Семёну Захаровичу Гинзбургу Поскребышев предложил расположиться за отдельно стоящим столом, и строительный нарком был единственным, кто, сидя в приёмной, продолжал работать. Перед ним лежали чертежи и расчёты, он что-то помечал карандашом на полях, время от времени записывая цифры в блокнот. Его спокойствие было естественным, выработанным за годы напряжённой работы умением не растрачивать энергию на лишние переживания.

Чуянов очень волновался, хотя и пытался не подавать виду. Он отлично понимал, что его ответ на вопрос, какие он видит варианты решения жилищного кризиса в Сталинграде, Маленкову не понравился. И это сейчас для него самое главное, от этого возможно зависит его дальнейшая судьба, а возможно и жизнь. Мысли роились в голове, не давая сосредоточиться. Он вспоминал всё, что говорил Маленкову, пытался понять, где допустил ошибку, что надо было сказать иначе.

В кабинет Сталина первого секретаря Сталинградского обкома и горкома ВКП(б) Алексея Семеновича Чуянова и наркома строительства СССР Семёна Захаровича Гинзбурга пригласили ровно в 21.00.

7 апреля 1943 года. 21:00 по московскому времени. Москва. Кремль. Кабинет Председателя Государственного комитета обороны, Верховного главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР, Маршала Советского Союза Сталина Иосифа Виссарионовича.

Ожидая, когда в кабинет войдёт Чуянов, Сталин медленно шёл от окна к столу. Он по своему обыкновению медленно прохаживался по кабинету во время докладов и их обсуждения. Высокий ворс расстеленного на полу ковра скрадывал звук его неторопливых шагов.

Он только что раскурил свою трубку. В данный момент у него была потребность покурить именно её. Предстояло принять решение по конкретным предложениям по восстановлению Сталинграда и области. Дым медленно поднимался к потолку, создавая причудливые узоры в свете настольных ламп. За окнами кремлёвских стен догорал апрельский день, бросая последние отблески на старинные стены.

Как такового доклада о положении дел в Сталинграде и конкретных путях реализации принятого три дня назад Постановления не было. Перед принятием Постановления все члены ГКО ознакомились с подробнейшей служебной запиской, подготовленной специально по этому поводу. Что делать было в общем-то понятно и так, но надо было обозначить и заострить внимание. Принципиальным конечно было решение о размерах финансирования. Всё это было сделано, и большинству членов ГКО не совсем понятна была цель по сути повторного рассмотрения этого вопроса.

Кроме двух: Берии и Маленкова, вернее даже одного: члена ГКО, наркома внутренних дел Берии.

После поражения под Харьковом и последовавшего за этим стремительного прорыва немцев к Волге, Верховный очень болезненно воспринимал все неудачи в Сталинграде. У него и без этого было какое-то обострённое отношение к этому городу, связанное вероятно с какими-то событиями Гражданской войны, когда оборона Царицына имела значение жизни или смерти Советской России.

По этой причине или по другой причине, но все первые секретари Сталинградского края, а затем области, предшественники Чуянова, были арестованы, осуждены и расстреляны в тридцать седьмом-тридцать девятых годах. И он тоже уже был в немилости у Сталина, хотя ещё год назад в феврале сорок второго был награждён орденом Ленина за вклад в укрепление обороноспособности страны в первый год войны.

Но вот о причине изменения отношения Сталина к первому лицу Сталинградской области Берия мог только предполагать, хотя эта причина была, как говорится, на поверхности. Чуянов допустил ошибку при организации эвакуации населения города, приведшую к огромным людским потерям в целом и в частности ценнейших инженерных и рабочих кадров.

Сталин в глубине души знал, что причиной этой трагической ошибки было его запрещение проводить эвакуацию и минирование предприятий города, когда реальной стала угроза прорыва немцев к Сталинграду. Он опасался, что это вызовет панику и будет расценено как подготовка к сдаче города. Но разделять вину с Чуяновым не хотел и сейчас интуитивно искал повод, чтобы снять его и возможно даже наказать.

В этом глава НКВД был уверен на все сто. Лаврентий Павлович не раз наблюдал подобную логику действий Верховного, когда тот искал виноватых не среди тех, кто действительно принимал роковые решения, а среди тех, кто их исполнял.

Маленков тоже видел недовольство Верховного в отношении Чуянова, но о причинах не догадывался. Для него это была просто очередная кадровая ситуация, требующая внимательного наблюдения.

Возможно, что после победоносного окончания боёв в Сталинграде и были бы сделаны оргвыводы, но прагматизм Сталина возобладал над эмоциями и обидами. Потеря контроля над ситуацией в разорённом войной важнейшем регионе юга страны могла привести к очередной трагедии, и Чуянов в итоге пока уцелел. А не нужное по большому счёту ещё одно рассмотрение ситуации в Сталинграде и области просто дань эмоциям и последний сигнал пока ещё товарищу Чуянову.

Ситуация с восстановлением Сталинграда была во многом тупиковая. Для быстрейшего возрождения его промышленной мощи нужны люди, и притом очень много. Но ещё прошлым летом Германия по своим людским ресурсам сравнялась с Советским Союзом, и с этим приходилось считаться при принятии решений. Каждый человек на счету, каждая пара рабочих рук нужна либо на фронте, либо в тылу на военном производстве.

Маленков больше других членов ГКО был сведущ в вопросах восстановления страны, и поэтому указал Чуянову на недостаточность предлагаемых мер решения жилищной проблемы и отлично разглядел потенциал хабаровского проекта. И обо всём этом он доложил в своём достаточно коротком докладе.

Первый секретарь Сталинградского обкома и горкома первый раз был вызван на заседание ГКО, и, войдя в кабинет Сталина, немного растерялся. Он остановился в трёх шагах от торца стола, за которым сидели члены ГКО, и хотел доложить о своём прибытии, но хозяин кабинета взмахнул трубкой и остановил его.

Чуянов успел окинуть взглядом присутствующих. За длинным столом, покрытым зелёным сукном, сидели люди, в чьих руках была сосредоточена вся власть над огромной воюющей страной. Молотов с его характерным пенсне, Берия с пронизывающим взглядом сквозь очки, Маленков с непроницаемым лицом. Естественно он узнал первого маршала Ворошилова, а также товарищей Вознесенского, Когановича и Микояна. И конечно сам Сталин, неторопливо прохаживающийся по кабинету с трубкой в руке.

— Мы, товарищ Чуянов, отлично осведомлены о непростой ситуации в Сталинграде. Но глубоко уверены, что его героические жители и защитники понымают всю меру ответственности за судьбы страны и необходимость скорейшего возрождения города, — как часто бывало в таких ситуациях, у Сталина начинал появляться своеобразный акцент. Он почему-то, например, произносил «понымают», а не понимают, и причём как-то замедленно. Но это только усиливало значимость его слов.

А сейчас, когда это было подкреплено ещё и характерным жестом руки, держащей трубку, стало понятно, что сейчас будут сказаны слова, ради которых и был этот вопрос включен в повестку дня этого заседание ГКО.

— Руководство области и города должны сделать всё возможное, а при необходимости и невозможное, для безусловного выполнения поставленных задач. И это не только восстановление фабрик и заводов, но и возрождение самого города. Поэтому я считаю, нам надо поддержать инициативы сталинградских товарищей, которые должны помочь в решении проблемы восстановления разрушенного жилого фонда. К осени вы должны переломить негативные тенденции в восстановлении города.

Сталин дошёл до своего места за столом, но, постояв несколько секунд, развернулся и пошёл обратно к окну. На улице ещё было светло, день стремительно увеличивался, и до наступления сумерек было далеко. Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь высокие окна, освещая половицы паркета и создавая игру света и тени в просторном кабинете.

Руководитель огромного государства подумал, что сейчас на его просторах уже не только приближающийся вечер и наступившая ночь, но и приближающийся день. В Сибири уже глубокая ночь, а на Дальнем Востоке готовится встретить новое утро. Страна живёт в разных временах, но войну ведёт одну, общую.