Несколько дней без сна и отдыха мы обучали рабочих совершенно новому, непривычному делу. И сейчас я видел результат нашей работы, все знают и понимают, что и как делать. Движения бригад были слаженными, каждый знал свою задачу.

Поздно вечером мы с Андреем возвращались из партийного дома в наш Блиндажный посёлок, где не были почти целую неделю. Конечно, сказать, что за эти семь дней наша нога туда не ступала, нельзя. Но ночевать приходилось или в кабинете треста, или в лучшем случае в партийном доме, урывая по несколько часов сна между совещаниями и проверками.

И вот теперь, после позднего доклада товарищу Андрееву, можно позволить себе вернуться домой, в наш Блиндажный посёлок, где нас ждёт баня и поздний ужин, который для нас приготовил Василий. Мысль о горячей бане и домашней еде была необыкновенно притягательной после недели напряжённейшей работы.

Это я знал абсолютно точно, так как накануне поездки с отчётом мы виделись с нашим Иваном Петровичем, с которым и передали, что сегодня приедем домой. Он обещал всё организовать, как надо.

На нашей видавшей виды «эмке» особо не разгонишься. Андрей, конечно, молодец и каждый день что-то с ней делает, подкручивает, регулирует, но всё равно пока она скоростными качествами не отличается. Меня это, надо сказать, совершенно не огорчало. Я ехал, погружённый в свои думы, и, вспомнив слова Виктора Семёновича, мысленно подводил первые итоги своей деятельности в Сталинграде.

Конечно, начало строительства экспериментального завода панельного домостроения, это большой глобальный успех, который возможно имеет большое государственное значение. Но через год или даже два, не раньше. Надо быть реалистом и понимать, что быстрой отдачи от воплощения этой идеи в жизнь не будет. Технология должна быть отработана, кадры обучены, производство налажено.

А ситуация в Сталинграде такова, что успех был нужен ещё вчера. Всё, что делается, должно срабатывать очень и очень быстро, давать немедленный эффект. И у меня здесь есть большие значимые успехи и результаты, которые уже становятся видны.

Городской строительный трест за это короткое время я превратил в достаточно мощную строительную организацию, которая фактически монополизировала всё восстановление и строительство жилья во всём Сталинграде, кроме, конечно, частного сектора. В наших десяти строительных участках работает почти четыре тысячи только рабочих, двести человек на ремонтном участке, почти три сотни в управлении и на базе. Огромная армия строителей, слаженный механизм.

Как нам удалось этого добиться за такой короткий срок, мне лично не понятно, но удалось, и это самое главное. На заводах открытым текстом говорят, что штаты планируемых для развёртывания ОСМЧ надо будет урезать. Они должны будут заниматься только восстановлением промышленных зданий, а восстановление всего ЖКХ заводов поручить нашему тресту. И это очень и очень правильно, логично с точки зрения эффективности использования ресурсов.

За считанные дни, просто за счёт простой концентрации наших строительных участков, преобразился Кировский район. В нём уже нет ни одного пострадавшего жилого здания, на котором не шли бы восстановительные работы. И очень даже возможно, что к майским праздникам все восстановительные работы по линии нашего треста будут закончены. До Первого мая оставалось меньше двух недель, но темпы позволяли надеяться.

Это, конечно, не означает, что в Кировском районе не останется следов недавней битвы. Их ещё очень много, чего стоят многочисленные разрушенные частные дома. Но весь государственный жилой фонд мы успешно восстановим, это уже не вызывает сомнений.

На трёх ведущих сталинградских заводах наш трест начал успешно восстанавливать знаменитые рабочие посёлки заводов. И тот же Нижний посёлок СТЗ мы, возможно, успеем полностью воссоздать в его довоенном виде тоже к майским праздникам. Люди работают с невероятным энтузиазмом, вкладывая душу в каждый восстановленный дом.

Всё это в немалой степени благодаря тому, что с моей подачи на заводах начали производство челиевского мертеля, и у нас нет дефицита цемента. А также кирпича, производство которого разворачивается на «Баррикадах». Материальная база, это основа всего строительства.

Мои размышления о достигнутых успехах неожиданно прервал резкий и очень знакомый звук, который я много раз слышал.

Едущая впереди «эмка», подорвалась на противотанковой мине.

Ехавшая впереди нас практически от самого партийного дома «эмка» принадлежала областному Управлению НКВД. Андрей это знал абсолютно точно, он успел разглядеть номерные знаки ещё при выезде. У неё, в отличие от нашей, горели обе фары ярко и ровно, и скорее всего техническое состояние было не чета нашему потрёпанному автомобилю.

И вот прямо на наших глазах она взлетает на воздух на противотанковой мине!

Андрей среагировал мгновенно, с удивительной быстротой. Он экстренно затормозил, и как только наша машина остановилась, распахнул свою дверь и буквально выкатился из неё на обочину.

Я это же сделал, но естественно в другую сторону от машины. И надо сказать, что сделали мы это вовремя, буквально в последний момент. Спереди раздались винтовочные выстрелы, но они были не в нашу сторону. Надо честно сказать, это я в первые секунды не понял, не сразу сообразил, что происходит.

Выкатившись из машины, я достал ТТ, рывком оттянул затворную раму назад и отпустил её, и патрон с металлическим лязгом вошёл в патронник. Большим пальцем взвёл курок на боевой взвод и осторожно выглянул из-за большой кучи строительного мусора, за которой залёг, покинув машину.

В этот момент впереди раздалось три винтовочных выстрела и два из пистолета ТТ, звуки которого я отчётливо различал.

Мы как раз находились где-то на том уровне, куда энергетики дотянули останавливающуюся высоковольтную линию, и тут недалеко была крайняя понижающая трансформаторная подстанция. На дороге поворот к ней был обозначен свежепоставленным деревянным столбом, на котором был установлен новенький фонарь уличного освещения.

Вот как раз на пятачке дороги, освещённой этим фонарём, и была установлена мина, на которой подорвалась «эмка» НКВД. Мы ехали сзади на приличном удалении, метров семьдесят, не меньше. Фара на нашей машине жила своей автономной жизнью, Андрею с мужиками всё никак не удавалось найти с ней общий язык и договориться. Поэтому она включалась и выключалась независимо от подаваемых ей команд, совершенно непредсказуемо. Но Андрей уже привык ездить, ориентируясь на естественное освещение, благо ночи стояли ясные и лунные. Конечно, скорость нашего передвижения была так себе, невысокая.

Но сейчас неработающая фара, наверное, оказалась для нас настоящим благом. И скорее всего напавшие на энкавэдэшников нас попросту не обнаружили в темноте. Дистанция была приличной, а Андрей быстро среагировал и двигатель заглушил сразу же, не дав им времени засечь нас.

Расстояние от кучи, за которой я укрылся, до места диверсии было метров семьдесят, и в принципе нас не сложно было увидеть при желании. Но на наше счастье мы как раз оказались в глубокой тени каких-то развалин, и они нас достаточно хорошо замаскировали от посторонних глаз.

Ползать с протезом я ещё не пробовал, так же, как и передвигаться согнувшись перебежками под огнём.

«Вот как раз и попробую, — неожиданно пришла мне в голову мысль на эту тему, — будет боевое крещение моего протеза в деле».

Рядом, примерно в полукилометре слева, располагалась понижающая трансформаторная подстанция. Она охранялась нескольким постами, и там была телефонная связь с городом. Вне всякого сомнения, часовые звук взрыва услышали и должны были сообщить о нём по телефону. Вернее, должны были бы. Вполне возможно, что диверсанты параллельно напали и на саму подстанцию, чтобы перерезать связь. Исключать такую возможность никак нельзя, а тогда получается, что рассчитывать на скорый подход подкрепления не стоит. И действовать мне надо исключительно самостоятельно, полагаясь только на свои боевые навыки и опыт.