороднаго человѣка", говоритъ докторъ. — "Очень хорошо, сэръ", говоритъ паціентъ, — "а сколько надобно съѣсть лепешекъ, чтобы умереть въ тотъ же день?" — "Не знаю", говоритъ докторъ. — "Довольно-ли купить ихъ на полкроны?" говоритъ паціентъ. — "Довольно, я полагаю", говоритъ докторъ. — "А если купить ихъ на три шиллинга?" говоритъ паціентъ. — "Въ такомъ случаѣ непремѣнно умрете", говоритъ докторъ. — "Вы ручаетесь?" говоритъ паціентъ. — «Ручаюсь», говоритъ докторъ. — "Очень хорошо", говоритъ паціентъ, — "спокойной вамъ ночи, сэръ". Поутру на другой день онъ всталъ, развелъ огонь въ комнатѣ, заказалъ на три шиллинга лепешекъ, поджарилъ ихъ, съѣлъ всѣ до одной, взялъ пистолетъ и — застрѣлился.