— Лоутонъ! — сказалъ Перкеръ въ эту минуту. — Отворите дверь.

— Постойте! — вскричалъ м-ръ Пикквикъ. — Перкеръ, я намѣренъ говорить.

— Не напрасно ли, почтеннѣшій? — сказалъ адвокатъ, сидѣвшій какъ на иголкахъ въ продолженіе всѣхъ этихъ переговоровъ. — Оставьте дѣло, какъ оно есть: я прошу васъ объ этомъ, м-ръ Пикквикъ.

— О, нѣтъ, я не хочу оставаться въ дуракахъ! — возразилъ м-ръ Пикквикъ торопливымъ тономъ. — М-ръ Додсонь, вы обращались ко мнѣ съ нѣкоторыми замѣчаніями, сэръ.

Додсонъ повернулся, сдѣлалъ легкій поклонъ и улыбнулся.

— Съ нѣкоторыми замѣчаніями, сэръ, — повторилъ м-ръ Пикквикъ, задыхаясь отъ внутренняго волненія, — и товарищъ вашъ осмѣлился даже, съ покровительственнымъ видомъ, протянуть мнѣ свою руку. Мало этого. Вы оба приняли, въ отношеніи ко мнѣ, тонъ гордаго великодушія и оскорбленной невинности, и этимъ самымъ, милостивые государи, вы обнаружили такую степень безстыдства, котораго я вовсе не ожидалъ даже отъ васъ.

— Что? — воскликнулъ Додсонъ.

— Что-о-о! — повторилъ Фоггъ.

— Извѣстно-ли вамъ, что я былъ жертвою вашихъ гнусныхъ заговоровъ и сплетней? — продолжалъ м-ръ Пикквикъ. — Извѣстно-ли вамъ, что я тотъ самый человѣкъ, котораго вы ограбили и заточили въ тюрьму? Извѣстно-ли вамъ, однимъ словомъ, что вы были адвокатомъ въ процессѣ вдовы Бардль противъ Пикквика!

— Да, сэръ, мы знаемъ это, — отвѣчалъ Додсонъ.

— Конечно, мы знаемъ это, сэръ, — подтвердилъ Фоггъ, ударивъ, вѣроятно случайно, по своему карману.

— Вы, я вижу, вспоминаете объ этомъ съ удовольствіемъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь вызвать, быть можетъ, первый разъ въ жизни, на свое лицо насильственную улыбку. — Уже давно я собирался высказать вамъ, отчетливо и ясно, какое мнѣніе я составилъ о васъ, милостивые государи, но изъ уваженія къ другу моему Перкеру я, по всей вѣроятности, не воспользовался бы даже и настоящимъ случаемъ, если бы вы не приняли со мной покровительственнаго тона и этой безстыдной фамильярности… я говорю, безстыдной фамильярности, сэръ, — повторилъ Пикквикъ, обращаясь къ Фоггу съ такимъ стремительнымъ и порывистымъ жестомъ, что этотъ джентльменъ счелъ за нужное попятиться къ дверямъ.

— Берегитесь, сэръ! — сказалъ поблѣднѣвшій Додсонъ, заранѣе поспѣшившій укрыться за спиною Фогга, хотя и былъ выше его ростомъ. — Пусть онъ оскорбить васъ, м-ръ Фоггъ: не отвѣчайте ему тѣмъ же, въ мою голову.

— Нѣтъ, нѣтъ, я не стану отвѣчать, — сказалъ Фоггъ, — можете на меня положиться.

— Такъ вотъ что я хотѣлъ сказать вамъ, господа, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ: — оба вы — низкіе крючки, ябедники, мошенники, разбойники!

— Ну, вотъ и все, почтеннѣйшій, — перебилъ Перкеръ. — Теперь можете замолчать.

— Нѣтъ, не замолчу: они низкіе крючки, ябедники, мошенники, разбойники.

— Ступайте, господа, прошу васъ; вы видите, что онъ все сказалъ, — продолжалъ Перкеръ примирительнымъ тономъ. — Лоутонъ, отворена-ли дверь?

М-ръ Лоутонъ, улыбаясь, произнесъ утвердительный отвѣтъ.

— Ну, такъ прощайте же, господа… ступайте съ Богомъ… прощайте… Лоутонъ, дверь! — кричалъ адвокатъ, выталкивая насильно господъ Додсона и Фогга. — Сюда, сюда… пожалуйте… вотъ такъ… Лоутонъ, дверь! Пожалуйте скорѣе, господа!

— Если только есть законъ y насъ въ Англіи, сэръ, — сказалъ Додсонъ Пикквику, надѣвая шляпу, — вы пострадаете за это.

— Крючки! Разбойники!

— О, вы дорого поплатитесь за это, сэръ! — сказалъ Фоггъ, махая сжатымъ кулакомъ.

— Ябедники! Мошенники! — кричалъ м-ръ Пикквикъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на эти угрозы.

— Разбойники! — завопилъ м-ръ Пикквикъ въ коридорѣ, когда юристы начали уже спускаться съ лѣстницы.

— Разбойники! — закричалъ еще разъ м-ръ Пикквикъ, вырываясь изъ рукъ Лоутона и Перкера и выставляя свою голову изъ окна коридора.

Но когда м-ръ Пикквикъ отступилъ отъ окна, физіономія его приняла очень кроткій и торжественно улыбающійся видъ. Тихими и спокойными шагами онъ пошелъ въ контору и объявилъ, что огромная тяжесть свалилась съ его плечъ. Было очевидно, что онъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ.

Перкеръ не сказалъ ничего до тѣхъ поръ, пока не опорожнилъ всей своей табакерки и не послалъ Лоутона наполнить ее свѣжимъ табакомъ. Тогда съ нимъ вдругъ сдѣлался необыкновенный припадокъ смѣха, продолжавшійся около пяти минутъ, и по истеченіи этого_: времени онъ сказалъ, что, по всей вѣроятности, онъ долго будетъ сердиться на м-ра Пикквика, если вникнетъ хорошенько въ сущность этой бѣды.

— Ну, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — не мѣшаетъ теперь и намъ покончить счеты.

— Какіе?

— Финансовые, любезный другъ, финансовые, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ, вынимая изъ кармана бумажникъ и пожимая руку своего адвоката. — Вы ужъ столько для меня сдѣлали, что я едва-ли когда расквитаюсь съ вами, Перкеръ.

Послѣ этой маленькой прелюдіи друзья серьезно занялись разсмотрѣніемъ многосложныхъ счетовъ и росписокъ, по которымъ м-ръ Пикквикъ съ великимъ удовольствіемъ заплатилъ своему адвокату значительную сумму денегъ въ вознагражденіе за его хлопоты и безкорыстные труды.

И лишь только они кончили этотъ счетъ, какъ за дверью раздался поразительно сильный стукъ, не умолкавшій ни на одно мгновеніе, какъ будто кто-то рѣшился раздробить и молотокъ, и дверную скобку.

— Что это такое? — воскликнулъ Перкеръ, быстро приподнимаясь съ мѣста.

— Стучатся въ дверь, я полагаю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, какъ будто еще могло быть какое-нибудь сомнѣніе въ дѣйствительности этого стука.

Неугомонный стукъ возрасталъ съ изумительною силой.

— Ахъ, Боже мой! — сказалъ Перкеръ, позвонивъ въ колокольчикъ: — это въ состояніи встревожить весь домъ, — Лоутонъ, развѣ вы не слышите?

— Сейчасъ выйду, — отвѣчалъ письмоводитель.

Стукъ между тѣмъ превратился въ оглушительный бой, отъ котораго наконецъ дверь зашаталась и задребезжали стекла.

— Это ужасно! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, затыкая уши.

— Торопитесь, Лоутонъ, Бога ради! — закричалъ Перкерь.

М-ръ Лоутонъ, умывавшій этимъ временемъ свои руки за темной перегородкой, бросился къ дверямъ, отворилъ ихъ и сдѣлался очевидцемъ явленія, которое нужно будетъ описать въ слѣдующей главѣ.

Предметомъ, представившимся глазамъ изумленнаго письмоводителя, былъ парень, необыкновенно жирный и толстый, въ простомъ служительскомъ костюмѣ. Онъ стоялъ на половикѣ, и глаза его смыкались какъ будто отъ непреодолимаго влеченія ко сну. Такого жирнаго парня Лоутонъ не видалъ во всю свою жизнь. Впрочемъ, во всѣхъ чертахъ его лица господствовало удивительное спокойствіе, и бѣшеный стукъ, имъ произведенный, не объяснялся рѣшительно ничѣмъ.

— Чего вамъ надобно? — спросилъ письмоводитель.

Необыкновенный парень не произнесъ въ отвѣтъ ни одного слова; онъ дико моргнулъ глазами, и какой-то странный храпъ вырвался изъ его груди.

— Откуда вы, любезный? — спросилъ Лоутонъ.

Парень не сдѣлалъ никакого знака. Онъ дышалъ очень тяжело; но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ оставался неподвижнымъ.

Письмоводитель повторилъ вопросъ въ другой, третій, четвертый разъ и, не получивъ никакого отвѣта, уже хотѣлъ затворить дверь, какъ вдругъ парень широко открылъ свои глаза, моргнулъ нѣсколько разъ, чихнулъ однажды и поднялъ свою руку, какъ будто для возобновленія взбалмошнаго стука. Убѣдившись, однакожъ, что дверь передъ нимъ отворена на обѣ половинки, онъ осмотрѣлся вокругъ себя съ величайшимъ изумленіемъ и, наконецъ, вперилъ глаза въ лицо м-ра Лоутона.

— Чего вы стучали здѣсь, какъ сумасшедшій? — спросилъ письмоводитель сердитымъ тономъ.

— Мой господинъ приказалъ мнѣ не выпускать изъ рукъ молотка до тѣхъ поръ, пока не отворятъ.

— Зачѣмъ это?

— Онъ боится, какъ бы я не заснулъ здѣсь передъ дверью.

— Вотъ что! Съ какимъ же порученіемъ васъ прислали?