Еще несколько секунд второй крытый экипаж стоял у обочины закрытым, и из него никто не выходил. Потом его дверь распахнулась, сметая верхушку сугроба, и наружу выглянуло так хорошо знакомое Пушкину красивое лицо, обрамленное светлыми волосами. Дантес тоже выбрался на дорогу и начал оглядываться по сторонам. На мгновение их с Александром взгляды встретились, но молодой человек тут же отвел глаза, а потом, повернувшись к окну своего экипажа, стал что-то говорить сидевшим в нем людям. Пушкин продолжил смотреть на него, облокотившись на край саней, пока Константин с чем-то возился на своем сиденье.

Только теперь Александру окончательно стало ясно, чем же все его предыдущие дуэли отличались от предстоящей. В те прошлые разы у него никогда не было желания убить противника.

Глава XX

До последнего момента Константин Данзас не верил, что это произойдет. С той самой минуты, когда утром, переходя Фонтанку, услышал окрик Пушкина, и тот, выпрыгнув из санного экипажа, заявил, что ему срочно нужен секундант, он делал все возможное, чтобы ему не пришлось выполнять эти обязанности. Хотя Александру Данзас, конечно, ничего об этом не сказал. Выслушав просьбу друга прямо сейчас ехать вместе с ним во французское посольство, он не стал ничего спрашивать и лишь согласно кивнул. Ему и так было ясно, что происходит. О не прекращающемся уже больше года преследовании Пушкина голландским посланником Геккерном знал весь петербургский свет, и в том, что рано или поздно Александр не выдержит и повторно вызовет на дуэль его приемного сына, почти никто не сомневался. Данзас только не ожидал, что окажется первым, кому его старый друг расскажет о своем решении.

Почти всю дорогу до посольства друзья молчали. Александр лишь кратко сообщил Константину, что собирается стреляться с мужем своей свояченицы Жоржем Дантесом, приемным сыном и очень близким другом Геккерна, а в глазах многих любителей сплетен — любовником его жены.

Константин не стал ни о чем его спрашивать. Анонимных писем, рассказывающих о связи Натальи Пушкиной и Дантеса, он не читал, «Диплома рогоносцев» не видел, но содержание этих сочинений знали наизусть все. Если бы Константин был женат и если бы о его любимой женщине распускали такие слухи, он бы сделал то же самое, что и Александр, тоже вызвал бы обидчика к барьеру. Вот только между ним и Пушкиным была существенная разница. Он, Данзас, мог рискнуть жизнью, с его смертью Россия не потеряла бы ничего. Со смертью Александра она теряла слишком много.

Но о том, чтобы отговорить друга от поединка, не могло быть и речи — это Константин тоже понимал прекрасно. Поэтому и молчал, пока они ехали на Большую Миллионную улицу, и лишь время от времени поддакивал Александру, всю дорогу болтавшему о разных пустяках. И только когда сани остановились у входа в посольство и Пушкин перешел к делу, Данзас не удержался от удивленного возгласа. Оказалось, что вызов исходил от Дантеса, что теперь он, а не Александр, искал ссоры!

— Он же тебя боится! — вырвалось у Константина. — Еще осенью точно боялся, — добавил он, намекая на поспешную женитьбу Жоржа Шарля на свояченице Пушкина Екатерине.

— Боится — это само собой! — презрительно усмехнулся Александр. — Но после того, что я ему позавчера написал, ему деваться было уже некуда! Если бы он и это стерпел, от него бы все отвернулись, даже этот его приемный папаша!

— Представляю, что ты мог ему написать… — буркнул Константин.

Пушкин же, словно не замечая его угрюмого вида, принялся рассказывать другу то, что ему и так было по большей части известно. Данзас молчал, слушая и изредка кивая, а затем кратко пообещал Александру «сделать все в лучшем виде».

Выполнить это обещание ему не составило особого труда. Кратко обговорив условия дуэли с жившим при посольстве секундантом Дантеса виконтом д’Аршиаком, Константин заспешил домой. Теперь его ждало другое важное дело, которое нужно было осуществить еще быстрее и скрыть ото всех еще более тщательно. Данзас всю дорогу до дома подгонял извозчика, со всех ног побежал в свой кабинет и сразу же, даже не сняв шинель, уселся за стол и придвинул к себе стопку бумаги.

Еще совсем недавно он бы, пожалуй, засомневался, правильно ли собирается поступить. А если бы кто-нибудь сказал ему, что он сделает это, во времена их с Пушкиным учебы в лицее, Константин пришел бы в ярость, и дело тоже закончилось бы поединком. Но с тех пор прошло больше двадцати лет. Все то, что тогда представлялось единственно верным и не подлежащим никаким сомнениям, теперь, как показала жизнь, стало намного сложнее. Слишком уж часто у «правильных» решений были печальные, а порой и по-настоящему страшные последствия.

А потому колебался Константин совсем недолго. Короткое, всего в несколько строчек, письмо было написано очень быстро, и он сам отвез его в полицейское управление. Доверить это дело слуге Данзас не решился. Мало ли что тот мог напутать или забыть! Так рисковать Константин не имел права. Пусть уж лучше его случайно заметит выходящим из полиции кто-нибудь из знакомых и потом догадается, что Данзас там делал! Если благодаря этому Александр останется в живых, на остальное Константину наплевать!

По дороге в полицию ему, впрочем, никто не встретился. Но Данзасу некогда было радоваться так удачно складывавшимся для него обстоятельствам — теперь он должен был спешить к Александру, чтобы рассказать, о чем они договорились с д’Аршиаком. Пушкин был дома один и, как и ожидал Константин, сразу согласился со всеми условиями. Данзасу даже показалось, что его друг вообще не стал особо вчитываться в составленную им бумагу — он лишь быстро пробежал ее глазами и нетерпеливо кивнул. Константину вновь стало тревожно: Александр был настроен крайне решительно. Секунданту пришлось лишний раз напомнить себе, что поединок не должен состояться вовсе, но полностью от страха за друга его это не избавило.

Пушкин же держался не просто бесстрашно, а как будто бы даже весело.

— Езжай теперь к Куракину, забери у него мой заказ, пистолеты! — сказал он, расхаживая по кабинету. — А потом поезжай к Вольфу, я там буду тебя ждать. Оттуда сразу поедем на место — к пяти должны успеть. Договорились?

Константин снова пообещал, что сделает все как полагается, и отправился в оружейный магазин Куракина. Когда он выходил оттуда с пистолетами, низкое петербургское небо уже начало темнеть. Через час оно должно было стать совсем черным, и Данзас отметил это про себя, как еще одно счастливое обстоятельство. «Если все-таки они будут стреляться, то друг друга в сумерках толком и не увидят! — порадовался он. — Хотя до этого не дойдет. Нас арестуют гораздо раньше, еще только по дороге туда. Будет много неприятностей, скорее всего даже заключение в крепость… Но Александра быстро отпустят, его не посмеют серьезно наказать! А меня не смогут наказать сильнее, чем его. И все останутся живы».

Эта мысль почти успокоила Константина, и когда он в назначенное время снова встретился с Пушкиным, оба друга держались спокойно и едва ли не весело. Данзасу даже показалось, что он, в ожидании требований остановиться и ареста, волновался сильнее, из-за этого и молчал почти всю дорогу, опасаясь выдать себя каким-нибудь неосторожным словом. Хотя когда Александру вздумалось пошутить о том, не собирается ли друг сдать его в Петропавловскую крепость, Константин чудом сохранил невозмутимый вид и не дал своему голосу дрогнуть. Но чего ему стоило спокойно ответить, что он просто выбрал самый удобный путь на Черную речку, когда на самом деле он как раз ждал, что их сани сейчас перехватят и потребуют, чтобы они следовали именно в крепость!

Пушкин, однако, не заметил ничего подозрительного, и Данзас в первый момент вздохнул с облегчением. Но сани проехали мимо ведущего на территорию крепости моста, плохо различимый в зимних сумерках Петропавловский шпиль остался позади, и Константина вновь охватило беспокойство — теперь от того, что его ожидания не спешили сбываться. Их повозку не остановили, им вообще не встретился никто из стражей порядка. А собираются ли их арестовывать в принципе?