Когда стемнело (тьма спустилась быстро, пелена на небе поглотила последний свет, и мир погрузился в глубокие, непроглядные сумерки, нарушаемые лишь призрачными всполохами блуждающей магии и редкими кострами выживших), Бэлла встала и протянула мне руку.

— Идём. Нам нужно укрытие получше. И, возможно… нам нужно показать им, что мы не призраки.

Мы нашли полуразрушенную аудиторию недалеко от места, где когда-то была наша комната семь. Крыша частично обрушилась, открывая вид на искажённое небо, но стены держались. Внутри уже ютились несколько человек — испуганные первокурсники из разных Домов. Увидев нас, они съёжились. Бэлла, не говоря ни слова, начала действовать. Она нашла относительно целый угол, расчистила его от обломков, развела небольшой, почти бездымный огонь из обломков мебели, используя свою способность высечь искру из остаточной магии в воздухе. Леон, оправившись, отправился на разведку и вернулся с находкой — ящиком сухих пайков из заваленного склада столовой, чудом уцелевшим.

Мы ели молча, поделившись с другими. Простые действия — развести огонь, найти еду, расчистить место — оказались мощнее любых слов. Они показали, что мы не боги и не монстры. Мы такие же выжившие, просто знающие немного больше о том, как устроен этот новый, страшный мир.

Когда первокурсники уснули, сбившись в кучу у огня, мы с Бэллой вышли под «звёзды» — те самые блуждающие, хаотичные вспышки в небесной пелене.

Она стояла рядом, её плечо касалось моего. Мы смотрели на руины нашей тюрьмы.

— Ну что, архитектор? — тихо спросила она. Её голос был усталым, но в нём не было горечи. Была лишь странная, опустошённая ясность. — Будем строить что-нибудь новое? Или сначала найдём, где тут можно поспать?

Я посмотрел на неё. На её лицо, освещённое мерцающим светом с неба, на ссадину на лбу, на упрямый, несломленный уголок губ. Я посмотрел на руины, где в тёмных провалах ещё теплились огоньки жизни. Я прислушался к себе. К той пустоте внутри, что была теперь наполнена смертью целого хоть и маленького мира, но под этим слоем шлак находилось… нечто иное. Не голод. Не ярость. Усталость, да. Боль, да. Но и странное, тихое чувство. Не победы. Окончания. Как после долгой, изнурительной болезни, когда наступает тишина, и ты понимаешь, что просто жив. И всё.

— Сначала поспать, — ответил я, и мои губы дрогнули в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. — А потом… посмотрим. Может, и построим. Только на этот раз… без чертежей. Без узлов. Без редукторов.

Она кивнула и взяла меня за руку. Её пальцы были холодными, но цепкими.

— Без редукторов, — согласилась она.

Мы стояли так ещё некоторое время, двое детей на пепелище взрослого ада. Мы убили наш мир. Мы уничтожили тюрьму, ставшую домом. Мы были чудовищами и спасителями, палачами и освободителями в одном лице. И теперь нам предстояло жить с этим. Жить в новых руинах, под новым, больным небом, с новой магией, пульсирующей в наших жилах и в воздухе.

Путь вперёд был тёмным, непредсказуемым, полным опасностей. Но он был нашим путём. Не проложенным системой. Не предопределённым Ректором. Нашим.

Я взглянул вверх, на дрожащую пелену, и впервые за долгое время не пытался услышать в ней ритм, узор, смысл. Пусть будет хаос. Пусть будет тишина. Пусть будет что будет.

Мы повернулись и пошли обратно к огню, к нашим немногим спасительным запасам, к нашим случайным, испуганным союзникам. Впереди была ночь в разрушенном мире. А за ней — неизвестность.

И это было страшно. Но это была наша неизвестность. Наша новая, дикая, непредсказуемая жизнь. И мы шли навстречу ей вместе.

— Что теперь будем делать? — тихо спросил Леон, поглядывая на другую группу бывших учеников.

Я не ответил. Потому что ответа не было. Было только утро, которое должно было наступить после этой долгой, долгой ночи. И шаг, который нужно было сделать ему навстречу.

Спустя три дня мы нашли Малхауса.

Он сидел в своём кабинете, вернее, в том, что от него осталось. Одна стена обрушилась, открывая вид на искривлённый, серый ландшафт внутреннего двора, теперь больше похожего на кратер. Стол был завален обломками штукатурки и разорванными папками. Сам он сидел за ним прямо, как всегда, в своём чёрном камзоле, теперь покрытом тонким слоем пыли. Перед ним лежал раскрытый блокнот. Не тот, что он дал мне. Другой. Толстый, кожаный, со стёршимся золотым тиснением.

Увидев нас на пороге — меня, Бэллу и молча следовавшего за нами, как тень, Леона, — он не удивился. Лишь медленно поднял взгляд. Его лицо, всегда жёлтое и сухое, казалось ещё более иссохшим, но глаза по-прежнему были остры, как скальпели.

— Вэйл. Ситцен. Харт. — Он кивнул, как будто мы пришли на плановую консультацию. — Я полагал, что вы погибли в эпицентре. Статистика была не в вашу пользу.

— Мы выбрали другую статистику, — сказала Бэлла, её голос звучал ровно, но я чувствовал лёгкое напряжение в её руке, сцепленной с моей.

Малхаус позволил себе едва заметную гримасу, которую можно было принять за улыбку.

— Очевидно. Присаживайтесь, если найдёте, куда. — Он жестом указал на два уцелевших стула. Леон остался стоять у разрушенной стены, наблюдая за двором.

Мы сели. Тишина в кабинете была густой, нарушаемой лишь далёким скрежетом камня где-то в глубине руин.

— Система пала, — констатировал Малхаус, откладывая перо. — «Механизм самоочистки», как я его называл, уничтожен. Вместе с большей частью управляющего контура. Осталась… анархия. Случайные всплески магии, осколки артефактов, выжившие, пытающиеся не сойти с ума. — Он посмотрел на меня. — Ваша работа?

— Наша, — поправил я.

— Ещё лучше. Коллективная ответственность. — Он кивнул, как будто ставя галочку в невидимом отчёте. — Ректор?

— Исчез. Слился с коллапсом, — ответил я, вспоминая тот последний взгляд.

— Сирил Веспер?

— Не видели. Предполагаем, что погиб, пытаясь восстановить контроль.

— Вероятно. Он всегда был предан функции, а не людям. — Малхаус перевёл взгляд на свой блокнот. — Моё расследование, таким образом, завершено. Преступник — сама система — уничтожен. Следствие закрыто. Остались лишь… последствия.

Он закрыл блокнот и отодвинул его от себя.

— Вопрос теперь в том, что делать с этими последствиями. У вас есть планы, юные архитекторы хаоса?

Мы переглянулись. Планов не было. Были лишь инстинкты: найти воду, еду, безопасное укрытие, не дать тем, кто выжил, передушить друг друга в панике.

— Возвращаться, — просто сказала Бэлла.

— Достойная краткосрочная цель, — согласился Малхаус. — Но неподходящая. Выход всё равно закрыт до следующего набора мощными чарами, которые больше некому снять, и сами они не развеятся.

— Значит нужно здесь как-то выживать… нам всем. — произнёс я.

— Без структуры, без правил, даже примитивных, эта масса напуганных детей и сломленных взрослых быстро деградирует до состояния стаи. А стая в условиях тотального дефицита ресурсов… вы понимаете.

— Вы предлагаете создать новые правила? — спросил я. — Новую систему?

— Я предлагаю предотвратить самый кровавый хаос, — поправил он. — Я не Ректор. Я не верю в идеальные системы. Но я верю в необходимость минимального порядка для предотвращения убийства слабого сильным за глоток воды. Для этого нужен авторитет. Не тирания. Авторитет. Тот, кому будут верить. Или, как минимум, бояться ослушаться.

Он посмотрел на нас по очереди.

— У вас троих он есть. Вы — те, кто стоял в центре бури и вышел из неё. Для выживших вы — миф. Призраки, демоны, спасители — неважно. Вы — сила. И вы вместе. Это уже структура.

— Мы не хотим править, — резко сказала Бэлла.

— Я и не предлагаю вам править. Я предлагаю вам… быть точкой сборки. Якорем. Чтобы те, кто ещё способен мыслить, знали, куда можно прийти. Чтобы те, кто хочет просто выжить, знали, что есть некая общая договорённость, которую нарушать не стоит. — Он выдвинул ящик стола и достал оттуда несколько листов относительно чистой бумаги, чернильницу, перо. — Вам не нужен трон. Вам нужна… штаб-квартира. И несколько простых законов. «Не убивай без крайней необходимости». «Дели найденную воду и еду». «Слушайся, когда речь идёт о общей безопасности». Примитивно, но работает в краткосрочной перспективе.