Я открыл глаза. Сердце забилось чаще, но теперь это был не страх, а странное, почти пьянящее возбуждение. Знание было одновременно пугающим и дарующим невиданную силу.

Я мог слышать болезнь своего дома. Я мог находить его скрытые раны, его тайные слабости.

Что я буду с этим делать — пока не знал. Возможно, укреплять их, чтобы обезопасить себя и тех немногих, кто начал мне быть небезразличен. Возможно, однажды — использовать. Но одно было ясно с леденящей ясностью: игра, в которую я ввязался, только начиналась. И у меня, Кайрана Вэйла, последнего наследника выродившегося рода, мальчика с проклятием-даром, только что появилось уникальное, тихое, смертельно опасное преимущество.

Я выглянул из-за занавески. Леон по-прежнему склонился над своими цифрами, его лицо было озарено сосредоточенным светом грибкового светильника. Марк тихо спал, укрывшись с головой. Гаррет ворочался и ворчал что-то неразборчивое во сне.

Обычная жизнь. Обычные студенты, решающие свои обычные студенческие проблемы.

А я сидел среди них, в этой каменной утробе, и слушал, как под нами, в непроглядной тьме, поёт раненый камень. Его песня звала куда-то в глубину. И часть меня, тёмная, голодная часть, уже начинала ей вторить.

Через два дня после встречи с Элриком меня нашли после урока малых проклятий. Не Сирил и не кто-то из Дома Костей. Ко мне подошёл старшекурсник в строгой, лишённой украшений чёрной мантии — не факультетской, а общеакадемической формы.

— Кайран Вэйл?

— Я.

— Профессор Малхаус просит вас зайти. В его кабинет. Сейчас.

Я кивнул, стараясь не показывать, как внутри всё переворачивается. Профессор Аргус Малхаус. Криминалистика и судебная магия. Его имя упоминали с особым, сухим уважением. Он не принадлежал ни к одному Дому, подчиняясь напрямую ректору, и его кафедра была чем-то вроде внутренней инспекции. К нему вызывали не для приятных бесед.

Кабинет Малхауса находился не в крыле какого-либо Дома, а в нейтральном административном корпусе. Коридоры здесь были чище, тише, стены окрашены в тусклый серый цвет. Воздух пах пылью и старыми документами, без привычного магического фона — видимо, здесь работали серьёзные поглотители шума.

Дверь в кабинет была из тёмного дуба, с простой бронзовой табличкой: «Проф. А. Малхаус. Расследование магических инцидентов». Я постучал.

— Входите.

Голос был сухой, без эмоций, как скрип пергамента. Я вошёл.

Кабинет был не таким, как я ожидал. Никаких зловещих артефактов на полках, никаких магических диаграмм на стенах. Просторная комната, заставленная стеллажами с аккуратными папками. Большой письменный стол, заваленный бумагами. И одинокий стул для посетителя. Окно, выходящее во внутренний двор, пропускало холодный свет.

За столом сидел сам Малхаус. Человек лет пятидесяти, с лицом, которое казалось вырезанным из жёлтой слоновой кости. Тонкие, бескровные губы, прямой нос, высокий лоб, на котором застыли морщины глубокой сосредоточенности. Его глаза, серые и острые, как скальпели, изучали меня без приветствия, без любопытства — просто фиксировали факт моего присутствия. Он был одет в тот же простой чёрный камзол, что и его посыльный.

— Садитесь, Вэйл.

Я сел, положив руки на колени, стараясь не сутулиться. В комнате было тихо. Слишком тихо. Даже моё дыхание казалось грубым нарушением порядка.

Малхаус отложил перо, которым что-то писал, и сложил руки на столе. Его пальцы были длинными, сухими, без единого украшения.

— Кайран Вэйл. Четырнадцать лет. Последний наследник дома Вэйл. Поступил в академию Морбус в этом наборе. Определён в Дом Костей. Имеет зафиксированный дар поглощения малых проклятий. — Он говорил ровно, перечисляя факты. — В настоящее время участвует в межфакультетном проекте по изучению аномалий с адептом Бэллой Ситцен. Кураторы — Сирил Веспер и Вердания Чертополох. За первые две недели проявил нестандартные способности к диагностике. Участвовал в ликвидации инцидента с гемолитическим артефактом. Всё верно?

— Всё верно, профессор, — подтвердил я, глотая. Он знал всё. Конечно, знал.

— Хорошо. — Он сделал небольшую паузу, как бы давая информации улечься. — Теперь я расскажу вам историю, Вэйл. Не требуя немедленных комментариев. Просто слушайте.

Он откинулся на спинку кресла, и его взгляд устремился куда-то за моё плечо, в прошлое.

— Пять лет назад, в ходе рутинной инвентаризации фондов библиотеки, пропали три свитка. Не самые ценные с магической точки зрения, но содержащие уникальные лингвистические данные по до-катастрофным наречиям. Их поиски ни к чему не привели. Четыре года назад, во время практикума по элементальной алхимии, произошёл взрыв. Погиб студент. Официальная причина — нарушение техники безопасности. Три года назад от сердечного приступа умер ассистент профессора Вербуса, работавший над каталогизацией древних юридических казусов. Два года назад сошёл с ума и был изолирован архивариус, специализировавшийся на генеалогии тёмных родов. Год назад бесследно исчез студент Дома Теней, увлекавшийся криптографией доклассического периода.

Он снова посмотрел на меня. Его серые глаза были абсолютно пусты.

— Что объединяет эти случаи, Вэйл?

Я молчал, понимая, что вопрос риторический.

— Их объединяет то, что все жертвы так или иначе работали с информацией. С информацией о времени до Катастрофы. О том, каким был мир до того, как его перевернули с ног на голову и назвали Тьму Истиной. И во всех случаях официальные заключения были… удобными. «Несчастный случай». «Самовольные эксперименты». «Врождённая слабость духа». Ни одного расследования, доведённого до логического конца. Ни одной попытки найти связь.

Он выдвинул ящик стола и достал оттуда тонкую папку из серого картона. Положил её передо мной, но не открыл.

— Я веду собственное расследование. Неофициальное. Потому что официально эти дела закрыты. И в процессе этого расследования я обратил внимание на вас.

Моё сердце упало куда-то в ботинки.

— На меня?

— На вашу уникальную особенность, — уточнил он. — Вы не просто снимаете проклятия. Вы чувствуете их структуру. Вы видите «швы», как вы выразились в отчёте брату Хельвину. Вы, по сути, видите следы вмешательства. Манипуляции. Фальсификации.

Он приоткрыл папку. Внутри лежали несколько фотографий — не магических отпечатков, а обычных, чёрно-белых снимков. На них были запечатлены места происшествий, которые он описал. Я увидел обугленный стол в лаборатории, аккуратный кабинет с упавшим на пол стулом, пустующую келью.

— Официальные диагносты, — продолжал Малхаус, — искали следы насильственной магии, яды, вмешательство посторонних. И ничего не находили. Потому что, возможно, вмешательство было иного рода. Не грубым. Тонким. Как корректировка уже существующей реальности. Как внесение крошечной ошибки в уравнение, которая приводит к катастрофе. Или… как активация уже заложенной в жертву «мины».

Он ткнул пальцем в одну из фотографий — ту, где была пустая келья.

— Этот студент, Ренар, изучал символы, которые встречаются в самых ранних, «испорченных» слоях фундамента академии. Он утверждал, что нашёл закономерность. На следующий день его не стало. Ни следов борьбы, ни остаточных чар. Просто… пустота. Как будто его стёрли ластиком. — Малхаус посмотрел на меня. — Вы чувствовали когда-нибудь подобную «пустоту», Вэйл? Не отсутствие магии, а след её насильственного, идеального удаления?

В голове пронеслись картины: Солерс и остальные, чья аура оборвалась чисто; кристалл с кроверазрушающим ядом, чья структура была пронизана чужеродной грязью; ритм Камня с его фальшивыми нотами.

— Возможно, — осторожно сказал я. — Но я не уверен.

— Я не прошу уверенности. Я прошу внимания. — Малхаус закрыл папку. — Я считаю, что в академии действует механизм. Не человек, не группа заговорщиков. Механизм самоочистки. Он выявляет тех, кто подбирается слишком близко к запретным истинам, и… ликвидирует их. Маскируя под несчастные случаи или естественные причины. И делает это так искусно, что даже опытные криминалисты не находят зацепок.