Маленков кивнул сам себе. Значит, Хабаров умеет не только изобретать, но и доводить дело до конца. Это дорогого стоило. Идей много, а вот людей, способных их реализовать, всегда не хватало.

Кабинеты руководства Государственного комитета обороны СССР находились в Сенатском дворце Кремля, корпусе №1. Огромный сто пятидесятиметровый кабинет Сталина с пятью окнами находился на втором этаже в Особом секторе ЦК ВКП(б). Рядом были кабинеты Берии, Вознесенского, Кагановича, Маленкова и Микояна.

Ворошилов размещался на первом этаже, а Молотов на третьем. Но сейчас, в столь ранний для высшего советского руководства час, все эти кабинеты были ещё пустыми. На рабочих местах был только технический персонал и Маленков. Коридоры были тихими, только где-то вдалеке слышались шаги охраны.

Маленков встал из-за стола и подошёл к окну. Отсюда открывался вид на Кремлёвский сад. Деревья уже начинали зеленеть, весна вступала в свои права, скоро всё зацветёт, и, быть может, скоро закончится эта проклятая война.

Он думал о Сталинграде, о том, каким должен стать этот город. Символом не только войны, но и возрождения, символом того, что страна способна подняться из руин. Проект Хабарова давал такую возможность. Нужно было только принять правильное решение.

За спиной раздался звякнул телефон секретаря. Маленков подошел и поднял трубку.

— Товарищ Маленков. Академик Веснин.

— Зови, — коротко бросил он и опять отошел к окну.

Сзади открылась дверь кабинета и послышались шаги. Маленков обернулся. В дверях стоял Виктор Александрович Веснин. Высокий, седой, с умными внимательными глазами. Он слегка запыхался, видимо, торопился.

— Здравствуйте, Георгий Максимилианович. Вы меня вызывали?

— Здравствуйте, Виктор Александрович. Проходите, садитесь. У меня для вас интересная работа.

Академик Веснин быстро ознакомился с хабаровским проектом и сразу же оценил его масштаб и значимость. Уже после первых страниц он понял, что перед ним не просто инженерное предложение, а настоящий прорыв в области жилищного строительства. Вне всякого сомнения, можно начинать хоть завтра его осуществление в Сталинграде, а после незначительной доработки в любой точке Советского Союза.

Он отлично понимал, что этот неизвестный ему Хабаров Георгий Васильевич сделал то, что оказалось не по силам в 1940 году рабочей группе профильного института его Академии, и что этот проект оставляет далеко позади и свердловских товарищей, и его Академию в целом. Каждая страница проекта демонстрировала глубокое понимание не только технических аспектов панельного домостроения, но и экономической целесообразности предложенных решений. Расчёты были безупречны, чертежи выполнены с профессионализмом, которому позавидовали бы самые опытные специалисты.

Возможно в другие времена он даже попытался бы как-то пусть не зарубить этот проект, но мягко говоря, примазаться к нему. В конце концов, именно его Академия должна была стать флагманом в области жилищного строительства. Но только не сейчас. Идёт страшная война, а Маленков не дурак, и за подобную попытку можно в один момент лишиться всего: положения, власти и даже жизни. И никакие прошлые заслуги не спасут. Веснин слишком хорошо помнит тех, кого на раз-два вычеркнули из жизни за гораздо меньшее, и не посмотрели ни на какие заслуги. Времена нынче такие, что малейшая попытка саботажа или вредительства карается беспощадно и мгновенно.

Поэтому он немного растерянно спросил:

— Вам необходимо моё официальное письменное заключение или будет достаточно устного?

Маленков посмотрел на него внимательно, словно оценивая искренность вопроса, и только потом улыбнулся:

— Конечно письменное. Без официального документа мы не сможем представить это Государственному Комитету Обороны.

Он отлично понял причину растерянности академика. Веснин оказался в непростой ситуации: признать превосходство неизвестного ему человека над всей его Академией было нелегко. Но стерев улыбку, Маленков очень жёстко добавил:

— Заключение мне необходимо как можно скорее и надеюсь вы отлично понимаете, что от этого зависит в том числе и рассмотрение вашей просьбы о возвращении Академии в Москву.

Последние слова прозвучали как холодный душ. Веснин моментально понял всю глубину сказанного. Его судьба, судьба Академии, возможность вернуться из эвакуации в столицу, всё это теперь напрямую зависело от того, насколько быстро и убедительно он напишет положительное заключение.

Маленков вызвал секретаря и распорядился:

— Организуйте товарищу академику рабочее место и обеспечьте его горячим сладким кофе с бутербродами. Пусть ни в чём не нуждается, пока работает.

Академик понял, что почти всесильный член ГКО его отлично понял и сразу как-то по-стариковски, всё-таки шестьдесят один в нынешнее время — это возраст, засеменил следом за секретарём. Ноги стали ватными, в висках застучало, но он попытался заставить себя идти ровно, не показывая слабости. В конце концов, он академик, член высшей научной элиты страны, и должен держать марку даже в столь непростой ситуации.

И только когда он расположился за столом, предоставленным ему для работы, Веснин понял смысл сказанного Маленковым и чуть не закричал от радости. Сердце забилось чаще, руки задрожали от волнения, и он вынужден был сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

Конечно этот Хабаров обскакал их всех на лихом коне, но проект по-любому надо будет дорабатывать, хотя бы адаптировать для других регионов Советского Союза. А для этого нужны кадры, которые есть только в его Академии и институте. И для выполнения этой работы они должны находиться в Москве, а не в Куйбышеве. Значит, возвращение в столицу обеспечено! Веснин взял лист бумаги и начал писать заключение, стараясь подобрать слова так, чтобы и проект похвалить, и роль своей Академии в будущей работе подчеркнуть.

Ожидая Гинзбурга, Маленков ещё раз прочитал хабаровский проект. На этот раз он читал медленнее, вникая в каждую техническую деталь, в каждый расчёт. Сталинградцы предусмотрительно подготовили два экземпляра, и он с большим уважением посмотрел на даты его составления. За срок меньше недели разработать и оформить такое, это вне всякого сомнения настоящий подвиг, трудовой подвиг. Причём качество работы не пострадало от спешки, всё было выполнено на высочайшем профессиональном уровне.

Он опять вызвал секретаря и показав на титульный лист проекта распорядился:

— Срочно выясните кто эти люди. Биографии, партийность, где работали, какое образование. Начните с этих троих, а потом и обо всех остальных. Список возьмёте в экземпляре Веснина, на последней странице. Мне нужна полная информация к вечеру.

Георгий Хабаров проявил «военную» хитрость. На титульном листе он написал фамилии своих товарищей по отделу и Андрея, тех кто непосредственно разрабатывал проект, а на последнем листе был список абсолютно всех, кто принимал какое-либо участие в этом проекте: чертёжники, машинистки, рабочие и инженеры СТЗ. Даже те, кто помогал с расчётами или консультировал по отдельным вопросам, были внесены в этот перечень.

Последним в списке был второй секретарь Сталинградского горкома ВКП(б) Андреев. Маленков этому не удивился, было бы странно если, указав даже машинисток, Хабаров опустил бы фамилию своего непосредственного начальника. Он же не ребёнок и отлично понимал реалии нынешнего времени, просто организовать выполнение такой титанической работы может только человек облечённый в разрушенном Сталинграде очень большой властью, какая и была у товарища Андреева. Без его поддержки и административного ресурса проект просто не смог бы быть реализован в столь сжатые сроки.

Гинзбург задерживался и это было понятно, всё что от него потребовал Маленков надо получить от своих сотрудников и обязательно проверить. Нельзя давать неточную информацию члену ГКО, это может стоить карьеры, а то и жизни. Поэтому Георгий Максимилианович успел даже позавтракать пока ожидал вызванного им наркома. Секретарь принёс ему крепкий чай с лимоном, бутерброды с докторской колбасой и сыром. Маленков ел не торопясь, продолжая обдумывать детали предстоящего доклада товарищу Сталину.