Но их уже объявили мужем и женой. Их руки одновременно потянулись к поднесенным на маленьком подносе кольцам, Александр взял маленькое кольцо Натальи и, приготовившись надеть его ей на палец, перехватил его поудобнее, но… не смог удержать этот крошечный кусочек золота. Кольцо, словно живое, вывернулось из его пальцев, длинные ногти помешали Пушкину удержать его, и оно покатилось по ковру под ноги священнику. Тот с заметным усилием присел, поднял кольцо и вручил его окончательно растерявшемуся Александру с ободряющей улыбкой.

Когда молодые обменивались кольцами, руки у обоих дрожали. Пушкин думал только о том, как ему снова не уронить кольцо и не совершить еще какую-нибудь ошибку, и его невеста, он был уверен, боялась того же самого. Да и все остальные, присутствовавшие в церкви, казалось, затаили дыхание в ожидании новых дурных предзнаменований. Но больше ничего страшного не происходило. Кольца были надеты, жених и невеста, теперь уже ставшие мужем и женой, поцеловались. К ним бросились с поздравлениями мать Натальи, ее братья и сестры, подруги и приятельницы. После них к Александру с трудом смогли протолкаться брат Левушка и их не менее многочисленные друзья. Все вокруг смеялись, желали молодым счастья, мужчины подмигивали Пушкину, женщины промокали кружевными платочками глаза… Все вокруг были счастливы. Может, и не стоило Александру придавать такое значение всем этим случайностям?

С этой мыслью он, под руку с Натальей, направился к выходу из храма. Но совсем отогнать воспоминания о погасшей свечке и падающих на пол вещах ему никак не удавалось.

— Все дурные приметы! — прошептал он по-французски, спускаясь со ступеней церкви.

Лицо же идущей рядом с ним юной жены было спокойным и радостным. Александр заглянул в ее сияющие от счастья глаза и почувствовал, как к нему возвращается уверенность в том, что теперь все в его жизни будет хорошо. Страх перед плохими приметами ушел куда-то в глубину души и на время затих.

Глава XIV

Музыка звучала все громче, призывая кавалеров еще решительнее приглашать на танец в нетерпении ожидающих этого дам. Первая красавица Санкт-Петербурга, Москвы, а теперь еще и Царского Села Наталья Пушкина, уже кружащаяся в центре зала в паре с очередным умелым танцором, успевала заметить краем глаза, как отделяются от стен все новые молодые женщины в пышных светлых платьях и мужчины во фраках, как вливаются они в общий «водоворот» вальсирующих, как все меньше остается в углах неприглашенных… Музыка увлекала всех, помогала самым разным людям сделаться на некоторое время одним целым — стать большим нарядным «морем», волнующимся в строгом ритме и не дающим никому остаться в одиночестве.

До замужества балы были самой большой радостью в жизни Натальи, и она думала, что быть счастливее, чем во время танца, невозможно в принципе. Двигаться под музыку, не боясь, что тебя одернут и осудят, быть самой собой, а не играть роль благовоспитанной барышни — и так весь вечер и полночи, несколько часов подряд! Что могло быть лучше этого? В те годы — ничего. Но теперь Наталья знала, что можно быть в сотню, в тысячу раз счастливее. Можно танцевать на балу, вообще не думая о том, что, когда бал закончится, нужно будет возвращаться домой и снова каждую минуту бояться навлечь на себя гнев матери. Можно отдаваться музыке и ритму, зная, что и после бала все будет хорошо. Что счастье не закончится с последним аккордом, что, выйдя на улицу и вернувшись домой, она будет так же свободна, как во время танца, и ей не надо будет ничего изображать рядом с мужем и детьми. И так будет до конца ее жизни. Всегда.

Эта уверенность, что жизнь после бала будет ничем не хуже самого бала, позволяла Наталье веселиться весь вечер. Она приносила ей столько радости и придавала столько сил, что Пушкиной не трудно было выходить в центр зала в первой паре едва ли не каждого танца, а отдых ей как будто бы и не требовался вовсе. Хотя если бы она и захотела пропустить несколько танцев, посидев в креслах, желающие пригласить первую красавицу вряд ли позволили бы ей такую роскошь. Стоило Наталье присесть на диван, обмахиваясь веером после очередного вальса, как рядом уже оказывались двое или трое пока еще не осчастливленных ею гостей, улыбающихся ей и бросающих друг на друга недовольные взгляды. И нужно было срочно выбрать из них кого-то одного, а остальным мило улыбнуться и пообещать один из следующих танцев, причем сделать это так искренне, чтобы у них и мысли не возникло обидеться на нее и на более удачливого соперника.

Так было и несколько минут назад, когда начиналась эта мазурка. Наталья поглядывала на стоявших и сидевших вдоль стен гостей и пыталась вспомнить, с кем еще она обещала танцевать этим вечером. Но мазурка была слишком быстрой, фигуры танца сменяли одна другую так стремительно, что молодая дама не успевала разглядеть оставшихся без пары кавалеров. Лица их сливались для нее в одно сплошное бело-розовое пятно. И лишь когда музыка смолкла, а молодой господин, с которым Пушкина танцевала, церемонно поклонился ей, она сумела рассмотреть нескольких любовавшихся ею гостей. Лица, знакомые и не очень, улыбающиеся и задумчивые, — как же их было много! Наталья тоже заулыбалась, но внезапно ее взгляд натолкнулся еще на одно лицо — не похожее на другие, смуглое и единственное в зале сохранявшее угрюмое и раздраженное выражение. Ее радость померкла. Тяжело вздохнув, она присела в реверансе перед своим партнером и медленным шагом направилась к недовольно поджавшему губы супругу.

— Никого не пригласил? — поинтересовалась она небрежным светским тоном, уже предчувствуя размолвку, но надеясь ее избежать.

— Некого, всех красавиц разобрали, — усмехнулся Александр Пушкин, и его лицо стало еще более сердитым.

Наталья подошла к нему поближе, но он тут же отступил на шаг и уперся спиной в стену. Молодая женщина закатила глаза. Опять ее любимый так некстати вспомнил об их разнице в росте и пытается сделать ее не такой заметной! Пушкина хотела предложить супругу, чтобы он пригласил на следующий танец ее, но теперь, когда все его мысли были заняты переживаниями из-за роста, делать этого не стоило.

— Тогда пойдем присядем, — кивнула она на пустой диван у противоположной стены. — Я бы отдохнула немного…

— Пойдем, — все еще недовольно проворчал Александр.

Красавица пожала плечами и направилась к дивану, по пути улыбаясь и кивая попадающимся ей навстречу кавалерам — уже получившим от нее каплю внимания и еще только надеющимся на танец с ней. Идет ли за ней супруг, она не смотрела. Если он предпочтет стоять в углу и дуться, портя своим капризным видом всеобщий праздник, пусть дуется. Она перед ним ни в чем не виновата и уговаривать его успокоиться не будет!

Однако Александр двинулся следом за женой и, когда она осторожно, боясь помять пышное атласное платье, опустилась на диван, устроился рядом с ней, насмешливо спросив:

— Устала?

— Немного, — примирительно отозвалась Наталья, рассчитывая, что Пушкин, как обычно, пожалеет ее и конфликт будет исчерпан. Но, как видно, у Александра было в тот вечер слишком скверное настроение.

— И зачем столько плясать? — сердито проворчал он. — Каждый раз одно и то же, танцуешь всю ночь, а потом — умираешь! А сколько всего за это время можно было бы сделать…

Наталья снова страдальчески закатила глаза. Опять ее дорогой и любимый, но такой занудливый муж взялся за свою любимую тему!

— Это, может быть, ты мог бы за это время много всего написать, а я? — зашипела она в ответ, одновременно одаривая милой улыбкой очередного знакомого, прошедшего мимо них.

— Можно подумать, у тебя нет других занятий, кроме танцев! — яростно прошептал Пушкин. — Каждую неделю выходишь в свет! Когда тебе это, в конце концов, надоест?!