Мы ждали, пока звук их шагов не затих вдали. Потом вошли.

Внутри маленькой комнаты стоял стойкий запах озона, крови и серы. Посреди каменного пола лежал разбитый кристалл, похожий на тот, что был в хранилище, но меньше. Вокруг него — лужица той же тёмной крови. Инструменты валялись в беспорядке.

Бэлла осмотрела место.

— Он что, взорвался у него в руках?

— Не совсем, — тихо сказал я. — Я… направил обратно его же силу. Усиленную.

Она посмотрела на меня. В её глазах не было осуждения. Было понимание.

— Он выживет?

— Не знаю. Но если выживет… он больше не захочет этого повторять.

Она кивнула.

— Значит, твоя месть состоялась. Без шума, без свидетелей. Чисто.

Мы быстро осмотрели комнату, забрали несколько обрывков записей, которые валялись на столе, и вышли, задвинув дверь. На обратном пути мы молчали.

Только когда мы поднялись на уровень жилых помещений, Бэлла остановилась.

— Ты сделал то, что должен был сделать. Они напали на твой Дом. Ты ответил. И предотвратил нечто худшее.

— Я почти убил его, — сказал я, глядя на свои руки. Они были чистыми. Но я чувствовал на них липкую тяжесть чужой боли.

— Они убили бы тебя и ещё десяток других без колебаний. Ты дал урок. — Она положила руку мне на плечо. — Не сомневайся в этом. В этой игре нет места сомнениям.

Мы разошлись. Я вернулся в спальный блок, забрался на свою койку и лёг, уставившись в темноту.

Внутри была знакомая пустота. Но теперь в ней плавало что-то новое. Не просто сытость. Удовлетворение хищника, который не просто нашёл добычу, но и защитил свою территорию.

Это было опасно. Это меняло меня. Но, возможно, в мире Морбуса только так и можно было выжить.

А где-то в стенах академии, возможно, стонал человек с разорванными магическими каналами, навсегда запомнивший вкус своей же отражённой грязи.

Урок был усвоен. С обеих сторон.

Неделя выдалась относительно спокойной. Те самые «Певцы крови» затаились, а тех, что пострадали из-за своего ритуала… я их не запомнил. Но Бэлла говорит они поуспокоились. А мы продолжали заниматься своими планами. И сейчас был один из важных пунктов.

Визит к Элрику был запланирован заранее как официальная часть нашего проекта, и отменять мы его не собирались. Бэлла оформила всё безупречно:

«Изучение влияния долговременных симбиотических связей на восприятие магического поля».

Прошение подписали и Чертополох, и брат Хельвин. Сирил скрипя сердце одобрил — видимо, решив, что наблюдение за мной в присутствии двух профессоров будет даже полезнее.

Мы шли по знакомому коридору вглубь казематов Дома Костей. Бэлла несла артефакт — нечто среднее между компасом и камерой обскура, настоящий антиквариат, выданный из запасов Шёпота для правдоподобия. Я нёс папку с бланками для записей. Оба молчали, но напряжение между нами было почти осязаемым. После инцидента с «Певцами Крови» прошла всего неделя, и каждый шаг за пределы обычного расписания казался рискованным.

Дежурный у двери — тот же тощий некромант с блестящими глазами — кивнул, увидев наши пропуска, и отодвинул тяжёлую каменную створку без единого вопроса. Его безучастность была пугающей.

Внутри комнаты мало что изменилось. Тот же влажный, густой воздух, пахнущий старой землёй, сладковатым запахом разложения, который маскировали травы Чертополоха. Элрик сидел в той же позе у подножия своего дерева-тела. Листья на ветвях шелестели тише обычного, будто прислушиваясь к нашим шагам.

Вердания Чертополох уже была здесь. Она стояла у каменного столика, растирая в ступке смесь сухих трав и измельчённых кристаллов. Увидев нас, она лишь подняла бровь — единственный признак интереса на её аскетичном лице.

— Вовремя, — сказала она своим бархатным, глуховатым голосом. — Он сегодня более… собран. Но не обольщайтесь. Периоды ясности коротки. Будьте кратки и конкретны. Я переведу, что смогу.

Бэлла, не теряя деловитости, установила прибор на треногу и начала что-то настраивать, щёлкая рычажками и сверяясь с небольшим блокнотом. Я положил папку на свободный угол стола и подошёл ближе к Элрику.

Его «лицо» медленно повернулось ко мне. Две тёмные щели-глаза казались чуть глубже, осмысленнее, чем в прошлый раз. Из них по-прежнему сочилась янтарная смола, но медленнее, словно дерево экономило силы. Я чувствовал на себе его внимание — тяжёлое, древнее, лишённое человеческой спешки.

— Мы здесь, чтобы провести серию измерений, — начал я по заученному сценарию, стараясь говорить чётко и нейтрально. — Зафиксировать колебания магического фона в вашем присутствии и их корреляцию с общеакадемическими показателями.

Из щели, служашей ртом, вышел звук. Не просто скрип. Что-то вроде скрежета камня о камень под давлением. Звук был настолько тихим, что я услышал его скорее костями, чем ушами.

— Лжёшь…

Я вздрогнул, невольно отступив на шаг. Бэлла замерла с рычажком в руке. Даже Чертополох перестала растирать смесь в ступке, её пальцы застыли на ручке пестика.

— Что он сказал? — тихо спросил я, не отрывая взгляда от тёмных щелей.

Чертополох медленно поставила ступку на стол и подошла ближе. Её зелёные глаза, обычно холодные и отстранённые, сузились, изучая меня, потом Элрика.

— Он говорит: «лжёшь». — Она сделала паузу, как бы перепроверяя восприятие. — Обращение не к прибору. К тебе лично.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Он знал. Чувствовал суть под слоем официальной легенды. Я приготовился к худшему — к разоблачению, к крику Чертополоха, к появлению стражи.

«Успокойся,» — тут же прошипел Голос, его мысленный голос прозвучал как удар хлыста. — «Он не читает мыслей. Он чувствует диссонанс. Твоё нутро резонирует с фундаментом иначе, чем у других. Покажи ему эту суть. Говори правду, но не всю.»

Я сделал шаг вперёд, игнорируя предостерегающий взгляд Бэллы. Моё сердце колотилось, но голос, к моему удивлению, прозвучал ровно.

— Хорошо. Мы здесь, потому что я хочу понять ритм этого места. Тот самый, что ты слышишь постоянно. Не магический фон. Глубинный ритм.

Элрик замер. Шелест листьев прекратился, будто весь его организм затаил дыхание. Тишина в комнате стала абсолютной, давящей, нарушаемой только тихим шипением пламени в масляной лампе. Даже Бэлла перестала дышать.

Потом он медленно, со скрипом, словно давно не смазанные шарниры, поднял руку — ту самую, похожую на суховатый сук, покрытый мягкой, бархатистой коркой. Он указал не на меня. Он указал вниз. Кончиком своего подобия пальца он ткнул в каменный пол перед собой, затем провёл короткую линию, будто чертя карту.

— Слушай… — проскрипел он. Голос Чертополоха прозвучал как эхо, чуть запаздывающее, но точное: «Слушай.»

Я не стал спрашивать «как». Я опустился на колени на холодный, слегка влажный камень. Положил ладони плашмя на его поверхность. Закрыл глаза. Начал с дыхания — медленного, глубокого, как учили на медитативных практиках в Доме Костей. Отсек запахи — травы, смолу, запах собственного страха. Отсек звуки — тихое бормотание Бэллы, что-то записывающей, шорох пестика в ступке, вернувшейся к работе Чертополоха. Отсек ощущение их взглядов на своей спине.

Я пытался услышать то, что слышал он. То, что было под полом. Под фундаментом.

Сначала — ничего. Только собственное сердцебиение в ушах, гул крови. Потом — далёкий, вездесущий фон. Гул Сердцевины, который был здесь, как воздух, привычный до невидимости. Монотонный, как шум моря в раковине, отдающий в кости.

Я уже начал чувствовать разочарование, стыд перед Бэллой и Чертополох, когда Голос прошептал:

«Не ушами. Ты слушаешь звук. А должен вибрацию. Костями. Кровью. Пустотой внутри. Отпусти контроль. Стань проводником.»

Это было страшно. Отпустить контроль — значит позволить голоду, этой тёмной части себя, выйти на поверхность. Но иного выбора не было. Я расслабил тело не полностью, но достаточно, чтобы позволить вибрациям камня проникнуть глубже кожи. Я представил, как моя пустота — не барьер, а резонатор. Как струна, натянутая над пропастью.