— Да, совершенно верно, — вежливо, но твердо ответил Смирдин, присаживаясь на диван. — Когда вы изволите мне ее предоставить, Александр Сергеевич?

«Сейчас он мне скажет, что глава еще не готова, и что я тогда буду делать? — беспокоился издатель про себя. — Не заставишь же его снова сесть за стол и дописывать ее прямо сейчас, при мне! А хорошо, если бы можно было так с авторами поступать!..»

Однако, вопреки его ожиданиям, Пушкин заявил в ответ совсем другое:

— Александр Филиппович, вы знаете, глава уже закончена, и я собирался вам ее послать, но… Понимаете, моя жена настаивает на других условиях оплаты… А спорить с женой — дело крайне неблагодарное и даже опасное, сами знаете!

Смирдин неопределенно пожал плечами. Он не был женат, а потому не мог судить о том, насколько рискованно спорить с супругой, но готов был поверить Пушкину на слово. К тому же гораздо больше семейных проблем Александра Сергеевича его волновали собственные издательские дела.

— Я принес вам деньги за рукопись, — сказал он. — Пятьдесят золотых червонцев, как мы и договаривались. Надеюсь, вы помните об этом? — уточнил издатель со все возрастающим беспокойством.

— Я все помню, но вы все-таки сначала поговорите с моей супругой, — голос Пушкина стал вдруг чуть ли не умоляющим. — Она очень хочет сказать вам пару слов, а я не могу отказать ей в такой мелочи. Сделайте мне такое одолжение, пожалуйста!

— Что ж, с удовольствием, — не стал спорить Смирдин.

— Буду очень вам благодарен! — заверил его Пушкин и распахнул дверь своего кабинета.

Предчувствуя неладное, Александр Филиппович снова вышел в коридор и, оглянувшись на хозяина, уставился на него вопросительным взглядом. Пушкин указал ему на дверь в самом конце коридора и, как показалось Смирдину, ободряюще ему улыбнулся, словно за этой дверью его ожидало какое-то ужасное испытание.

К комнате жены Пушкина издатель подходил с еще большей опаской, чем только что — к дверям их дома. Он робко постучал, но на этот раз дверь открылась почти сразу. Еще одна молодая горничная почтительно поклонилась ему и отступила в глубь светлой и уютной комнаты.

— Здравствуйте, Наталья Николаевна! — шагнув следом за ней и в нерешительности остановившись на пороге, тихо произнес Александр Филиппович.

— Добрый день! — отозвался из дальнего угла комнаты совсем юный женский голос.

Супругу одного из самых знаменитых в России писателей Смирдин видел впервые в жизни, но о ее красоте был наслышан. Теперь же ему стало ясно, что все, кто обсуждал прекрасную внешность Натальи Николаевны Пушкиной, не только не преувеличивали, но даже наоборот — в действительности она выглядела еще невероятнее. Правда, смущенному издателю супруга поэта показалась не только красивой, но еще и очень важной, как будто даже высокомерной…

Она стояла перед высоким трюмо, на котором тускло поблескивало множество хрустальных флаконов неизвестного Александру Филипповичу назначения. Длинные, чуть волнистые темные волосы, свободно рассыпавшиеся по ее плечам, и белоснежная атласная нижняя юбка выгодно оттеняли легкий нежно-розовый румянец на щеках. Горничная, впустившая гостя в комнату, вернулась к хозяйке и остановилась рядом с ней, ожидая дальнейших приказаний.

— Одну минуточку, Прасковья, — сказала ей Пушкина и решительно взглянула в глаза Смирдину: — Здравствуйте, Александр Филиппович! Вы пришли…

— Я пришел за рукописью вашего мужа, — торопливо заговорил издатель, уже не сомневающийся в том, что ему предстоит серьезная борьба с хозяйкой дома.

— Да, я знаю. — Огромные темные глаза Пушкиной вновь решительно сверкнули. — Но я не могу отдать вам эту рукопись. И не отдам, если вы не станете по-настоящему ценить моего мужа и то, что он пишет!

— Разве я его не ценю?! — вспомнив гонорар, врученный Александру Сергеевичу за предыдущую «онегинскую» главу, изумился Смирдин.

— Вы не цените его совершенно, — жестко отчеканила молодая дама. — Он пишет круглыми сутками, из-за стола не встает, его читают по всей стране! И такая работа, по-вашему, заслуживает пятидесяти золотых за главу?! Да меньше чем за сто я вам эту рукопись не отдам! Так и знайте.

С этими словами Наталья снова отвернулась к зеркалу и стала внимательно изучать отражение своего прекрасного лица. Горничная взялась за завязки ее корсета, сделанного из такого же белого атласа, что и юбка, и принялась его зашнуровывать. Смирдин отступил назад. В тот момент он сам поверил, что платит Пушкину слишком мало и вообще несправедлив к нему.

— Как вам будет угодно, сударыня, — пробормотал издатель, тщетно пытаясь снова встретиться взглядом с этой холодной и жестокой красавицей. — Я принесу сто червонцев сегодня же! Но и рукопись нужна мне срочно!

И его мечта сбылась. Наталья Пушкина опять повернулась в его сторону и одарила его такой теплой и радостной улыбкой, какой ему никогда не улыбалась ни одна женщина.

— Спасибо вам, Александр Филиппович! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Спасибо! Я очень надеюсь, что вы поняли меня правильно. Такие таланты, как Александр Сергеевич, надо ценить!

— Разумеется, вы правы, сударыня… С вашего позволения… — Александр Филиппович поклонился и выскочил из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь. Громко вздохнув, он развел руками, словно извиняясь перед самим собой за то, что так быстро сдался.

За его спиной раздался тихий смешок. Смирдин оглянулся и увидел сочувственно улыбающегося ему Пушкина.

— Теперь понимаете меня? — спросил тот своего окончательно растерявшегося гостя.

— Ох, понимаю!.. — с не меньшим состраданием отозвался издатель. — Отказать госпоже Пушкиной — преступление!

— Вот видите! — кивнул поэт. — И главное — это в принципе невозможно, как ни старайся! Особенно когда ей нужно заказать себе новое бальное платье…

Они двинулись по коридору, вздыхая и обмениваясь понимающими взглядами. Пушкин предложил Смирдину пройти в гостиную и выпить вина, но тот отказался: теперь ему надо было спешить, чтобы успеть сходить в свой магазин за деньгами и вернуться. Поэт проводил его до дверей, и, прощаясь, они еще раз кивнули друг другу с самым заговорщицким видом. А потом издатель зашагал по набережной, все быстрее удаляясь от дома Пушкиных, а Александр вновь поднялся на второй этаж и постучал в будуар жены:

— Натали́, можно к тебе? Расскажи мне, что ты сделала с бедным моим тезкой!

— Заходи! — Пушкина, уже плотно затянутая в корсет и одетая в светло-лиловое платье для прогулок, сидела перед трюмо одна. Горничная куда-то вышла, но судя по тому, что волосы у Натальи все еще оставались распущенными, должна была скоро вернуться, чтобы сделать ей прическу. — Твой тезка обещал тебе сегодня сто червонцев, — сказала она, и лицо ее приняло виноватое выражение. — По-моему, он меня испугался… Зато теперь мы и квартиру оплатим, и Маше купим теплую одежду на зиму.

— Это все замечательно, но не слишком ли много мы требуем? — с некоторым беспокойством спросил Пушкин.

— Саша, это не много… — Наталья вдруг хитро прищурилась: — Летом нам понадобится еще больше денег. Не только на дочь… но и на сына.

— На… сына? — Александр не сразу понял, что она имеет в виду, и Наталья почти минуту торжествующе улыбалась, глядя в его удивленные глаза, пока, наконец, он не догадался, в чем дело, и не бросился обнимать ее.

— Смотри же, в этот раз ты будешь меня слушаться! Не как в прошлом году, когда мы ждали Машу! — предупредил Пушкин жену, все еще прижимая ее к себе. — Будешь много гулять, а на балы ездить, только если совсем нельзя будет отказаться.

— Как скажешь, Саша! — пообещала супруга, но улыбка на ее лице оставалась легкомысленной. — Я только в декабре один раз съезжу… Мне тетушка Екатерина обещала подарить новое платье…

Александр притворно закатил глаза и рассмеялся.

Глава XVI