И лишь младшему навязали девочки на грудь это невинное женское украшение, как старший вдруг вскочил, побледнел, голубые глаза его потемнели, и он резким ударом боксера вдруг толкнул Настю прямо в солнечное сплетение, отчего ребенок, даже не ойкнув, бесшумно повалился на песок.

Мы все и замерли, разинув рты. А он, и секунды не медля, резко отпихнул дощаник, и парочка в мгновение ока очутилась на середине водоема, где принялась скверно и грязно браниться. Длинный свирепствовал, а маленький лишь что-то хныкал в ответ, но тоже матом. Он даже показал длинному язык, после чего тот, странно дернувшись, завопил: "Ах ты, шлюха!" И влепил маленькому пощечину. А тот тогда рухнул на колени и стал целовать своему товарищу его босые грязные ноги, полузакрытые набегающей волной.

Господи! Господи! Боже ты мой! А тот пнул его изо всех сил, и первый молодой человек, пронзительно вскрикнув, очутился в воде. Однако при этом нарушилось равновесие, и дощаник, крутанувшись, сбросил в воду и другого молодого человека. Оба они, не булькая, стали исчезать в пучине. Потом снова появились на поверхности, не умея, по-видимому, плавать, после чего, вновь не булькая, окончательно пошли на дно.

И наступила страшная тишина.

Мы все стояли как громом пораженные. Девчата наши сгрудились группой испуганных зверьков вокруг оживающей Насти, бабки и домработницы проснулись, заплакали грудные дети, залаяли собаки.

Первым пришел в себя полковник Жестаканов. С криком: "Я этих пидарей спасу для ответа перед судом народных заседателей", отличный этот пловец, неоднократный в молодости призер различных первенств, бросился в воду и надолго пропал. А вынырнув, долго отдыхал на песке, после чего, не говоря лишних слов, снова нырнул.

Однако ни повторное, ни последующие проныривания полковником Жестакановым акватории водоема никаких положительных результатов не дали. Полковник бормотал "да как же так", но они исчезли.

Догадались броситься к Бублику, виновнику, так сказать, "торжества". Но и тот исчез вместе с миловидной женой-певицей. На пустой их даче бродил сосновый ветер, играя тюлевыми шторами, опрокинутая чашка кофе валялась на ковре, залив своим содержимым номер какого-то явно не нашего глянцевого журнала, ярко-оранжевые цветы сиротливо никли в красивых керамических вазах, а Бублик и его миловидная жена-певица исчезли.

А когда мы через несколько дней отправили делегацию наших людей к нему в Музкомедию, то там нам администрация, глядя в пол, сообщила, что Бублик уже оттуда подчистую уволился и отбыл в неизвестном направлении. И лишь потом мы поняли смущенный вид этих честных людей, потом, когда окончательно определилось неизвестное направление режиссера Бублика, оказавшееся Соединенными Штатами Америки, куда он, практически на глазах у всех, нагло эмигрировал вместе с миловидной женой-певицей. Что ж, это вообще-то не так и удивительно, что в США, - видимо, им там легче будет заниматься тем развратом, которому у нас поставлен строгий шлагбаум. Это не удивительно.

Удивительно другое. Удивительно, что когда прибыла на водоем милиция и приехали аквалангисты, то они никого совершенно тоже не нашли. Мы очень просили аквалангистов, они очень старались лазать по каждому сантиметру дна, но все было напрасно. Они исчезли.

Вы знаете, мы потом обсуждали, может, черт с ним, хватило бы у нас денег, может, нужно было все-таки пойти на значительные расходы, спустить пруд, разобраться, выяснить все до конца, чтоб не пахло после чертовщинкой и поповщиной, чтобы не было усталого уныния, разочарования, страха. Но время было упущено, и вот теперь мы сурово расплачиваемся за свое ошибочное легковерие, беспечность и головокружение.

Потому что буквально уже на следующий день после того, как все якобы улеглось, поселок вдруг был оглашен страшным воплем убиваемого человека, которым оказался любитель ночных купаний т. Жестаканов. Бедняга был близок к удушению, глаза его выпучились из орбит, и он лишь показывал на водный след лунного сияния, лишь повторяя: "Они! Они! Там! Там!"

А будучи растерт стаканом водки, он очнулся, но упорствовал, говоря, что будто бы сам собой в двенадцать часов выплыл плотик на середину, и на этом плотике вдруг появились два печальных обнимающихся скелета, тихонько поющих песню "Не надо печалиться, вся жизнь впереди". Вот так-то!

И хотя Жестаканов вскоре уже лечился у психиатра Царькова-Коломенского, это никому не помогло. Видели и слышали скелетов также проф. Бурвич, т. Козорезов, Митя-Короед и его теща, слесарь Епрев и его коллега Шенопин, Ангелина Степановна, Эдуард Иванович, Юрий Александрович, Эмма Николаевна, я и даже физик Лысухин, которого, как человека науки, это зрелище настолько потрясло, что он опасно запил.

Пробовали отпугивать, кричали "кыш", стреляли из двустволки - ничего не помогало. Скелеты, правда, не всегда были видны, но уж плотик-то точно сам собой ездил, а вопли, пенье, жалобы, хриплые клятвы, чмокающие поцелуи и мольбы раздавались по ночам постоянно!

Я вам не Жестаканов какой, пускай и не был на фронте, и не физик Лысухин, хоть и не имею высшего образования, я - нормальный человек, я и водки особо много не пью, так вот - в этом я вам сам лично клянусь, что это я слышал своими ушами! - "Милый мой! Милый мой!", а потом - хрип, да такой, что волосы дыбом встают.

А когда уже все перепробовали - и ружья, и камни, и хлорофос, то тут и настали концы: конец нам, конец поселку, конец водоему. Уж и дачи заколачиваются крест-накрест, уж и снуют всюду мелкие перекупщики, шурша осенним листом, плодовые деревья выкапываются, перевозятся, и нету бодрости на лицах, а есть одно усталое уныние, разочарование, страх.

Ну, а что бы вы от нас хотели? Мы не мистики какие-либо и не попы, но мы и не дураки, чтобы жить в таком месте, где трупный разврат, сверкая скелетной похотью в лунном сиянье, манит, близит, пугает и ведет людей прямо в психиатрические больницы, лишая женщин храбрости, мужчин - разума, детей - их счастливого детства и ясного видения перспектив жизни и труда на благо нашей громадной Родины.

Господи! Господи! Боже ты мой...

Беру в руки перо и описываю ничтожный случай одной мелкой жизни одного Козлова, который служил. И ничего мистического в этом случае нет. А просто человек, получив получку, отметил накануне это важное событие с друзьями. А наутро и началось.

ДОМА...

Совершенно, говорят, рехнулся. Да почему, почему, говорю, рехнулся-то? Ты, говорят, бред несешь и бормочешь, как старик. Ну и что, говорю, это значит - "как старик""! Раз как старик, то это значит, то есть как мудрейший член нашего общества, близкий к бессмертию. Не-ет, говорят! Раз ты бормочешь, как старик, а на самом деле - молодой, то ты сам на самом деле уже есть вполне психический и тебе надо в шизарню.

Ну уж это я сам знаю - куда мне надо, а куда вам. Мне, например, сейчас надо на улицу. А зачем, вы спрашиваете, а затем, что пахнет, я вам говорю, и надоело мне на ваши рожи смотреть: да-да, не пучься, дорогая женушка, получку-то сцапала? Ну да ладно, держи, твоя. И вы, мамаша, не пурхайтесь! "Если б я знала, за какого выродка отдаю свою дочь!" Насчет "выродка" сразу как честный человек пропускаю мимо ушей, не хочу пользоваться вашим раздражением. Относительно же дочери. ...А она вас спрашивала? Да и поздновато было спрашивать-то, не правда ли? Ха-ха-ха... Постыдился бы я при ребенке? А что это, спрашивается, за такой извращенный ребенок, который из невинного сочетания слов русского языка может сделать гнусный вывод? Я его научил? А ну ответь, Леночка, кто тебя научил меня дураком называть? Уйти от ребенка, водкой от меня разит? А ты мне ее, дрянь, подавала? Я на твои пил? А ну - руки! Прими руки! Когти-то, когти спрячь лаковые, чертова ведьма! Да не царапайся! Вырву! Вырву когти начисто, вырву, вырву! Ай!