«Вот дела творятся. Фронт далеко отсюда, линия боёв в сотнях километров западнее, а меня не только не списывают под чистую как инвалида, а ещё и звёздочки вешают. Так, глядишь, и в полковники выбьюсь к концу войны. А вот женщин зря вооружают, только провоцировать будет лишние конфликты».

Эта последняя мысль меня почему-то развеселила, и я невольно заулыбался, представив себе наших секретарш с пистолетами. Но, наверное, улыбка вышла достаточно глупой и неуместной в данной ситуации.

— Что так удивлённо улыбаешься? — Виктор Семёнович внимательно посмотрел на меня. — Считаешь, что не заслужил повышения?

Он встал из-за стола и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину.

— А я бы, будь моя воля, наградил тебя орденом за вчерашнее. Не каждый день партийный работник в одиночку вступает в бой с диверсантами и побеждает. Кстати, у тебя есть медаль «За оборону Сталинграда»?

— Нет, когда же я мог. Её же только учредили, — ответил я.

— Тогда мы тебя к ней обязательно представим. Это вопрос решённый, я прослежу лично. Ты заслужил эту награду кровью.

— Я, Виктор Семёнович, заулыбался из-за мысли о вооружении женщин, — признался я. — Зря это, на мой взгляд. Только провоцировать будет лишние конфликты и недоразумения.

— Приказы не обсуждаются, а выполняются, — несколько резко и недовольно на мои слова отреагировал мой собеседник. — Это должен понимать каждый, тем более партийный работник.

— Да это я так, к слову, — поспешил я сгладить ситуацию.

— К слову, — недовольно буркнул Виктор Семёнович, останавливаясь у окна. — Кто вот врагу информацию поставляет о твоих передвижениях, о твоём распорядке дня, вот главный вопрос. Вот теперь над чем думать придётся и днём, и ночью. Как они знали, где и когда ты поедешь? Это же означает, что у них есть источник информации здесь, в Сталинграде. Возможно, даже в наших структурах.

Эта мысль висела в воздухе тяжёлым грузом.

— А это пусть НКВД и «Смерш» думает, это их прямая работа и обязанность, — ответил я твёрдо. — Бдительность терять, конечно, не надо, это было бы преступной глупостью. Но я лично работать буду, а не оглядываться, как заяц, на каждый куст и каждую тень. Иначе просто с ума сойти можно от параноидального страха. Работа должна продолжаться, завод строиться, дома восстанавливаться.

Страха у меня от такой новости, что приказ на мою ликвидацию пришёл из самого Берлина, не было. Скорее, какое-то странное удивление и даже, как ни парадоксально, некоторая гордость. Значит, наша работа настолько важна, что сам фюрер обратил на неё внимание. Но, конечно, мало приятного в этом. Они ведь, гады, наверняка попробуют ещё и не раз. Ресурсов у них для этого хватит. Ну что же, будем иметь в виду и быть постоянно начеку.

Грозные приказы из Москвы, тем более подписанные самим Берией, выполнять надо немедленно, без промедления. И пока я беседовал со вторым секретарём горкома партии, обсуждая детали произошедшего, мне уже выделили новую персональную машину с водителем. Им оказался опять Михаил, которого я уже знал. Он вместе с Андреем был отправлен получать табельное оружие и проходить ускоренный инструктаж по его применению.

Эту новость мне сообщил начальник охраны партийного дома, поднявшийся в кабинет второго секретаря. Он вежливо, но настойчиво посоветовал мне из-за этого задержаться в горкоме до четырнадцати часов.

— Товарищ Хабаров, пока ваши водители проходят инструктаж и получают оружие, лучше вам остаться здесь, — объяснил он. — В здании безопасно, охрана усилена. А к двум часам дня всё будет готово.

Я решил последовать умному совету и отправился в свой отдел на втором этаже. Но никого там, естественно, не застал в это утреннее время. На место Гольдмана, ушедшего директором завода, никого ещё не назначили, и все его многочисленные поручения и обязанности переложили на оставшихся инструкторов горкома. И никого особо не волнует, что их осталось всего двое на весь огромный объём работы. Поэтому их участь теперь, крутиться как белки в колесе, пытаясь объять необъятное и успеть везде.

А я отправился в секретную часть горкома. Раз уж появилась такая редкая возможность и свободное время, то надо ею воспользоваться и поподробнее ознакомиться со всеми свежими Постановлениями ГКО, приказами наркоматов и прочими руководящими указаниями, касающимися восстановления города и области.

Ничего особо интересного я для себя поначалу не нашел. Всё это, хотя бы в общих чертах, мне уже известно из устных докладов и совещаний. Но последним в папке оказался приказ наркомата строительства. Он совсем свеженький, пришёл из Москвы буквально вчера поздно вечером и назывался «О строительстве в н. п. Михайловка Сталинградской области цементного завода».

Я начал читать внимательно, и с каждой строкой понимание масштаба проекта росло.

Этот приказ ситуацию вокруг строительства этого завода менял совершеннейшим, кардинальным образом. С сегодняшнего дня это не стройка областного или даже республиканского значения, а всесоюзная стройка, которая полностью будет вестись силами и средствами наркомата строительства СССР. И товарищ нарком Гинзбург за это дело отвечает персонально перед Государственным Комитетом Обороны.

Для непосредственной работы на стройке решено привлечь всех сотрудников простаивающего сейчас Сенгилеевского цементного завода, и всех цементных дел мастеров, успевших эвакуироваться из всех городов Союза, где была такая промышленность до войны.

На новый строящийся завод приказано срочно направлять всё соответствующее специализированное оборудование, которое успели эвакуировать в тыл в сорок первом и сорок втором годах с временно оккупированных территорий. Часть оборудования возможно даже будет снята с других цементных заводов страны, если специальные комиссии решат о их недостаточной загрузки. Сроки строительства установлены даже ещё более жёсткие, чем планировалось изначально. Через полгода это должно быть уже полноценно работающее предприятие с полным циклом производства. А первую продукцию, пусть и в ограниченном количестве, завод должен дать уже к первому июля этого года. И одним из приоритетных, первоочередных потребителей продукции нового завода назван город Сталинград и вся область.

Наш персонал на стройке будет существенно разбавлен военнопленными, причём не только немецкими, но и румынскими, итальянскими, венгерскими. И это будут не только простые чернорабочие, но и взятые в плен инженеры, техники и просто те, кто имеет образование выше среднего и может быть полезен.

На последней странице приказа ещё раз особо подчёркнуто и сказано о том, что продукция нового завода в первую очередь пойдёт на восстановление Сталинграда и области, а уже потом на другие стройки страны.

Я перечитал приказ дважды, осознавая его значимость для нашей работы. Это означало, что проблемы с цементом будут решены кардинально.

Начальник охраны ещё утром сказал, что раньше четырнадцати часов сегодня мне не судьба покинуть партийный дом из соображений безопасности. И раз уж так всё сложилось, то отказываться от возможности спокойно пообедать в нормальных условиях, за столом, а не на бегу, большая глупость. И из секретной части я направился в нашу столовую.

Мне, конечно, сложно объективно сказать, как в целом обстоят дела со снабжением продовольствием в городе, но в нашей партийной столовой кормят всё лучше и лучше чуть ли не с каждым днем. И скорее всего дело даже не столько в улучшении снабжения, сколько в грамотном налаживании самой работы кухни и организации процесса. Я, например, вижу, что намного повысилась дисциплина среди персонала: повара и весь персонал начали намного лучше выглядеть, банально в столовой стало больше порядка и чистоты. И видно, что люди на рабочих местах просто больше шевелятся, работают с желанием.

Это, кстати, сразу же самым непосредственным образом сказывается на качестве приготовления и ассортименте блюд. Сейчас, во время войны, конечно, смешно, да, наверное, и кощунственно говорить об этом вслух. Но готовить просто на отвали, по принципу «и так сойдёт», «всё равно съедят», когда есть возможность людям организовать хоть какую-то маленькую радость в их тяжёлой жизни, на мой взгляд, преступно и недопустимо.