Ричард оживился, глаза загорелись ещё ярче.

— Вы думаете, он согласится?

— Уверен, что он не откажется от своих слов, — я встал, начал ходить по кабинету. — Иван Дмитриевич — прагматик. Он понимает ценность человеческих ресурсов. Каждый спасённый солдат — это боец, который вернётся в строй, а не инвалид или покойник. Это прямая выгода для армии. Нужно только правильно преподнести.

Я остановился у окна, глядя на оживлённую улицу.

— Но нам нужен прототип. Демонстрация. Нельзя просить деньги на голую идею. Нужно показать, что это работает.

— Именно поэтому я пришёл к вам, — Ричард подошёл, встал рядом. — Егор Андреевич, я прошу вас профинансировать постройку одной, всего одной экспериментальной повозки. Одной мобильной хирургической бригады. Мы построим её, оснастим, проведём учения, покажем военным, что это реально работает.

Я посмотрел на него. В его глазах читалась искренняя, горячая вера в свою идею. Это был не просто врач, мечтающий о славе. Это был человек, который видел слишком много смертей, которые можно было предотвратить, и теперь отчаянно хотел это изменить.

— Сколько? — коротко спросил я. — Сколько нужно денег?

Ричард вернулся к столу, быстро перелистал бумаги, нашёл нужную страницу со сметой и стал зачитывать что необходимо для реализации его идеи:

— Повозка на рессорах, большая, прочная, с усиленной рамой. Четвёрка качественных лошадей, медицинские инструменты — у меня уже есть большая часть, но нужно докупить дубликаты, запасные комплекты, запас эфира — это вы можете организовать через своё производство, бинты, материалы, расходники… Я даже не знаю сколько все это может стоить, Егор Андреевич!

Я прикинул в уме. Это были вполне подъёмные деньги — завод приносил хорошую прибыль, заказы шли непрерывным потоком, казна пополнялась исправно. Но это была не просто трата. Это была инвестиция. Инвестиция в будущее, в спасение жизней, в технологический прорыв.

— Хорошо, — решительно сказал я. — Я финансирую проект. Полностью. Построй свою повозку, собери бригаду, проведи испытания. Но с условием.

— Каким? — настороженно спросил Ричард.

— Я хочу участвовать в разработке. Не в медицинской части, там ты эксперт. А в технической. Мне есть что добавить к конструкции повозки, к системе хранения инструментов, к организации пространства внутри. Это должна быть не просто телега с ящиками, а продуманная, эффективная машина для спасения жизней.

Лицо Ричарда расплылось в широкой улыбке.

— Егор Андреевич, это было бы великолепно! Я как раз надеялся на вашу помощь в технических вопросах. Вы — инженер, вы видите детали, которые я могу упустить.

Мы пожали руки, скрепляя договор.

— Когда начинаем? — спросил я.

— Немедленно, — не колеблясь ответил Ричард. — Чем быстрее построим прототип, тем быстрее сможем показать его военным. А война с Францией, судя по всему, не за горами. Нам нужно успеть.

Следующие две недели превратились в напряжённый, но увлекательный марафон работы. Ричард и я проводили долгие часы в моей мастерской и на заводе, разрабатывая конструкцию повозки до мельчайших деталей.

Первым делом я пригласил Савелия Кузьмича. Мы втроём склонились над чертёжным столом, обсуждая концепцию.

— Главная задача, — объяснял я, водя карандашом по бумаге, — сделать повозку максимально устойчивой и плавно идущей. Раненый человек не должен трястись как мешок с картошкой. Малейшая тряска может усилить кровотечение, вызвать болевой шок.

— Значит, нужны хорошие рессоры, — кивнул Савелий, потирая бороду.

— Именно, — подтвердил я. — И не только рессоры. Нужны широкие колёса с толстыми ободами — они лучше сглаживают неровности дороги. И подвеска должна быть настроена на максимальное гашение вибраций.

Ричард слушал, время от времени вставляя свои замечания:

— А можно ли сделать пол повозки с небольшим наклоном к задней стенке? Чтобы кровь и жидкости стекали в специальный поддон, а не растекались по всей повозке. Это облегчит уборку и дезинфекцию после операций или доставке.

— Можно, — задумчиво ответил Савелий. — Небольшой уклон. Незаметно для людей внутри, но жидкость будет стекать. Дельная мысль.

Мы набросали первый вариант чертежа. Повозка получалась внушительной — длиной почти четыре метра, шириной два с половиной. Достаточно просторная, чтобы разместить операционный стол, стеллажи, рабочее место для хирурга и ассистента, но при этом не слишком громоздкая для быстрого передвижения.

Ричард добавил ещё одно требование:

— Нужны окна. Большие, с обеих сторон и сзади. Хирургу необходим хороший свет, чтобы видеть, что он делает. Можно сделать ставни, чтобы закрывать их при плохой погоде или для защиты от осколков, если операция проводится слишком близко к линии фронта.

— Окна — не проблема, — согласился я. — Стекло у нас есть, качественное. Сделаем большие проёмы, застеклим. Ставни — деревянные, на петлях.

Мы работали над чертежами несколько дней, постоянно что-то меняя, улучшая, оптимизируя. Каждая деталь обсуждалась, просчитывалась, проверялась на практичность.

Савелий взял на себя руководство постройки самой повозки. Он собрал бригаду из лучших мастеров. Все они понимали важность задачи.

Я лично контролировал изготовление рессор. Это была критически важная деталь, от которой зависел комфорт пациента. Мы использовали лучшую сталь, многослойные пластины, тщательно рассчитанные по толщине и длине. Испытывали их, нагружая тяжестями, проверяя упругость и прочность.

Ричард тем временем занимался внутренним оснащением. Операционный стол он спроектировал сам — прочный, но относительно лёгкий, с кожаными ремнями для фиксации пациента, с регулируемой высотой ножек. Вдоль стен повозки разместили стеллажи с множеством небольших ящичков и отделений — для каждого инструмента своё место, всё под рукой, ничего не валяется.

— Видите, Егор Андреевич, — объяснял он, раскладывая инструменты по ящичкам, — во время операции счёт идёт на секунды. Мне нужно мгновенно находить нужный скальпель или зажим, не тратя время на поиски. Поэтому каждый инструмент имеет своё строго определённое место, и я должен знать это место наизусть, чтобы брать инструмент не глядя, на автомате.

Я кивал, понимая логику. Это было похоже на организацию рабочего места хорошего мастера — всё разложено по полочкам, всё на своём месте, никакого хаоса.

Для хранения эфира я разработал специальный ящик с толстыми мягкими стенками, обитыми войлоком изнутри. Ампулы с эфиром укладывались в индивидуальные гнёзда, каждая отдельно, чтобы не биться друг о друга при тряске. Ящик запирался на замок — эфир был слишком ценным и опасным веществом, чтобы оставлять его без присмотра.

Вентиляцию сделали продуманной — несколько небольших вытяжных отверстий под крышей, прикрытых козырьками от дождя, но позволяющих воздуху циркулировать. Это было важно для испарения эфира и для общего комфорта работы в тесном пространстве.

Через полторы недели повозка была готова. Мы вывели её во двор завода для первого осмотра, и я должен признать — она выглядела впечатляюще. Большая, основательная, с мягкими плавными линиями корпуса, с аккуратно застеклёнными окнами, с добротными колёсами на толстых спицах. Снаружи нанесли большой красный крест на обеих боковых стенках и на задней двери.

— В Европе уже начинают использовать его для обозначения санитарных повозок и госпиталей. — Сказал Ричард. — Чтобы солдаты обеих сторон знали — это не военная цель, а медицинская помощь. Хотя, конечно, на это не всегда можно полагаться в пылу боя.

Савелий Кузьмич лично проверил каждое соединение, каждое крепление, каждую петлю. Потом велел запрячь четвёрку лошадей — мы специально купили хороших, сильных, но спокойных коней, не пугливых — и повёз повозку по улицам Тулы, испытывая ходовые качества.

Я ехал внутри, вместе с Ричардом, наблюдая, как ведёт себя конструкция. Рессоры работали отлично — даже на разбитой дороге, полной выбоин и камней, тряска внутри была терпимой, несравненно меньше, чем в обычной телеге. Инструменты в ящиках почти не дребезжали, надёжно зафиксированные в своих гнёздах. Операционный стол стоял устойчиво, не качаясь.