— Если человеку дано писать, его долг — написать как можно больше талантливых книг. И пока он этого не сделает, пока не напишет все, что ему предназначено написать, распоряжаться собой ему нельзя. Рисковать жизнью в его случае — особенно большое преступление. Перед ним самим и перед почитателями его таланта.

Эти слова он сказал Пушкину страшно давно, в те далекие годы, когда поэт еще не был женат на Наталье и даже не надеялся на это. Тогда Александр не придал им особого значения и быстро забыл тот напряженный разговор. Но совсем недавно, всего пару недель назад, он услышал почти то же самое от императора Николая. Теперь жесткий голос царя тоже звенел у Александра в ушах, заглушая нотацию Бенкендорфа:

— Вы талантливый человек, и по этой причине у вас много завистников, недоброжелателей. Все они только и ждут, чтобы вы допустили ошибку, сделали какой-то промах, после которого вас можно будет уничтожить. Людей, которые поменяли свои убеждения, вообще мало кто любит, а такому человеку, как вы, этого точно никогда не простят. Не доставляйте им такой радости, Александр Сергеевич. Ведите себя осторожно — я вам это приказываю.

При этом тон у Николая Павловича был таким, что считать его слова приказом можно было только с очень большой натяжкой. Александр скорее назвал бы это просьбой, пусть и очень настоятельной. Такой тон в устах императора был для него настолько большой неожиданностью, что Пушкин растерялся, забыл о своей обычной дерзкой манере, в которой всегда вел разговор с сильными мира сего, и послушно пообещал «быть осторожным, не рисковать и не давать никому повода причинить ему зло». Со стороны тот их разговор, должно быть, выглядел просто идеальным. Добропорядочный подданный внимательно слушает своего правителя, признает его слова справедливыми и с готовностью соглашается ему подчиниться. Не сравнить с их первой беседой, случившейся в Москве больше десяти лет назад!

Тогда они спорили почти два часа, и оба получили от этого спора несказанное удовольствие. Александр, во всяком случае, до сих пор вспоминал ту встречу с огромной радостью, а дошедшие до него слухи свидетельствовали о том, что Николай Павлович тоже был счастлив «знакомству с одним из самых умных людей». В те годы для Пушкина это был просто повод гордиться собой: он не испугался, не отрекся от своих осужденных друзей, ни в одном слове не покривил душой, сказал самому царю в личной беседе то, что думает, сказал, что, если бы мог, тоже вышел бы вместе с друзьями на Сенатскую площадь! И за это не только не понес никакого наказания, но даже наоборот — получил кое-какую награду в виде отмены строгой цензуры на его произведения. Много позже Александр стал понимать, что тогда, в Чудовском дворце, они оба — и он, и его царственный собеседник — кое в чем изменились, кое-что поняли. Во всяком случае, за себя Пушкин мог сказать точно: после этой встречи он перестал жалеть, что не попал на Сенатскую.

И вот теперь, если император Николай был прав в своих догадках и подозрениях, Александру грозила опасность именно из-за того, что тогда он отказался от своих чересчур бунтарских убеждений. Хотя так ли теперь это важно? Что бы ни было причиной той отвратительной ситуации, в которой оказались Александр с Натальей, изменить все равно уже ничего нельзя. Даже если бы Пушкин и передумал, даже если бы решил поступить иначе, теперь было уже слишком поздно. Да и не передумал бы он! Один раз его убедили пойти на попятный — и теперь он понимал, что напрасно поддался уговорам. Во второй раз он ту же самую ошибку не повторит!

Александр обернулся. Вяземские и их гости все еще сидели за столом и беседовали — как будто бы по-прежнему непринужденно. Однако в гостиной теперь чувствовалось легкое напряжение, какое бывает, когда гости слишком долго засиживаются в чужом доме и не торопятся уходить. Пока еще это напряжение было очень легким, но оно могло усилиться в любой момент. Но Пушкин не стал дожидаться этого.

— Думаю, нам пора, — сказал он, подходя к столу и останавливаясь за спиной у своей супруги.

— Да, и правда, заболтались мы! — Наталья виновато посмотрела на хозяев дома.

Ее сестра с мужем согласно кивнули, и все трое поднялись из-за стола.

— Приезжайте к нам на следующей неделе, мы будем ждать! — пригласила чету Вяземских Наталья.

— Да, и к нам обязательно приезжайте! — эхом повторила за ней Екатерина.

Петр и Вера Вяземские с улыбкой кивали и заверяли гостей, что не заставят себя ждать с ответным визитом. Наталья повторяла, что очень ждет их, но голос ее звучал рассеянно, и в глазах мелькало беспокойство. Нет, она ничего не знала о том, что сделал утром Александр, она просто чувствовала что-то тем самым своим загадочным женским чутьем, тайну которого ее муж никогда не мог постигнуть. Это чутье подсказывало ей, что в семье опять что-то не так, и она со страхом посматривала на Пушкина. Словно просила его: «Скажи, что у нас все хорошо! Что ничего не случилось!» Увы, именно этого он ей сказать теперь не мог.

Екатерина тоже выглядела растерянной, но в последнее время это было ее обычное выражение лица. Как всегда, она с тоской пыталась встретиться взглядами с собственным мужем, а тот не обращал на нее никакого внимания. Совсем недавно, когда Жорж объявил в свете, что приезжал к Пушкиным, потому что ухаживал именно за ней, а не за ее сестрой Натальей, а затем сделал ей предложение, средняя дочь Гончаровых, казалось, летала на крыльях от счастья. Наталья и Александра пытались убедить ее ответить отказом, но Екатерина настояла на своем. Верить в то, что французский корнет ее не любит и прикрывается женитьбой на ней, чтобы Александр забрал назад свой вызов, она не желала. «А хоть бы даже и так — ну и пусть! — заявила она сестрам во время их последней попытки ее образумить. — Сейчас господин Дантес меня не любит, но я сумею пробудить в нем любовь! Он не пожалеет, что выбрал меня, а вы все еще будете мне завидовать!»

Теперь она с видом побитой собаки смотрела на своего красавца мужа, пока тот прощался с хозяевами. Жорж церемонно поцеловал руку Вере Вяземской и чуть дольше, чем было принято приличиями, задержал взгляд на Петре Андреевиче, после чего направился к ведущей вниз широкой лестнице. На свою жену он даже не посмотрел, и она торопливо засеменила следом за ним, так и норовя забежать вперед и еще раз заглянуть ему в лицо.

Супруги Пушкины тоже попрощались с Вяземскими и стали спускаться следом за Екатериной и Жоржем. Наталья вырвалась немного вперед — ей было душно, и она стремилась поскорее оказаться на свежем воздухе. Александр же, не торопясь, шел последним.

— Кажется, у них в семье все наладилось! — донесся до него приглушенный голос Веры Вяземской. — Так мирно сегодня у нас посидели… Слава богу!

— Да, похоже, они все-таки помирились… — не слишком уверенно отозвался ее супруг.

Александр сделал вид, что ничего не услышал, но немного ускорил шаг и, догнав Наталью, взял ее под руку. Пусть друзья и правда думают, что в их большом семействе все хорошо! Не стоит портить им такой приятный вечер!

Он и сам с радостью прожил бы остаток дня, предаваясь иллюзии, что у них в семье навсегда наступил мир. Но у него не было такой возможности. Он не мог забыть о письме, которое отправил утром Жоржу и которое теперь дожидалось его в их с Екатериной квартире.

Глава XIX

Александр собирался как следует выспаться в этот день, однако проснулся рано утром, задолго до рассвета. Снова заснуть ему не удалось. Пришлось встать и, стараясь делать все как можно тише, чтобы не разбудить никого из домашних, начать одеваться. Звать слугу он не стал. Ему уже не раз приходилось уходить из дома одному и в полной тишине, если он должен был утром ехать по каким-нибудь делам или просто хотел прогуляться на рассвете по Летнему саду. Зимой, правда, Александр редко вставал в такую рань, но поначалу, вскочив с дивана в своем кабинете, он не заметил особой разницы с теми, другими ранними подъемами. Разве что в комнате было довольно холодно, да еще свеча не могла полностью разогнать ночную темноту. Но поначалу Пушкин не обратил на это внимания. Ему было не до сравнений и новых образов, он спешил поскорее выйти незамеченным на улицу.