Она остановилась, упёршись руками в стол.

— И кто будет решать? Кто будет тем, кто скажет «да» или «нет», когда придёт время действовать? У нас теперь комитет по выживанию?

— Решать будем мы с тобой, — сказал я твёрдо. — Он — источник информации. Не более. Окончательное решение остаётся за нами.

Бэлла смотрела на меня долго. Потом её плечи обмякли. Она села.

— Ладно. Пусть будет по-твоему. Но я хочу с ним поговорить. Лично. Чтобы оценить его самой.

— Договоримся. Завтра, здесь.

На следующее утро я предупредил Леона. Он кивнул, без возражений. После полудня мы все трое собрались в комнате семь. Бэлла сидела за столом, как судья. Я стоял у окна. Леон вошёл, осмотрелся и занял стул напротив Бэллы.

— Бэлла Ситцен, — представилась она холодно. — Теперь ты знаешь, кто я.

— Леон Харт. Я знаю. И знаю, что ты не доверяешь мне. Это разумно.

— Расскажи мне, что ты знаешь. Всё. И почему ты решил, что мы тебе нужны.

Леон вздохнул и начал говорить. Он изложил свою теорию ещё более детально, чем мне, подкрепил цифрами, графиками, которые принёс с собой. Он говорил о вероятностях, о стандартных отклонениях, о паттернах, которые не видны невооружённым глазом. Это было впечатляюще. И страшно.

Бэлла слушала, не перебивая. Когда он закончил, она задала всего один вопрос:

— Что ты будешь делать, если твои вычисления укажут на следующую жертву? На того, кого система выберет для «сброса»?

Леон помолчал, обдумывая.

— Это от многого зависит, — сказал он наконец. — Если это случайный, ни в чём не повинный студент… я попытаюсь предупредить его. Ненавязчиво. Изменить его поведение, чтобы он перестал быть «шумным». Если это кто-то, кто представляет угрозу для других… возможно, позволить системе сделать свою работу будет меньшим злом.

— Меньшим злом, — повторила Бэлла без интонации. — Удобная философия для статистика.

— Реальность состоит из выборов между плохим и худшим, — парировал Леон. — Я не герой. Я аналитик. Моя задача — понять механизм. А что делать с этим пониманием… это уже вопрос стратегии. Ваша область, как я понимаю.

Бэлла обменялась со мной взглядом. В её глазах читалась та же оценка, что и у меня: опасен, но полезен. И, кажется, искренен.

— Хорошо, — сказала она. — Ты в деле. Но правила просты. Всё, что ты узнаёшь, — только для нас троих. Никаких самостоятельных действий. Никакого героизма. Ты предупреждаешь нас, мы решаем, что делать. Нарушишь — связь разорвана. И ты останешься один.

— Согласен, — кивнул Леон. — Есть ли у вас сейчас какие-то данные, которые могут помочь моим моделям? Что-то, что не отражено в официальных отчётах?

Я посмотрел на Бэллу. Она едва заметно кивнула.

— Есть кое-что, — сказал я. — Не данные. Ощущения. Есть места в академии, где магия… фальшивит. Болеет. Как будто фундамент там повреждён. И эти места могут быть связаны с твоими «стрессовыми событиями».

Леон насторожился.

— Ты можешь их определить? Координаты?

— Приблизительно. — Я взял чистый лист и начал рисовать схематичную карту академии, отмечая крестиками те самые «фальшивые ноты», что чувствовал. Восточное крыло, фундамент под лабораториями Когтей. Стена рядом с архивом Костей. Зона возле кабинета Сирила. — Вот. Здесь давление другое. Здесь система… хромает.

Леон изучал карту, его ум уже работал, сопоставляя с его собственными данными.

— Интересно… Восточное крыло — там был инцидент с гемолитическим агентом. Архив Костей — туда подбрасывали артефакт. Кабинет Веспера… рядом с ним ничего громкого не происходило, но туда стекаются все отчёты. Все точки сбора информации. — Он посмотрел на меня. — Твои «слабые места»… это не случайные точки. Это узлы. Узлы контроля. Или наблюдения.

Теория обретала новые, более чёткие очертания. Если система имела слабые места, то они были не в случайных участках, а в самых важных. В её нервных узлах.

— Значит, если мы хотим воздействовать на систему… — начала Бэлла.

— Нужно воздействовать на эти узлы, — закончил Леон. — Но очень, очень осторожно. Потому что если они — нервные узлы, то любое воздействие вызовет мгновенную, болезненную реакцию. Возможно, именно такую, как «санитарная чистка».

Мы сидели втроём в маленькой комнате, и воздух казался густым от непроизнесённых мыслей, от страха, от странного, зарождающегося азарта. Мы были тремя разными частями одного пазла: я — чувствующая, Бэлла — связующая и стратегическая, Леон — аналитическая. Вместе мы могли видеть картину, недоступную каждому в отдельности.

— Что дальше? — спросил Леон.

— Дальше мы просто живём, — сказала Бэлла. — Учимся. Собираем данные. И ждём. Следующее «стрессовое событие» не заставит себя ждать. В Морбусе тишина никогда не длится долго. А когда оно случится… мы будем готовы. Или попытаемся быть готовыми.

Леон собрал свои бумаги и встал.

— Тогда я продолжу работу. Я попробую найти корреляцию между твоими «узлами» и историческими данными по инцидентам. Возможно, удастся предсказать, где ударит следующая молния.

Он ушёл. Бэлла и я остались вдвоём.

— Ну? — спросил я. — Твоё мнение?

— Он умён. Слишком умён для своего же блага, — сказала она. — Но он прав в одном — вместе мы сильнее. Просто… я боюсь, что его логика однажды столкнётся с нашей реальностью. И логика проиграет.

— Тогда мы его спасём, — сказал я. — Если сможем.

Она посмотрела на меня, и в её глазах на мгновение промелькнуло что-то мягкое.

— Ты начинаешь брать на себя ответственность за других, Кайран Вэйл. Это опасно.

— Всё, что мы делаем здесь, опасно, — ответил я. — Но если мы будем заботиться только о себе… тогда мы уже проиграли. Стали частью системы.

Она ничего не сказала. Просто кивнула. И мы вернулись к работе — каждый к своей части общего плана. У меня теперь была не только Бэлла. Был Леон. Была небольшая, хрупкая сеть внутри большой, чудовищной системы.

И впервые с того дня, как я переступил порог Морбуса, у меня появилось не смутное чувство выживания, а нечто, отдалённо напоминающее цель. Не просто выжить. Понять. И, возможно, изменить правила.

Прошло несколько дней после инцидента с Торном. Тяжёлый осадок не проходил, а лишь густел, как туман над бездной. Отношения с Бэллой висели в странной невесомости между невысказанной благодарностью и обоюдным стыдом. А тут ещё объявили о начале подготовки к «Празднику Тени», который как-то неожиданно подступил…

Он не был праздником в обычном понимании. Это был ритуал. Годовщина заключения «Великого Договора» — того самого, что, согласно официальной истории, спасло остатки магического мира после Катастрофы, ценой его изоляции и перерождения в Тьму.

Подготовка к нему шла неделю. Всю академию, от чердаков до подвалов чистили, скребли, украшали. Не яркими флагами и гирляндами, а сложными, мрачными инсталляциями из чёрного металла, тёмного стекла и светящихся в ультрафиолете грибов. Воздух пропитался запахом особых благовоний, густым, дурманящим ароматом полыни, мирры и чего-то ещё, отдававшего холодным камнем и сталью.

Студенты ходили возбуждённые, но это было странное возбуждение, без радости, скорее нервная лихорадка. Праздник был обязательным для всех. И это была не просто вечеринка. Это была демонстрация. Себе и, возможно, тем, кто смотрел извне, что Морбус жив, могуч и верен своим принципам.

Нас, первокурсников, готовили особо. Нам разъяснили протокол: определённый вид одежды: тёмные, но чистые мантии, никаких личных украшений, кроме домовых. Места в Зале Пиршеств, в самом конце, у входа, и главное правило: не прикасаться ни к чему, что не является едой или питьём, и не вступать в разговоры со старшекурсниками или преподавателями без их инициативы.

— Это не ваш праздник, — сухо пояснил Сирил на последнем перед событием собрании. — Вы — зрители. Наблюдайте. Запоминайте. И помните: любое нарушение этикета будет расценено как неуважение не просто к академии, а к самому Договору. Последствия будут соответствующими.