- Вот она. Ваша плиточка. Я починил ее.

Оля тут же включила. Затрещала нагревающаяся спираль. Тут же сиянием радостной улыбки озарилось и лицо юной девушки.

Оля сказала:

- Ой, спасибочки. Так погрейтесь с нами, Василий Николаевич.

И остальные машинистки сказали:

- Да, да. Погрейтесь, погрейтесь.

Но я не стал греться. Я ушел. Такова была сила моей внезапной любви к Оле, что я не стал греться. Я ушел к себе мечтать на холоду.

Я мечтал, в моем видении имелись картины, не имеющие ничего общего с обыденной жизнью, но тут раздался стук в дверь и появилась старушка, похожая на американку русского происхождения. Это была библиотекарша.

— Я слышала, - сказала она, протягивая мне отражательный электронагреватель.

— Но я... - начал я.

— Умоляю! - старушка закатила глаза, и я взял предмет.

Скажу вам прямо. Я его починил. Я к обеду починил: 1) Плитку Оли; 2) Электронагреватель старухи; 3) Плитку Елены Тимофеевны; 4) Плитку Александра Захаровича; 5) Электрический камин дирекции; 6) "Козел" завхоза (спираль на кирпичах).

Кроме того, я из остатков материала и для себя небольшую штучку сочинил. Для обогрева. Мне ведь тоже греться надо.

На моем письменном столе неизвестно откуда вдруг появились кусочки проволоки, кусачки, пассатижи, отвертки, изолента, дрель, молоток, гаечный ключ, вольтметр, амперметр, спирали, жесть, рубильники, выключатели и розетки.

И комнаты учреждения наполнились теплом. Все включили нагревательные приборы. Все радовались и грелись.

Но радовались, но грелись не так уж и долго, как хотели, потому что приборы включили все, приборы включили сразу, и от перегрузок в сети потух свет.

НИИЭППОИЗС погрузился в глубокую тьму. Печальное зрелище являл собой НИИЭППОИЗС. Темно было. И в темноте слышались лишь стоны и всхлипы и плач стонущих и всхлипывающих. Холод вливался обратно в рабочее помещение.

- Что делать? Как быть? - такие раздавались крики.

И в эту грустную минуту под влиянием каких-то неизвестных сил меня вдруг осенило.

Я - человек, не знающий, откуда берется электричество, не понимающий, как это из угля или воды можно получить электроток, вдруг почувствовал себя ответственным за судьбы всех своих коллег.

Поэтому я принял командование на себя.

- А ну-ка немедленно выключить все отопительные приборы! - крикнул я.

Все удивились и выключили.

- А теперь дайте мне свечу!!

Дали и свечу.

И я, повинуясь внезапному озарению, спустился вниз, в подвал, где - дверь с черепом и костями, и открыл дверь с черепом и костями и надписью: "Стой! Посторонним вход воспрещен!"

Зашел, посветил и увидел один маленький рубильничек. Там было много рубильничков, рычажков и кнопочек на мраморной доске, но я увидел только один. Маленький рубильничек, а от него слева ВКЛ., а справа - ВЫКЛ. И я дернул рычажок сначала на ВЫКЛ., а потом на ВКЛ. Установил на ВКЛ., и синей змейкой мелькнула в полутьме искорка, и свет, и тепло опять с радостью залили комнаты НИИЭППОИЗСа.

Свет и тепло с величайшей радостью залили помещение, и все сотрудники радовались, и все сотрудники хвалили меня.

Машинистки принесли мне стакан чаю, а завхоз - конфету "Белочка".

Но я есть и пить отказался. Я подождал, когда свет и тепло окончательно укрепились, и лишь тогда пошел прямо в дирекцию.

Там и говорю:

- Знаете что, давайте я лучше буду работать у нас электромонтером.

А мне отвечают:

— Да вы знаете, мы сегодня внимательно наблюдали за развернутой вами деятельностью, сами хотели вам это

предложить, тем более что та работа, которую вы исполняете, есть никчемная и никому не нужная, так как предприятия отдыха и зрелищных сооружений могут работать и без ваших идиотских советов. Сами хотели предложить вам вечно чинить электричество, сами хотели, да стеснялись.

— Чего тут стесняться? Бросьте вы! Я хочу быть электриком. Только, чур. Числиться и получать зарплату я

буду по-прежнему как младший научный сотрудник.

Смеются.

- Ах, зачем вам вся эта мишура? Ведь, будучи электриком, вы будете получать на двадцать рублей больше

плюс премиальные плюс калым.

Тут я немедленно стал электриком и работаю им до сих пор. О том, как я работаю, свидетельствует моя фотография на Доске почета. А недавно про меня была заметка в стенгазете. С фотографией тоже. Заметка называлась: "ОН ДАЕТ НАМ СВЕТ И ТЕПЛО", а на фотографии я был изображен в рабочем комбинезоне и с гаечным ключом. Вот как в жизни человеком играют случаи и внезапная любовь. Ведь если бы Оля не зашла, то я, наверное, и сейчас сочинял бы что-нибудь про изменение плановых показателей производства согласно приказам руководителя предприятия. А так - даю свет, тепло, нашел свое место в жизни, тем более что НИИЭППОИЗС наконец-то расформировали за полной его ненадобностью, и я опять оказался живущим впереди прогресса.

- Вот же черт, ты скажи - есть справедливость на этом свете или ее совсем нету, паскудство! - ругался проигравший битву с крепкими картежными мужиками неудачливый игрок, бывший студент Струков Гриша, тридцати двух лет от роду, обращаясь к своему институтскому товарищу Саше Овчинникову, когда они возвращались глубокой ночью от этих самых мужиков в Гришин "коммунал", где Овчинников хотел переночевать, так как явился он из Сибири, определенного места жительства в Москве пока не имел и квартировал далеко за городом, у тетки.

Цыкнув на соседей, которые, недовольные поздним визитом и грохотом отпираемых засовов, выставили в коридор свои синие морды, Гриша с Сашей оказались в струковской узкой комнате, основной достопримечательностью которой являлись специально сконструированные полати, куда вела деревянная лестница и где еще совсем недавно, подобно неведомому зверю, проживала под высоким потолком Гришина старенькая теща. Пока Гриша окончательно не расстался со своей Катенькой по причине вскрывшихся ее отвратительных измен. И пока Катенька, проявляя неслыханное благородство, не выписалась честно с Гришиных тринадцати метров и не переехала к "этому настоящему человеку", прихватив с собой и прописанную в городе Орле "мамочку".

— Нет, это мне не денег жалко, - заявил Гриша. - Хотя мне и денег жалко тоже, но в гробу я видал эти двадцать рублей, - бормотал Гриша. - Но что тот левый козел мог меня пригреть на пичках, так этого я, по совести,

ни от него, и от себя никак не ожидал. Скажи, друг, у вас в Сибири бывает такое свинство?

— У нас, Гриша, в Сибири все бывает, - сказал Саша, зевая. - У нас вон ломали на Засухина дом и там нашли

горшок с деньгами от купца Ерофеева, и через этот горшок сейчас одиннадцать человек сидят, потому что они золото не сдали, а напротив - принялись им бойко торговать, возрождая на улице Засухина капитализм. Вот так-то...

— Ух ты черт, кержачок ты мой милый, - обрадовался Гриша. - Вот за что я тебя люблю, дорогой, что вечно

у тебя, как у Швейка, есть какая-нибудь история. Хорошо мне с тобой, потому что ты еще не выродился, как эти московские стервы, падлы и бледнолицая немочь.

В стенку постучали.

— Я вас, тараканов! - прикрикнул Гриша. И продолжал: - Веришь, нет, а боятся меня - ужас! Я по местам

общего пользования в халате хожу, а им - ни-ни! Запрещаю. Нельзя, говорю! Не-лъзя! И все! Некультурно! Они меня за то же самое боятся, за что я тебя люблю. Я ж с детства по экспедициям. То у меня нож, то у меня пистолет, то я тогда медведя на веревке из Эвенкии привез, и полтора месяца он у меня отпаивался - соской, водкой, чаем.

— Медведя? - оживился Саша. - Я в Байките - аэропорту тоже там, когда ночевал, то там лазил медвежонок между коек, маленький такой, совсем с кошку. Цапнул одного дурака, он пальцами под одеялом шевелил. Тот

ему спросонья переломал хребет. Мы все проснулись, взяли гада, раскачали хорошенько и выкинули в окно. Летел вместе с рамами...