— Инсценировать что? Самоубийство? Его найдут. Проверят. Если он жив…

— Не самоубийство, — перебила она. — Психический срыв. Полную потерю рассудка. Такую, чтобы его пришлось срочно изолировать и отправить на материк, в лечебницу. Без права возвращения. Исчезновение из академической жизни без физической смерти.

Я смотрел на неё, оценивая план. Он был безумным. Невероятно сложным. Риск провала — огромным.

— Как? Как мы это сделаем?

— Для психического срыва нужен триггер, — заговорила она быстрее, её ум уже работал на полную. — Что-то, что вызовет лавинообразный коллапс сознания у менталиста. Что-то… пугающее. Что-то из его собственных страхов. У каждого Шёпота есть свои демоны. — Она посмотрела на кристалл. — Там должна быть его психологическая карта. Узнаем его слабое место. А потом… ты можешь создать нужное ощущение? Не просто поглотить, а… вложить? Страх? Пустоту?

Я задумался. Я никогда не пробовал что-то «вкладывать». Только забирать. Но принцип должен быть обратным. Если я могу поглотить страх из предмета… значит, могу понять его структуру. И, возможно, воспроизвести.

— Не знаю. Но могу попробовать.

План был головокружительно авантюрным. Он зависел от десятков переменных, от реакций людей, от точности нашего исполнения.

— Если мы провалимся, — сказал я тихо, — нас ждёт не просто смерть. Нас сотрут. Как ошибку.

Бэлла подошла ко мне вплотную. Её глаза были на одном уровне с моими.

— Тогда не будем проваливаться. Но, Кайран… если ты не хочешь этого делать, если не готов на такой риск… я пойму. Я могу попытаться помочь ему сбежать. Одна.

Я покачал головой. Помощь с побегом была смертным приговором им обоим. И меня это не спасло бы. Ректор узнал бы.

— Нет. Делаем по-твоему. Но мне нужна каждая деталь. Каждая секунда.

Мы потратили остаток дня на планирование. Кристалл содержал исчерпывающую информацию об Элиасе Торне: его расписание, привычки, карту психического профиля (видимо, составленную для каких-то служебных нужд Шёпота). Его слабое место, как и у многих глубоких менталистов, было чётко обозначено: страх потери собственного «Я», растворения в чужих мыслях, превращения в пустой сосуд. Он панически боялся «тишины в голове» — состояния, когда его собственный внутренний диалог стихал, и на его место приходило нечто извне.

Идеальная мишень.

Мы решили действовать завтра вечером. Торн по расписанию должен был заниматься в индивидуальной ментальной кабинке в библиотеке Шёпота — изолированном помещении с усиленной защитой от внешних воздействий. Идеальное место для «несчастного случая». Нам нужно было попасть туда, пока он внутри.

Проблема была в доступе. Кабинка открывалась только по клейму Шёпота. Бэлла решила её.

— У меня есть доступ. Я скажу, что мне нужно сверить данные по одному из наших старых проектов. Это правда — у меня действительно был совместный с ним проект год назад. Меня пропустят. Я открою дверь и вызову его наружу под предлогом срочного сообщения. В этот момент ты будешь рядом, за углом. Как только он выйдет и дверь закроется… ты делаешь своё дело.

— А если он почувствует меня? Мой дар?

— Он менталист, но не сенсор. Его внимание будет на мне, на сообщении. Удар должен быть быстрым, точечным и… тихим.

Весь следующий день я провёл в нервозном ожидании. На уроках я не мог сосредоточиться, пропуская мимо ушей монотонные речи профессоров. Внутри я репетировал. Пытался представить, как не забирать страх, а создавать его. Как сформировать в своей пустоте не воронку, а… иглу. Иглу чистого, безмолвного ужаса перед потерей себя.

«Это возможно,» — подтвердил Голос, когда я медитировал в перерыве. — «Ты поглотил много страха. Ты знаешь его вкус, его структуру. Теперь представь, что ты не ешь, а… выплёвываешь. Но выплёвываешь не пережёванный кусок, а его идею. Его квинтэссенцию. Сконцентрируйся.»

Я пытался. На ладони у меня лежал старый ключ, который я нашёл в архиве и который нёс на себе слабый отпечаток чьего-то страха быть запертым. Я чувствовал этот страх, эту холодную, липкую панику. И я пытался не втянуть её в себя, а, наоборот, оттолкнуть от себя, сгустить в точку и… выстрелить. Ничего не выходило. Страх просто рассеивался.

— Ты слишком стараешься, — сказала Бэлла, наблюдая за моими мучениями в комнате семь. — Это не физическое усилие. Это намерение. Как желание. Ты должен захотеть, чтобы он почувствовал этот страх. Не ты ему его передаёшь. Ты создаёшь условия, при которых его собственный страх, уже живущий в нём, просыпается и разрастается до немыслимых масштабов. Ты — катализатор. Спичка, брошенная в бочку с порохом.

Спичка. Это было понятнее.

Вечером мы отправились в крыло Дома Шёпота. Библиотека здесь была иной — не стеллажи с книгами, а ряды звуконепроницаемых кабин с матовыми стеклянными дверями. Воздух вибрировал от подавленных мыслей, от сосредоточенного молчания. Здесь думали громче, чем где-либо ещё.

Бэлла шла уверенно, её сизая мантия сливалась с полумраком. Я следовал за ней на почтительном расстоянии, стараясь выглядеть как студент Костей, пришедший по делу. Мы прошли вглубь, мимо дежурного библиотекаря — пожилого Шёпота с закрытыми глазами, который лишь кивнул, почувствовав клеймо Бэллы.

Кабинка Торна была в дальнем конце зала. Дверь была матовая, за ней — ничего не было видно.

— Жди здесь, — прошептала Бэлла, указав на глубокую нишу с картотекой в двух шагах от кабинки. — Я выведу его. Будь готов.

Она подошла к двери, приложила клеймо к панели. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Я увидел слабый свет изнутри и силуэт человека, сидящего за столом. Бэлла что-то сказала, её голос был тихим, но настойчивым. Силуэт встал.

Мой момент.

Я вышел из ниши, сделав один шаг, чтобы оказаться на прямой линии между дверью и тем местом, где теперь стоял Элиас Торн. Он был высоким, худым парнем с усталым, интеллигентным лицом. Его глаза были большими, чуть воспалёнными от напряжения. Он смотрел на Бэллу с лёгким раздражением.

Я сосредоточился. Не на нём. На том страхе, который я изучал весь день. На страхе тишины. Пустоты. Растворения.

Я представил не иглу. Представил щелчок. Тихий щелчок выключателя в самой глубине сознания. Щелчок, после которого все внутренние голоса разом смолкают, и остаётся только… ничто. Всеобъемлющее, абсолютное ничто, которое начинает медленно затягивать тебя внутрь.

И я захотел, чтобы он это почувствовал. Не как атаку извне. Как пробуждение чего-то внутри. Как внезапное осознание, что дно, которого он так боялся, только что проломилось у него под ногами.

Я послал это желание. Не лучом, не импульсом. Тончайшей нитью намерения.

Элиас Торн вздрогнул. Сначала едва заметно. Потом его глаза расширились. Не от испуга. От чистого, немого ужаса. Его рот приоткрылся, но звука не последовало. Он схватился за голову, пальцы впились в виски.

— Нет… — вырвалось у него хрипло. — Нет, только не это… голоса… где голоса?..

Он отшатнулся назад, в кабинку. Бэлла, действуя по плану, сделала вид, что пытается его удержать, но отступила, крича (тихо, но достаточно громко для библиотеки):

— Элиас! Что с тобой? Держись!

Но его уже не было там. Он смотрел в пустоту перед собой, его лицо исказила гримаса нечеловеческого страха. Он забормотал что-то бессвязное, обрывки фраз, среди которых я расслышал: «…имя… оно пустое… оно съедает…» Потом он закричал. Коротко, пронзительно, как загнанный зверь. И бросился бежать. Не в нашу сторону. Вглубь библиотеки, сшибая стулья, рыдая и что-то выкрикивая про «тишину, которая шепчет».

Акция привлекла внимание. Двери других кабинок открылись. Появился библиотекарь. Бэлла, мгновенно перевоплотившись, закричала:

— Помогите! С ним что-то не так! Он бредит!

Хаос был идеальным прикрытием. Я отступил в тень, пока к Бэлле и мечущемуся Торну сбегались другие студенты и преподаватели. Через минуту появился сам Арсан Валемар. Его аскетичное лицо было непроницаемым. Он одним взглядом оценил ситуацию, подошёл к Торну, который теперь бился в истерике на полу, и положил ему руку на лоб.