В списке сотрудников треста меня больше всего заинтересовала краткая служебная справка о Кошелеве.

До начала войны он работал на знаменитом Сталинградском тракторном заводе, был одним из ведущих специалистов по ремонту и техническому обслуживанию сложной техники. На фронт ушёл добровольцем ещё в августе сорок первого года в составе танкового батальона народного ополчения, формировавшегося на базе завода. Потом почти целый год воевал в составе одной из подвижных ремонтных баз, восстанавливая повреждённую технику прямо в прифронтовой полосе.

Прочитав эту информацию, я сразу понял, что он, наверное, как раз тот человек с нужным опытом и знаниями, который мне сейчас необходим больше всего других. Человек, который досконально знает технику, хорошо понимает производственные процессы и прошёл через огонь настоящей войны.

Зоя Николаевна своё секретарское дело, похоже, знала очень хорошо и основательно. Когда я поднял на неё свой взгляд, она уже молча протягивала мне толстую папку с личным делом Кошелева. Предусмотрительная женщина сразу поняла по моему интересу, что мне понадобятся более подробные сведения о главном инженере, её родственнике.

Я бросил быстрый взгляд на стандартные паспортные данные в начале дела: тридцать пять лет, женат, жена лежачий инвалид после тяжёлого ранения, полученного во время эвакуации прошлой осенью, трое малолетних детей, член ВКП(б) с тридцать восьмого года. С октября прошлого года командовал одной из подвижных ремонтных баз Сталинградского фронта.

А дальше биография пошла как у многих уцелевших сталинградцев после завершения кровопролитных боёв в феврале. Тоже майор, как и управляющий, снял военную шинель, повесил её на вешалку и вернулся в народное хозяйство, чтобы восстанавливать родной город и его разрушенную промышленную мощь.

Вот только Дмитрий Петрович почему-то оказался в городском строительном тресте, а не на родном тракторном заводе, где его бесценный опыт и знания были бы гораздо более востребованы.

Когда я, всё ещё держа в руках его подробное личное дело, вернулся из приёмной в кабинет управляющего, Беляев и Кошелев как раз заканчивали внимательное чтение оставленных им документов с утреннего совещания. Кошелев, наверное, по моему сосредоточенному внешнему виду и по тому, что в руках у меня его личное дело, сразу же понял, что он сейчас услышит от меня что-то важное.

В глазах Кошелева читалась настороженность, но и готовность к разговору. Беляев отложил последний лист привезённых мною документов и тяжело вздохнул, видимо, осознав масштаб предстоящей работы.

— Ну что, товарищи, — начал я, располагаясь за освобождённым столом, — задача ясна. К седьмому ноября нужно не только обеспечить жильём как минимум несколько тысяч семей, но и создать работоспособный механизм решения жилищной проблемы, причём достаточно быстро и относительно дёшево.

Я аккуратно сложил в стопку перед собой на столе привезённые папки и похлопал по ним ладонью. В конторе было холодновато, несмотря на апрельское солнце за окном. Железная печурка в углу едва справлялась с обогревом помещения.

— Это те предложения, которые выработаны областным и городским комитетами партии. То, что касается крупнопанельного домостроения и строительства нового цементного завода, уже рассмотрено Государственным комитетом обороны СССР и одобрено. Остальные предложения сформулированы сегодня утром на совещании у товарища Чуянова. На данном этапе это не повод для дискуссии, а руководство к действию, причём немедленному. Другие предложения, если они последуют, будут приняты и безотлагательно рассмотрены.

Говорил я намеренно жёстко и резко. Мне необходимо было донести до своих собеседников, что надо прямо сейчас начинать быстро, слаженно и эффективно работать. Время военное, задачи государственной важности, и никакой раскачки быть не должно.

— Вы поставленные перед вами задачи до сего дня решали в силу ваших возможностей и сложившихся обстоятельств, — продолжил я, внимательно глядя на Беляева и Кошелева. — Я лично считаю, что сейчас надо не отчёты писать и читать, а, засучив рукава, работать над выполнением новых поставленных задач. И поэтому мне хотелось бы услышать от вас конкретные деловые предложения. Я выслушаю, сегодня же доложу товарищу Андрееву, при необходимости Алексею Семёновичу, и, если предложения стоящие и осуществимые, сразу будет принято решение.

Кошелев во время моего монолога порывался что-то сказать, несколько раз приоткрывал рот, но, вероятно, решил соблюсти субординацию. Всё-таки начальником вроде как я являюсь. Но как только закончился мой монолог, он сразу же начал говорить, не делая паузы даже на вдох.

— Идея с восстановлением немецкой техники отличная и, думаю, достаточно легко осуществимая, — заговорил главный инженер, явно оживившись. — Мне подобные мысли тоже приходили в голову, когда я сегодня был на тракторном и увидел разборку КВ. Но честно скажу, только мысль, а здесь конкретные предложения, — он показал на папки под моей рукой. — Я готов взяться за это дело.

— Хорошо, — кивнул я. — Конкретные предложения, которые я сегодня должен доложить. Завтра должна начаться конкретная работа, без раскачек и промедлений.

— Жёстко вы, однако, Георгий Васильевич, — ухмыльнулся Беляев, откидываясь на спинку своего стула.

— Ну, как есть, — ответил я, слегка разведя руками. — Обстановка и поставленные задачи диктуют только такие действия. Иначе к седьмому ноября ничего не успеем.

— Как я понимаю, отвлекать уже работающих на каких-либо объектах нежелательно, надо наращивать имеющиеся силы и средства и лишь потом ими маневрировать, — произнёс Кошелев задумчиво, и использование им армейской терминологии мне понравилось. Оно было очень правильным, поэтому я кивнул в знак согласия. — Но именно сегодня задачу набора необходимых специалистов вполне можно решить.

«Так, похоже, сейчас будет конкретное предложение. Интересно какое?» — успел подумать я, наблюдая, как управляющий треста переглядывается с Кошелевым.

— Сегодня к нам уже прибыла новая партия спецконтингента, — начал Кошелев осторожно, явно взвешивая каждое слово. — Я их видел, и там есть бойцы моего батальона, попавшие в плен уже в Сталинграде. Раз вы говорите о нашем вероятном докладе товарищу Чуянову, то считаю вполне реальным решение об их направлении в наше распоряжение.

Пока Кошелев говорил, я достал свою рабочую тетрадь и сделал пометку себе на память. Я старался писать разборчиво, чтобы потом не мучиться с расшифровкой собственных каракулей.

Главный инженер подождал, пока я закончу писать, и только после этого продолжил:

— Сейчас также прибывает очередная партия товарищей, направленных на восстановление города. Большинство по линии ВЛКСМ, но есть и взрослые мужики, в основном из госпиталей комиссованные под чистую. Пока они тоже никуда не распределены, и среди них, думаю, есть необходимые нам специалисты. Кто-то наверняка разбирается в технике.

— Где они сейчас размещаются? — спросил я, поднимая голову от тетради.

— Там же, где и прибывший спецконтингент, — ответил Кошелев. — Оперативно временно разместить несколько тысяч человек сейчас можно только в лагере в Бектовке. Условия там, конечно, не санаторные, но когда выбора нет.

В это время на столе Беляева зазвонил телефон. Со связью в Сталинграде сейчас есть проблемы. Связисты, конечно, костьми ложатся днём и ночью без перерывов, восстанавливают городские телефонные сети. И выручает только проложенная армией времянка, которая более-менее работает. Качество связи бывает отвратительное, треск и помехи постоянные, но хоть что-то.

— Беляев слушает, — ответил управляющий и почти тут же протянул трубку мне. — Товарищ Чуянов.

Я быстро схватил трубку и произнёс, стараясь говорить чётко и громко, чтобы перекрыть треск в линии:

— Слушаю, товарищ Чуянов!

— Добрый день, Георгий Васильевич, — в трубке загудел чуяновский голос, искажённый помехами, но всё равно узнаваемый. — В сто восьмой лагерь дополнительно направлено около трёхсот человек, проходящих проверку в лагерях области. В отношении почти всех проверки уже завершены, остались какие-то формальности, но принято решение направить их в наше распоряжение. Так что давай двигай в сто восьмой и формируй необходимые тебе бригады. Под твою ответственность разрешено их расконвоировать. Саботаж или, тем паче, побег будет квалифицироваться как измена Родине с привлечением к ответственности по пятьдесят восьмой статье, пункты «а» и «б». Еще к нам именно сейчас прибывает очередная партия добровольцев и тех, кто направлен к нам по линии наркомата обороны. Они временно тоже будут размещаться в том же лагере. Разрешаю тебе привлечь и этих товарищей. Отбирай всех, кто понадобится.