Я был готов к чему-нибудь такому и решил рискнуть. Мой бросок был стремительным, и диверсант, хотя и успел перезарядиться, но вот на всё остальное у него времени уже не оказалось. И у нас началась рукопашная схватка, так как эта гадина сумела резким ударом увыбить из моих рук пистолет.

Ситуация для меня оказалась не совсем хорошей. Противник явно был крупнее меня, сильнее физически и, вероятно, очень неплохо подготовлен для рукопашного боя. То, что мы дрались голыми руками, скорее всего, было в мою пользу, но тем не менее я быстро оказался снизу, и он тупо начал пытаться меня душить, сжимая горло руками.

Мои попытки вырваться или нанести ему какой-то удар, который бы позволил что-то изменить в лучшую для меня сторону, грамотно им купировались. И дело понемногу начало двигаться к логическому концу. Сил у меня становилось всё меньше.

О третьем участнике событий мы как-то оба, наверное, забыли. Я понятно почему, задыхался и боролся за жизнь. А вот как диверсант так лоханулся, совершенно было непонятно. Профессионал, казалось бы.

И этот наш товарищ вмешался в наш рукопашный бой. Причём самым жёстким образом. Он подобрался к нам незаметно, вник в ситуацию и наградил диверсанта сильным ударом по голове прикладом его же винтовки.

Я не без труда выбрался из-под обмякшего диверсантского тела, которое от такого сюрприза естественно потеряло сознание. И глотнув воздуха полной грудью, смог только прохрипеть:

— Спасибо, товарищ. Вовремя подоспели.

Ответ был на все сто баллов неожиданный.

— Пожалуйста, товарищ, как говорится, не за что. Вы же мне тоже жизнь спасли.

Пришедший мне на помощь оказался достаточно молодым старшим лейтенантом, который тут же чётко представился:

— Старший лейтенант Быстров, «Смерш».

— Приятно познакомиться, — ответил я, потирая шею. — Инструктор горкома партии Хабаров.

Вдвоём мы надёжно «упаковали» оглушённого диверсанта, связав ему руки и ноги ремнями. Затем я перевязал его раненого напарника, который продолжал опять начал материться, и осмотрел третьего, которого наповал положил сзади взорванной «эмки». Он был мёртв, пуля попала точно в сердце.

Смершевец тем временем помог выбраться из машины своему раненому товарищу, который, вероятно, в момент взрыва сильно ударился головой. Всё лицо у него было в крови, и он был без сознания. А вот третьему нашему товарищу не повезло совсем. Это был уже достаточно пожилой сержант, который был убит выстрелом в голову, скорее всего в упор, когда пытался перезарядиться.

Быстро осмотрев его, я вернулся к смершевцу, который вытащил раненого из машины и перевязывал ему голову платком. В этот момент я понял, кто это такой. Полковник Сазонов, которого я мельком видел во время когда завод только начал строиться.

Когда мы уже заканчивали перевязывать полковника, послышался звук движущейся грузовой машины, и через некоторое время из кузова «Студебеккера», остановившегося возле подорванной «эмки», как горох посыпались наши солдаты с винтовками наготове.

И тут же следом подъехала «эмка», из которой вышел комиссар Воронин. Вместе с ним был и Андрей, который, полагаю, успел уже ему всё доложить о случившемся.

— Спасибо, Георгий Васильевич, — сказал Александр Иванович, подходя ближе. — Вот что значит в нужное время оказаться в нужном месте.

Он крепко пожал мне руку и повторил с искренней благодарностью:

— Спасибо. Завтра же будет приказ, чтобы все сотрудники партийных и советских органов и все водители были вооружены. Это недопустимо, чтобы люди ездили безоружными в нынешней обстановке.

— Только надо обязательно обучить стрелять и вообще грамотно действовать в бою, — я махнул рукой в сторону убитого водителя. — Сержант разрядил два магазина в белый свет как в копеечку, не попав ни разу, и получил пулю в голову в упор.

— Обучим, Георгий Васильевич, обязательно обучим, — кивнул Воронин. — Это наш просчёт, надо признать.

На следующий день я проснулся рано, несмотря на очень позднее возвращение домой. Сон был беспокойный, полный обрывочных воспоминаний о вчерашнем бое. Руки ещё болели после рукопашной схватки, а горло саднило там, где диверсант пытался меня задушить. Василий уже успел приготовить завтрак, и запах свежезаваренного чая наполнял наш блиндажный дом.

Андрей тоже встал рано. Вчерашние события явно не прошли для него бесследно. Когда мы сели завтракать, он был молчалив и сосредоточен.

— Георгий Васильевич, как вы думаете, это было случайно? — наконец нарушил он молчание.

— Не знаю, — коротко ответил я. — Но сейчас главное, работу не останавливать, а разбираться будут компетентные органы.

Я сначала заехал в горком, надо было доложить о случившемся своему непосредственному руководству. Комиссар Воронин, хотя и сказал мне вчера вечером, чтобы я ехал домой отдыхать, а он сам доложит об инциденте всему руководству, но я счёл своим долгом лично доложить обо всех обстоятельствах произошедшего. Это было правильно с точки зрения субординации, да и просто по-человечески.

В горкоме было непривычно тихо для утренних часов. Обычно к этому времени коридоры уже заполнялись спешащими по делам работниками, но сегодня атмосфера была какая-то напряжённая. Очевидно, весть о ночном покушении уже разнеслась по зданию.

Виктор Семёнович выглядел усталым, видимо, тоже провёл бессонную ночь. На столе лежала стопка бумаг, и я заметил среди них рапорт с грифом «Совершенно секретно».

Он молча выслушал мой подробный рассказ, не перебивая, изредка лишь кивая. Я рассказывал по порядку: как заметили взрыв впереди идущей машины, как мы покинули свой автомобиль, как я приближался к месту боя, рукопашную схватку и появление подкрепления. Виктор Семёнович внимательно слушал, иногда делая пометки на листе бумаги.

Когда я закончил, он откинулся на спинку стула и какое-то время молчал, обдумывая услышанное. А потом огорошил совершенно неожиданным вопросом.

— И что это всё значит, по твоему мнению? Кто был настоящей целью в этой операции? — вопрос был совершенно неожиданным, и я даже растерялся на мгновение.

Я не ожидал такой постановки вопроса. Мне казалось очевидным, что целью была машина НКВД с офицерами или даже понижающая подстанция.

— Скорее всего, понижающая подстанция, — предположил я после короткой паузы, пытаясь выстроить логику. — Или просто диверсия на дороге, чтобы посеять панику среди руководящих работников. Машина НКВД была явно заметна, с горящими фарами.

— Нет, Георгий Васильевич. Целью был именно ты, — Виктор Семёнович посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде я прочитал серьёзность момента. — Молодцы Воронина уже ночью допросили диверсантов, причём обоих независимо друг от друга, и те всё рассказали без долгих церемоний. Это была оставленная немцами при отступлении специальная диверсионная группа. И они получили прямой приказ из Берлина, представляешь, из самого Берлина, убрать именно тебя. Машина НКВД оказалась случайно, они её не ждали. Но подготовка у них была так себе, слабая, и поэтому промахнулись с основной задачей. Александр Иванович уже доложил в Москву обо всём случившемся, причём докладывал лично товарищу Берии.

Он сделал паузу, давая мне время осознать сказанное.

— И пришёл приказ, причём срочный, в обязательном порядке вооружить табельным оружием, пистолетами ТТ, всех партийных и советских работников, в том числе и женщин, и всех водителей автомобилей. По одиночке никому не ездить, только группами или с охраной. И провести полноценное обучение стрельбе и действиям в экстренных ситуациях под личную ответственность комиссара. Тебе лично выделить постоянную круглосуточную охрану из проверенных сотрудников, выписать денежную премию, и теперь ты старший лейтенант РККА.

Всё это Виктор Семёнович сказал скороговоркой, почти без остановки, словно заученный текст. И до меня даже не сразу дошёл полный смысл сказанного. Слова как будто проходили мимо сознания. А когда дошло, когда я осознал весь масштаб произошедшего, то подумал с горькой усмешкой: