Мы должны, однакожъ, признаться откровенно, что, вплоть до погруженія нашихъ мыслей въ дѣловыя бумаги Пикквикскаго клуба, намъ никогда не приходилось встрѣчать имя Итансвилля, и даже послѣ, несмотря ни на какія изслѣдованія, мы никакъ не могли подтвердить очевидными доказательствами дѣйствительное существованіе этого города на земномъ шарѣ. Благоговѣя передъ каждымъ замѣчаніемъ м-ра Пикквика, историческимъ или статистическимъ, и вмѣстѣ нисколько не надѣясь на свою память, мы справлялись со всѣми возможными авторитетами насчетъ этого предмета, перелистывали всѣ древнія и новыя географіи, рылись въ географическихъ словаряхъ, пересмотрѣли всѣ европейскія карты, изданныя учеными обществами и, къ несчастію, нигдѣ не встрѣтили ничего похожаго на Итансвилль. Остается, стало быть, допустить единственное предположеніе, что м-ръ Пикквикъ, руководимый свойственнымъ ему чувствомъ деликатности, отстраняющей всякую личную обиду или колкій намекъ на кого бы то ни было, съ намѣреніемъ выставилъ въ своихъ запискахъ вымышленное названіе вмѣсто дѣйствительнаго имени того мѣста, которое было театромъ его наблюденій. Къ этому предположенію, между прочимъ, привело насъ одно маленькое обстоятельство, повидимому ничтожное съ перваго взгляда, но чрезвычайно важное съ историческо-критической точки зрѣнія. Описавъ контору дилижансовъ, откуда выѣхали наши путешественники, м-ръ Пикквикъ сдѣлалъ вступленіе къ подробной характеристикѣ трактировъ и гостиницъ, гдѣ они перемѣняли лошадей; но самая характеристика тщательно зачеркнута y него толстымъ слоемъ чернилъ, такъ что при всѣхъ усиліяхъ мы не могли разобрать ни одного слова: ясно, стало быть, что ученый мужъ съ намѣреніемъ озаботился скрыть отъ читателя самое направленіе своего путешествія, и критика никакими судьбами не можетъ опредѣлить съ точностью, въ какую сторону и по какой дорогѣ пикквикисты отправились изъ Лондона. Такимъ образомъ, отказываясь, къ удовольствію читателя, отъ всякихъ безполезныхъ догадокъ, мы прямо перейдемъ къ послѣдовательному изложенію фактовъ, описанныхъ ученыхъ мужемъ въ хронологическомъ порядкѣ.

Открывается прежде всего, что жители города Итансвилля, точь-въ-точь какъ и во всѣхъ другихъ небольшихъ англійскихъ городкахъ, считали себя народомъ чрезвычайно важнымъ въ экономическомъ и гражданскомъ смыслѣ. Они рѣзко раздѣлялись между собою на двѣ половины, или партіи — на «Синихъ» и «Желтыхъ». Каждый горожанинъ, сознавая свою собственную силу и важность своей индивидуальной личности, считалъ непремѣннымъ долгомъ принадлежать сердцемъ и душою, къ которой-нибудь изъ этихъ двухъ партій. При такомъ порядкѣ вещей, y нихъ, въ нѣкоторомъ родѣ, все шло вверхъ дномъ, и, несмотря на кипучую дѣятельность, никто ни въ чемъ не успѣвалъ. "Синіе" не пропускали благопріятнаго случая поперечить «Желтымъ»; «Желтые» пользовались всякимъ удобнымъ случаемъ поперечить «Синимъ», и отсюда выходило естественное слѣдствіе: гдѣ бы "Синіе" и «Желтые» ни встрѣтились между собой — на публичномъ митингѣ или въ ратушѣ — между ними поднимались безконечные споры, сопровождаемые иной разъ крупной бранью. Нѣтъ надобности распространяться, что при такомъ отношеніи партій всякій вопросъ въ городѣ Итансвиллѣ становился предметомъ самыхъ противоположныхъ разсужденій. Если «Желтые» предлагали, напримѣръ, перенести на другое мѣсто торговый рынокъ, "Синіе" собирали митингъ, на которомъ постановляли, что затѣя «Желтыхъ» — безполезная прихоть сумасбродовъ въ ущербъ городской казны; если "Синіе" предлагали украсить фонтаномъ городскую площадь, «Желтые» возставали противъ нихъ съ отчаяннымъ упорствомъ, доказывая вредоносное вліяніе фонтановъ на нервы животныхъ и людей. Были въ Итансвиллѣ магазины "Синіе" и магазины «Желтые», трактиры «Желтые» и трактиры "Синіе", и даже самыя мѣста въ театрѣ украшались названіемъ «Желтыхъ» и "Синихъ".

Само собою разумѣется, что каждая изъ этихъ двухъ могущественныхъ партій имѣла своего представителя и коновода, Въ городѣ издавались двѣ газеты: "Итансвилльская Синица" и "Итансвилльскій Журавль". «Синица» защищала "Синіе" принципы: «Журавль», напротивъ, пропитанъ былъ насквозь мнѣніями «Желтыхъ». Редакторы этихъ двухъ газетъ были, какъ и водится, заклятыми врагами, и весело было слушать, какъ они величали другъ друга: "эта легкомысленная и непростительно-вѣтреная Синица". "Журавль, необузданно-дерзкій и наглый." "Эта пустоголовая трещотка, внушающая, къ стыду человѣчества…". "Сорванецъ, забывающій, по обыкновенію, всякое чувство приличія и чести". Эти и подобные эпитеты, за которыми постоянно слѣдовали кипучіе возгласы и жаркія фразы, украшали всякій разъ столбцы обѣихъ газетъ и доставляли итансвилльской публикѣ неистощимые матеріалы для вседневнаго негодованія и восторга.

М-ръ Пикквикъ, съ своей обычной проницательностью, выбралъ самое интересное время для посѣщенія этого города. Жители Итансвилля выбирали изъ своей среды представителя въ Нижнюю Палату, и по этому случаю въ городѣ происходила страшная давка. Мнѣнія сталкивались и расталкивались безпрестанно, и каждый кричалъ вдоволь, сколько его душѣ было угодно. Кандидатомъ «Синихъ» былъ достопочтенный Самуэль Сломки, знаменитый дѣлами своего дѣда, между тѣмъ какъ «Желтые» приготовились стоять всею грудью за Горація Фицкина, владѣльца обширнаго помѣстья въ окрестностяхъ Итансвилля. «Синица» считала своею обязанностью предварить итансвилльскихъ гражданъ, что взоры не только Англіи, но и всего образованнаго міра были исключительно обращены на нихъ въ эту достопамятную эпоху, между тѣмъ какъ «Журавль» повелительно приказывалъ своимъ читателямъ явить себя достойными потомками древнихъ британцевъ. Словомъ сказать, было очень весело.

Было довольно поздно, когда м-ръ Пикквикъ и его друзья спустились, при содѣйствіи Сама, съ кровли итансвилльскаго дилижанса. Огромные синіе шелковые флаги развѣвались изъ оконъ гостиницы "Сизаго медвѣдя", и передъ каждымъ стекломъ красовались объявленія, напечатанныя гигантскими буквами, что "Комитетъ достопочтеннаго Самуэля Сломки" засѣдалъ здѣсь постоянно. Толпа празднаго народа, собравшагося среди дороги, смотрѣла на рослаго и краснощекаго джентльмена, который говорилъ съ балкона убѣдительную рѣчь въ пользу м-ра Сломки, — рѣчь, совершенно заглушаемую боемъ четырехъ огромныхъ барабановъ, разставленныхъ передъ этой гостиницей приверженцами м-ра Фицкина. Подлѣ оратора стоялъ низенькій человѣчекъ съ весьма заботливой физіономіей и энергическими ужимками: онъ снималъ по временамъ свою шляпу и дѣлалъ выразительные жесты, сопровождаемые въ толпѣ громкими восклицаніями и страшнымъ энтузіазмомъ. Кончивъ свою рѣчь и надсадивъ горло, ораторъ сошелъ со сцены, увѣренный, что вполнѣ достигъ своей цѣли, хотя никто не могъ слышать его доказательствъ.

Лишь только пикквикисты вышли изъ дилижанса, воздухъ огласился троекратными залпами самыхъ дружныхъ восклицаній.

— Ура! Ур-ра! Ур-p-ра! — кричала толпа.

— Еще одинъ разъ! — сказалъ съ балкона маленькій человѣчекъ.

Залпъ восклицаній снова огласилъ воздухъ.

— Да здравствуетъ Самуэль Сломки! — кричала толпа.

— Да здравствуетъ Самуэль Сломки! — закричалъ м-ръ Пикквикъ, снимая шляпу.

— Не надо Фицкина! — проревѣла толпа.

— Не надо Фицкина! — пробасилъ м-ръ Пикквикъ.

— Урра! Ур-р-р-ра-а-а!

— Кто этотъ Сломки? — втихомолку спросилъ м-ръ Топманъ.

— Почему мнѣ знать? — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ.

Пикквикисты вдругъ измѣрили всю глубину этого отвѣта и, хотя никто изъ нихъ не зналъ достопочтеннаго Самуэля Сломки, однакожъ всѣ принялись дружнымъ хоромъ кричать его имя.

Сопровождаемые между тѣмъ огромной толпой, путешественники подошли къ воротамъ гостиницы, продолжая надрывать свою грудь и горло торжественными восклицаніями. Первымъ предметомъ ихъ заботливости было — пріискать квартиру для ночлега. М-ръ Пикквикъ подозвалъ трактирнаго слугу.

— Есть ли y васъ свободные нумера? — спросилъ онъ.

— Не знаю, сэръ; кажется, все биткомъ набито. Впрочемъ я справлюсь.