В его огромном рабочем кабинете стояла тишина. Члены ГКО, а также приглашённые и стоящие на вытяжку Гинзбург и Чуянов отлично понимали, что Сталин продолжит говорить и безмолвно ожидали этого. Только тиканье настенных часов да едва слышное потрескивание табака в трубке нарушали молчание.

А он пытался вспомнить промелькнувшее в его голове слово, когда в кабинет вошли Чуянов и Гинзбург. И когда, дойдя до окна, вновь развернулся, то отчётливо вспомнил: «Цемент».

Вчера перед ужином Сталин неожиданно распорядился принести ему первое издание «Цемента» Фёдора Гладкова, одного из первых советских «производственных» романов. Книга лежала на его ночном столике и он перелистывал страницы, вспоминая сюжет о восстановлении разрушенного Гражданской войной завода. Перед самым сном Сталин распорядился утром доложить ему о ситуации с производством цемента в стране. Она была почти катастрофическая: падение производства больше чем в пять раз.

И когда фельдъегерь доставил ему портфель с документами от Маленкова, то больше всего Сталина поразило предложение о строительстве нового цементного завода, а не идея крупнопанельного домостроения.

Он конечно сразу же вспомнил историю с протезом стопы, автором которого был молодой инвалид войны Георгий Хабаров, и успел даже распорядиться об обеспечении первыми изготовленными протезами советских лётчиков, добившихся права воевать дальше без ног. Это была трогательная история о том, как раненый солдат, потерявший ногу, не сдался и нашёл способ помочь другим таким же, как он.

Но только сейчас, уже во время заседания, он оценил именно идею крупнопанельного домостроения и то, какой эффект может иметь её успешное осуществление. Если это сработает, если удастся наладить массовое производство домов из готовых панелей, то проблему восстановления разрушенных городов можно будет решить в невиданно короткие сроки. А ведь разрушено чуть ли не полстраны, миллионы людей остались без крова.

Обычно после озвучивания на заседании ГКО какого-нибудь стоящего предложения до принятия конкретного решения проходило какое-то время. С ним все знакомились, и оно достаточно тщательно прорабатывалось. Надо было учесть все риски, просчитать все варианты, оценить реальную возможность исполнения. Но сейчас Сталин решил поступить иначе.

Его совершенно не интересовало, успели все члены ГКО хотя бы ознакомиться с идеей крупнопанельного домостроения и предложением о строительстве нового цементного завода.

Главное, что это уже сделал он, человек, за которым в этой огромной стране решающее слово.

В тот момент, когда Сталин снова подошёл к окну, он это решение принял окончательно. И одним из персональных следствий этого решения было то, что первый секретарь Сталинградского обкома останется на своём посту, а вот с горкомом видно будет. Но с него будет особый спрос за реализацию обоих предложений. Чуянов получает шанс, последний шанс доказать свою пригодность.

— К главному празднику нашего государства, двадцать шестой годовщине Великого Октября, вы, товарищ Чуянов, должны отчитаться перед Государственным комитетом обороны Союза ССР об успешной реализации обоих ваших главных предложений. Несмотря на то что их реализация должна осуществляться в основном за счёт внутренних резервов города и области, вы, товарищ Гинзбург, должны всемерно помогать сталинградским товарищам.

Сталин сделал паузу, вернулся к столу и раскурил свою потухшую трубку. Он чиркнул спичкой, поднёс её к табаку, несколько раз затянулся. Дым снова поплыл вверх, и в кабинете повис характерный запах крепкого табака.

— Вы, товарищ Чуянов, просите увеличить количество работающих в Сталинграде пленных, спецконтингента и направлении к вам заключённых-специалистов из системы ГУЛАГ НКВД СССР, а также возможных мерах их стимулирования за ударный труд. Мы, — он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на Берию, — в ближайшие дни рассмотрим ваше предложение. Вы свободны, товарищи. Идите и начинайте работать.

Взгляд Сталина на Берию был красноречивым. Лаврентий Павлович понял всё без слов. Это было поручение, которое требовало немедленного исполнения, несмотря на обтекаемую формулировку «в ближайшие дни».

Гинзбург из кабинета вышел совершенно спокойным. Ему не раз и не два за месяцы войны ставились ещё более сложные задачи и назначались совершенно немыслимые с первого взгляда сроки, но как-то всё решалось и выполнялось. Он уже привык работать в режиме постоянного аврала, когда невозможное становилось обыденностью. Тем более что сейчас его обязали просто помочь, что собственно труда не составит. Уже в кабинете Сталина он, например, вспомнил о Сенгилеевском цементном заводе в Ульяновской области, который стоит с поздней осени сорок второго и возможно заработает лишь в мае, когда откроется судоходство по Волге. Часть его рабочих вполне можно будет перебросить в Михайловку. А там уже и другие варианты найдутся.

А вот Чуянов, хотя и постарался не подать виду, из кабинета вышел из последних сил. Ноги подкашивались, в висках стучало, перед глазами всё плыло. Он сразу же в приёмной опустился на стул и только через несколько минут вопросительно посмотрел на Поскребышева, не совсем понимая, что ему делать дальше. Напряжение последних дней, страх перед возможным арестом, неопределённость, всё это навалилось разом, как только за ним закрылась дверь сталинского кабинета.

Опытный секретарь выдержал паузу и только после неё спросил, глядя на бледное лицо первого секретаря:

— Какое распоряжение вы получили, товарищ Чуянов?

— Идти и начинать работать, — выдавил из себя Алексей Семёнович.

Поскребышев усмехнулся и подсказал, что делать:

— Срочно возвращайтесь в Сталинград и начинайте работать. Все необходимые распоряжения и решения, если они дополнительно понадобятся, вы получите в установленном порядке.

В его голосе не было ни сочувствия, ни злорадства. Просто деловая констатация факта. Он видел многих, кто выходил из кабинета Сталина. Кто-то выходил триумфатором, кто-то шёл к ожидающему чуть ли не дверями приемной конвою. Чуянову повезло, он выходит на своих ногах и с шансом исправить положение.

Заседание ГКО закончилось необычайно рано, и Сталин, никого, не пригласив на поздний ужин, тут же уехал на Ближнюю дачу. Такое совершенно нестандартное заседание и поведение Вождя укрепило главу НКВД в его предположениях, что главным вопросом дня было персональное решение о судьбе Чуянова, который ожидаемо уцелел, хотя у Лаврентия Павловича и были сомнения в этом.

Слова Сталина о рассмотрении в ближайшие дни предложения Чуянова об использовании спецконтингента и находящихся в ГУЛАГе необходимых Сталинграду специалистов он принял как приказ о немедленном исполнении.

Берия встал из-за стола и направился к выходу. Вернувшись в свой кабинет, он сразу же распорядился подготовить ему соответствующие справки. Надо было понять, какими резервами располагает ГУЛАГ, каких специалистов можно направить в Сталинград, какой спецконтингент использовать на восстановлении города.

Он уже прикидывал в уме варианты. Пленные немцы, венгры, румыны, их десятки тысяч. Заключённые и спецконтингент: строители, инженеры, техники. Надо будет проработать вопрос о поощрении особо ценных кадров среди заключенных за ударную работу, как и просил Чуянов. А для спецконтингента ускорить проверки. Это может стать серьёзным стимулом.

Лаврентий Павлович сел за свой стол, включил настольную лампу и придвинул к себе чистый лист бумаги. Работа предстояла большая, но он привык к таким задачам. НКВД должен был обеспечить Сталинград рабочей силой, и он это сделает. Вопрос только в сроках и в том, насколько эффективно удастся организовать использование этого людского ресурса.

За окном была уже глубокая ночь. Москва спала, но в кабинетах Кремля и на Лубянке продолжалась работа. Война не делала перерывов, и восстановление страны тоже не могло ждать.

Весь день седьмого апреля я занимался с Василием благоустройством нашего «блиндажного» городка и поселением его новых обитателей.