Торн затих мгновенно. Его тело обмякло. Но глаза оставались открытыми, полными того самого немого ужаса, который я в него вложил.

Валемар поднял голову, его взгляд скользнул по Бэлле, по окружающим, на мгновение задержался на мне в тени — и прошёл дальше.

— Ментальный коллапс, — холодно констатировал он. — Ретроградное воздействие от контакта с защитными ментальными конструкциями высокой мощности. Отвести в изолятор. Немедленно. И… очистить помещение. Всем.

Его приказ был исполнен мгновенно. Торна унесли. Библиотеку начали эвакуировать. Бэлла подошла ко мне, её лицо было белым как мел.

— Пошли. Быстро.

Мы вышли, смешавшись с толпой потрясённых студентов. Никто не обратил на нас внимания. Мы были просто одни из многих, кто увидел, как сходит с ума их однокурсник.

Только когда мы оказались в безопасной глуши Нейтрального Пола, Бэлла обернулась ко мне. Она дышала часто.

— Ты… ты это видел? Что ты сделал?

— То, что мы планировали, — ответил я, и голос мой звучал ровно, хотя внутри всё дрожало от пост-адреналиновой слабости. — Я не атаковал. Я… указал его страху дорогу. Он сделал всё остальное сам.

— Он сломался. Полностью. — В её голосе прозвучало что-то вроде ужаса. Не передо мной. Перед тем, что она стала соучастницей. — Это… это хуже, чем убийство.

— Это выживание, — поправил я жестоко, но честно. — Его отправят в лечебницу. Он будет жить. Пусть и не своей жизнью. Но он будет жить. И мы — тоже.

Она молчала, глядя на чёрную воду фонтана. Потом кивнула, как бы принимая эту горькую правду.

— А Валемар? Он поверил?

— Он увидел то, что хотел увидеть. Или то, что ему было удобно увидеть. Ментальный коллапс от «защитных конструкций». Значит, его память не была взломана — её защищали. И он сам постарается стереть этот инцидент, чтобы не подвергать риску других. Наша часть сделана.

Мы стояли в тишине, слушая, как где-то далеко звучит тревожный гул — видимо, официальная версия уже начала распространяться.

— Ты справился, — наконец сказала Бэлла, не глядя на меня. — Ректор будет доволен. Угроза «нейтрализована». Чисто. Почти без шума.

— Да, — согласился я. Но в этом «да» не было ни удовлетворения, ни облегчения. Была только усталость и тяжёлый осадок на душе. Но ректор совсем не этого от меня ожидал. Совсем не этого…

На следующий день Сирил вызвал меня для отчёта. Он выслушал моё краткое изложение — я описал всё как «направленное индуцирование психического срыва через точечное воздействие на ключевую фобию объекта». Сухо, технично, без подробностей.

Сирил кивал, делая пометки.

— Результат достигнут. Валемар подтвердил версию о ретроградном ментальном ударе. Студент Торн эвакуирован. Память профессора чиста. — Он отложил перо и посмотрел на меня. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. — Ректор удовлетворён эффективностью. Но передал: в следующий раз он хочет видеть чёткое исполнение приказа. Целиком. Без импровизаций.

Я понял. Мне дали понять, что моя уловка была замечена. И в этот раз её сочли допустимой. Потому что результат был. Но милость не будет бесконечной.

— Понял, — сказал я.

— Хорошо. Можешь идти.

Я вышел. В коридоре я снова встретил Бэллу. Она шла мне навстречу, её лицо было задумчивым.

— Валемар вызвал меня, — сказала она тихо, когда мы поравнялись. — Спрашивал о вчерашнем. О том, что я видела. Я рассказала нашу версию. Он слушал, кивал. Потом сказал: «Иногда стены, которые мы строим для защиты, начинают давить на тех, кто внутри. Будь осторожна, Ситцен. Не подходи слишком близко к стенам.» И отпустил.

— Он знает, — прошептал я. — Или догадывается.

— Да. Но он не выдаст. Потому что наша версия удобна и для него. — Она вздохнула. — Мы прошли эту проверку, Кайран. Но цена…

Она не договорила. Но я понимал. Цена была куском нашей собственной человечности. Мы спасли жизнь, но искалечили разум. Мы защитили себя, но стали соучастниками в чём-то уродливом.

— Я пойду, — сказал я. Мне нужно было побыть одному.

Она кивнула, но, когда я сделал шаг, её пальцы вдруг схватили мою мантию. Сильно, будто она тонула.

— Подожди. Один чертов момент. Просто… постой.

Я замер. Потом медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, повернулся. Она не плакала. А смотрела куда-то мне за спину, в темноту коридора, а её рука дрожала. И обнял её, не то чтобы, для утешения.

А чтобы самому не рухнуть. Мы стояли так, два силуэта в пустом каменном тоннеле, прижавшись лбами друг к другу, дыша в унисон. Её волосы пахли пылью архивов и чем-то острым, тревожным — как сам Морбус.

Она потянулась ближе. Или это сделал я. Не было решения, только притяжение двух зарядов, вывернутых наизнанку одним вечером.

Поцелуй вышел как у заворожённых. Неумелый, сбивчивый. Сначала лишь лёгкое, испуганное касание губ, будто проверяли, не обожжёшься ли. Потом — отчаяннее, когда поняли, что это единственная твёрдая точка в рушащемся мире. Мы продолжали, пока не кончился воздух и не вернулось осознание: где мы, кто мы и что мы только что сделали.

Мы разомкнулись одновременно. Отпрянули на полшага. В темноте я не видел её лица, только слышал её сбитое, стыдливое дыхание. Мои губы горели.

— Ладно… — выдохнула она, и это слово так повисло в воздухе, ничего не разрешая и не объясняя. Это не было нежностью. Это была констатация факта: ты не один. Я не одна. Мы здесь. И мы это сделали.

Потом она тихо выдохнула, отпустила мантию, и мы разошлись без слов. Это длилось меньше минуты. Но в этой пустоте внутри что-то сместилось — не заполнилось, нет, просто изменило форму, приспособившись под новый, ещё более опасный груз.

Я ушёл в самую дальнюю часть архива Дома Костей, где никто не бывал, и сел на холодный пол в нише между стеллажами. Закрыл глаза. Внутри была привычная пустота. Но теперь в ней плавало что-то новое. Отголосок того безмолвного ужаса, который я разбудил в другом человеке. Я не поглотил его. Я его создал. Или выпустил на свободу.

«Ты использовал свой дар не как грубый инструмент, а как тонкий,» — сказал Голос. Его тон был неодобрительным? Нет. Задумчивым. — «Ты не сломал замок. Ты подобрал к нему ключ. Это прогресс. Но помни: каждый ключ может открыть не только дверь наружу, но и ящик с ядом внутри себя.»

Я сидел в темноте, слушая тишину архива. Где-то далеко, в лечебнице на материке, теперь будет жить человек, который боялся тишины больше всего на свете. И я сделал его таким.

Это была победа. Самая горькая победа в моей жизни. Но в мире Морбуса, как я начинал понимать, других побед не бывало. Только выбор между разными видами поражения. И сегодня я выбрал то, что оставило нас всех в живых.

Пусть и не совсем здоровыми.

Через три дня после инцидента с Торном меня разыскал Леон Харт. Он подошёл ко мне после лекции по магической демографии, когда я пытался незаметно слиться с потоком студентов, направляющихся в столовую.

— Вэйл. Нужно поговорить. Наедине.

В его голосе не было обычной отстранённой учтивости. Была срочность. Я кивнул и последовал за ним. Он повёл меня не в общие помещения, а в один из малых учебных залов, который в это время суток обычно пустовал. Включил слабый светильник, запер дверь на простой механический засов — бесполезный против магии, но создающий психологический барьер.

— Что случилось? — спросил я, садясь на один из деревянных стульев.

Леон не сел. Он стоял, сцепив руки за спиной, и его взгляд за стёклами очков был непривычно острым.

— Я провёл анализ, — начал он без предисловий. — Статистический анализ данных по студенческому контингенту академии за последние пять лет. Официальных данных, которые доступны через архив Дома Костей для учебных целей.

Я молчал, давая ему продолжить.

— Уход студентов из академии, — продолжал Леон, расхаживая по маленькой комнате, — происходит по трём основным каналам. Первый: отчисление за академическую неуспеваемость или грубые нарушения. Второй: смерть в результате несчастных случаев, дуэлей, магических экспериментов. Третий: «добровольный уход по состоянию здоровья», включая психические расстройства. — Он остановился и посмотрел на меня. — Цифры по всем трём каналам стабильны. Имеют сезонные колебания, коррелируют с интенсивностью учебного процесса. Всё в пределах статистической погрешности. Как и должно быть в любой крупной, строго регулируемой системе.