Я пришел к нему сам. Меня направили, и я пришел сам. Он встретил меня сердечно и энергично.

- Болеешь, мальчик? Ничего! Быстро подштопаем!

Стихи пишешь? Пиши, брат, полезнейшая вещь! Раз ехал в троллейбусе. Мотор загорелся. Все спаслись. Хромаю.

Пион лучше розы. Роза - эстет. Тебе не понять. Мальчонкой жил в Харбине. Ночевал Сун Ятсен. Осталось одеяло. Наследство. Повезло - музеи не знают. А то заберут одеяло.

Стрекотал, а сам был низенький, толстенький, с четкой щеточкой усов. Жилет, цепочка.

— ...мальков зеркального карпа! Представляешь, мальчик! Наука! Завозят самолетами. Самолетами же гасят лесные пожары. Наука!.. Иногда думаю - если бы Иисус Христос не умер так рано...

— Вы-ыже-едок-тор? - спросил я.

— Да! - важно ответил доктор, он же владелец одеяла Сун Ятсена. - Я - доктор, и мы сейчас же начинаем сеанс.

Он напыжился, надулся, растопырил короткие пальцы и страстно зашептал:

- Спать! Спать! Вы ничего не видите, ничего не слышите, ничего не чувствуете! Вы расслаблены. Вас ничего

не волнует. Я повторяю - ни-че-го не волнует. Ни-че-го.

Спать! Спать! Спать!

Исключительно из вежливости я опустил веки и ровно задышал. Довольный владелец одеяла подошел к окну и закурил вонючую сигарету "Памир".

Покурив, он вынул из шкапчика прозрачную колбу на длинном шнуре. Он включил колбу в электрическую сеть, и колба наполнилась голубым сиянием. Повеяло озоном. Доктор поднес колбу к моему темечку. Повеяло озоном. Голову приятно покалывали неведомые мне, миру и доктору искорки. Тут-то я якобы и проснулся.

— Сладко ли спалось, мой мальчик? - лукаво осведомился доктор.

— Я спал? Я заснул? - исключительно из вежливости не поверил я. - Мне казалось, что лишь только что вы

мне говорили про одеяло Сун Ятсена.

— Ты спал целых десять минут! - торжественно воскликнул доктор. - Ты спал десять минут, а это отнюдь не

мало!

Понятно, что к такому замечательному человеку я повадился ходить. Вернее, даже не ходить, а ездить. Я ездил к нему в больницу на старом велосипеде "ЗИФ" до самой осени, до сентябрьского ледка в лужах, до первого пара изо рта, до тех пор, пока не схватил воспаление легких и лег дома на улице Засухина в железную кроватку, где над кроваткой - радиодинамик, а на стуле - пилюли, а в руках- книжка "Гекльберри Финн".

А когда встал с постели, то была уже полная зима. Белые хлопья облепили кудрявое лицо В.И. Сурикова в одноименном сквере. Ветви сквера трещали под снеговой тяжестью. Дети прикручивали к валенкам коньки.

А доктора-то уже и не было. Я пришел, а никто и не знает, где доктор есть. Сказали только, что он уже больше не принимает и принимать не будет и что он уже не состоит в штате. И что его уже нет. Нет его - и все! Вот так!

Вот так! Надо ли говорить, что общение на заре мышления с подобными выдающимися личностями не довело меня ни до чего хорошего?

Надо ли говорить, что заикаться сильно я, конечно, перестал и нынче заикаюсь умеренно?

Надо ли говорить, что к своим двадцати семи годам я весь совершенно и облысел, как шарик, и переменил одиннадцать мест работы? Облысел, в чем тайно обвиняю вышеупомянутую колбу.

Надо ли говорить, что вокруг меня всю жизнь кружат какие-то странные фигуры, которые мне несут всякую чушь и дичь? Свежий пример: недавно в Москве одна девушка звала меня в общество дружбы с неземными цивилизациями, где уже есть многие, которые видели марсиан, а летающие тарелки в этом обществе видели все.

- Вы спите! Проснитесь! - кричала девушка, тряся меня за плечи около здания Московского университета на Ленинских горах. - Вы делаете не то! Вы спите! Вы думаете не о том! В вас нет и одного сантиметра глубины! Мне жалко вас! Вы читали Карла дю-Преля, его "Философию мистики"?

И она заставила меня прочитать толстый том, из которого я запомнил только: "Мир и человек - вот две загадки, вокруг которых..."

А дальше я ничего не помню.

А дальше я ничего не знаю.

Не знаю, например, куда девался мой последний доктор, владелец одеяла. В городе поговаривали, что он хранил дома завернутый в грязную тряпочку фабричный слиток золота размером 10 на 2 см., слиток, на котором было вычеканено Аи-99,99.

Но также и говорили, что он хранил дома пулемет, из которого чечены убили учителя, который был сначала бедный и честный, а потом возил в "Москвиче" наркотик анашу, которую выращивают дехкане на тихих делянках счастливого Узбекистана...

Какие чечены? Который учитель? Который пулемет? Которое золото? Вы скажите - разве можно всему этому верить?

Я не знаю. И меня это не тревожит! Меня многое не тревожит. Меня это не тревожит.

Меня тревожит другое. Одеяло! Да-да, одеяло!

Где одеяло беззаветного Сун Ятсена, одного из видных деятелей китайского национально-освободительного движения, организатора и вождя партии Гоминьдан, которая была сначала массовая и народная, а после смерти Сун Ятсена превратилась в контрреволюционную и боролась с молодым Мао Цзэдуном, который, в свою очередь, был сначала массовый и народный, а потом превратился в оголтелого антисоветчика?

Где одеяло? В музеях ли? Но я пошел в музеи, и там нет одеяла. Там нет одеяла Сун Ятсена.

Ах, неужто же и оно затерялось в бескрайних просторах Сибири, где пропадают вещи и люди гораздо более крупные, чем одеяло?

Однажды один по фамилии Шенопин, Володя, слесарь-сантехник из квартиры № 2, додумался до ужасных вещей.

Он, видите ли, вывесил за тридцать копеек штука в трех местах на доске ужасное объявление насчет обмена жилплощадью.

Представляю себе изумление ваших лиц, если бы вы своими глазами прочитали это объявление насчет обмена жилплощадью.

Представляю себе изумление ваших лиц, если бы вы своими глазами прочитали это объявление!

Так читайте! Есть возможность! Я его переписал! Вот оно:

"МЕНЯЮ 1-КОМНАТНУЮ KB 17 КВ. М., БЛАГОУСТРОЕННУЮ, 4 ЭТАЖ, ЭЛ. ПЕЧЬ, ЦЕНТР, С ВИДОМ НА ОЗЕРО НА РАВНОЦЕННУЮ Ж/ПЛОЩАДЬ В Г. ПАРИЖЕ (ФРАНЦИЯ). ЛАТИНСКИЙ КВАРТАЛ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ". Обращаться по адресу и т.д.

Ничего объявленьице? Как вы считаете, может нормальный человек додуматься сочинить такую чушь и дичь?

Так он - мало того. Он поместил еще аналогичное объявление в "Справочник по обмену жилой площади", издающийся в нашем городе тиражом 8 тыс. экземпляров.

И что, несомненно, самое скверное, переслал как-то всю вышеприведенную архиглупость, бред, чушь, дичь во Францию, и ее там какие-то дураки тоже наклеили на некоторых столбах и тумбах.

Уж не знаю, законным или незаконным путем переслал. Скорей всего, каким-нибудь законным, ибо иначе ему было бы несдобровать, а у него, как вы узнаете дальше, все завершилось сравнительно благополучно.

Вот так это Володя! Вот так дал, змей! Напечатал, значит, послал, наклеил.

Ну, мы его, конечно, тогда сразу же осудили.

Мы многие говорили тогда ему:

- Неужели тебе, Шенопин, надоела жизнь в нашем прекрасном городе?

Или:

- Ты, Владимир, дождешься со своим объявлением, что тебя еще и посадят. И, между прочим, сделают совершенно верно, если посадят.

А один Епрев, который сантехник. Они вместе работали. Он приходит раз к Шенопину в двадцать четвертом часу ночи, чтобы разобраться.

Положил Епрев свои рабочие кулаки на тонконогий журнальный столик Шенопина да и говорит:

- Ты что же, гад...

Впрочем, недоговорил. Зарыдал. Володя поднес ему стакан чаю с портвейном, и, лишь попив, бедняга немного пришел в себя.

Вот как встретили вызывающий поступок слесаря-сантехника все мы, простые люди. И были мы, безусловно, правы.

Но оказалось, что прав был также и Шенопин. Он, когда ему говорили, он про тюрьму отвечал так:

- Ничего, - отвечал он, - никто не волнуйтесь.

У Шенопина есть небольшой секрет, который избавит его от этой неприятной процедуры.