Я медленно открыл глаза. Мир внешне не изменился. Тьма, контуры спящих, тусклый свет коптилки. Но внутренне всё было иным. Я больше не был беспомощным. У меня появилось новое оружие. Оружие, которое никто не мог отнять. Оружие, которое можно было развивать.

Вибрация внутри постепенно утихла, сведённая до лёгкого, едва заметного фона, как шум в ушах после тишины. Но я знал, что она там. Что дверь открыта.

Я разжал сведённые в судороге пальцы и положил ладони на колени. Дрожь ушла. Вместо неё была лёгкая, приятная усталость, как после долгой, сложной работы.

Ворон у входа шевельнулся, повернул голову в мою сторону. Его глаза в темноте блеснули.

— Не спишь? — прошептал он, его голос был сухим, как шелест листьев.

— Нет, — так же тихо ответил я.

— Чуткий. Это хорошо. — Он помолчал. — В лесу так и надо. Слышать то, чего не слышат другие.

Я кивнул, хотя знал, что он не видит. Он говорил об обычной бдительности. Но его слова звучали как подтверждение. Как благословение.

Я снова закрыл глаза, но теперь не чтобы медитировать. Чтобы запомнить это состояние. Чтобы зафиксировать в памяти путь к нему: пустота, дыхание, вибрация, щелчок, настройка.

Это был прорыв. Не тактический. Фундаментальный.

Война, система, Горн, всё это дерьмо — оно никуда не делось. Но теперь у меня был ключ. Ключ к тому, чтобы не просто выжить в этом мире, а чтобы начать понимать его. И, возможно, менять.

Прорыв длился недолго. Восторг от открытия новой грани реальности сменился леденящим ужасом, когда я попытался встать. Мир не просто звучал — он обрушился.

Звук трения мокрой шерсти моего плаща о саму себя был похож на рёв пилы. Скрежет гравия под подошвой сапога отозвался в висках ударом молота. Даже моё собственное сердцебиение, которое секунду назад было интересным ритмом, превратилось в оглушительный, навязчивый бой барабана, выбивающий: жив-мертв-жив-мертв.

Но хуже всего были не звуки. Это были запахи.

Вонь немытого тела Камня, спавшего в двух шагах, ударила в носоглотку такой плотной, физической волной, что у меня перехватило дыхание. Это был не просто запах пота. Это была сложная, отвратительная парфюмерия: прогорклое сало, гнилые зубы, ферментированный хлеб, страх. Я видел эти запахи, они имели цвет и текстуру — буро-жёлтую, липкую.

Запах гниющих портянок Элви. Запах медной окиси на пряжке ремня Вигана. Запах сырой земли, плесени, влажной древесины, чужой мочи где-то снаружи. И над всем этим — тяжёлый, сладковатый смрад гниющего мяса, который вёз с собой Ворон (позже я узнаю, что он носил в мешочке на шее амулет из волчьих зубов и медвежьей кости, которые не чистил годами).

Мой желудок сжался спазмом. Горло сдавила тошнота. Я зажмурился, инстинктивно прижав ладони к ушам. Но это не помогало. Звуки и запахи шли не извне. Они рождались внутри моего сознания, усиленные и искажённые той самой вибрацией, которую я разбудил. Я не слышал ушами — я воспринимал всем существом. И это существование было перегружено до предела.

Сенсорная перегрузка. Аналог психотического эпизода. Нужно отключить. НУЖНО ОТКЛЮЧИТЬ!

Паническая мысль пронеслась, белая и горячая. Я едва сдержал крик. Внутри всё рвалось наружу, требуя, чтобы этот кошмар прекратился. Инстинкт самосохранения Алекса Волкова кричал: это оружие вышло из-под контроля и сейчас убьёт носителя. Надо вырвать предохранитель. Надо любой ценой.

Но другой голос, холодный и методичный, парировал: Если выключишь сейчас, можешь не включить никогда. Это не поломка. Это новый режим работы. Нужна не паника. Нужна калибровка.

Дисциплина победила инстинкт. Сцепив зубы, я снова опустился в лужу, скрестив ноги. Руки всё ещё дрожали, но теперь я заставил их лечь на колени ладонями вверх, в подобии медитативной позы.

Дыхание. Снова дыхание. Но не простое. Я представил, что моё дыхание — это винт, вкручивающийся в хаос. С каждым вдохом я «закручиваю» его, натягивая контроль, как тетиву лука.

Вдох. Через нос, медленно, до боли в рёбрах. Я не просто втягивал воздух. Я втягивал в себя весь этот развоплощённый ужас, весь этот шум, всю эту вонь. Представил, как он сгущается в центре груди в чёрный, тяжёлый шар.

Задержка. На четыре секунды. Шар пульсирует, пытаясь вырваться.

Выдох. Через стиснутые зубы, с шипением. Я не выпускал воздух. Я выдавливал из себя этот шар. Выталкивал его вон, в сырую тьму за палаткой. С каждым выдохом шар становился меньше, а вместе с ним — и давление в черепе.

Повтор. Вдох — закрутить. Выдох — выдавить.

Мир не затихал. Но он начал отступать. Звуки перестали бить по сознанию сплошной стеной. Они отодвинулись, стали фоновым гулом, как шум города за толстым стеклом. Запахи утратили свою агрессивную телесность, снова стали просто… запахами. Отвратительными, но терпимыми.

Я не выключил восприятие. Я настроил громкость.

Теперь, когда первая, животная паника отступила, я мог экспериментировать. Как с наушниками с шумоподавлением, которые вдруг обрели тонкую ручку регулировки каждой частоты.

Я попробовал сфокусироваться на одном звуке. На дыхании Ворона. Оно было почти бесшумным, но я поймал его ритм — длинный вдох, пауза, короткий выдох. Я «повернул» воображаемую ручку, усиливая этот один-единственный звук, делая его чётким и ясным. Всё остальное — храп, дождь, шёпоты — отодвинулось на задний план, превратилось в неразборчивый рокот.

Получилось.

Я переключился на запах. Не на все сразу. На запах дыма от коптилки. Горький, маслянистый. Я выделил его из общего букета, «приблизил». Остальные запахи стали нейтральным фоном.

Это была не магия. Это была работа. Титаническая, изматывающая работа ума. Тончайшая хирургия восприятия. Требующая такой концентрации, что уже через минуту по спине заструился пот, а в висках заныла тупая боль, знакомая по многочасовой работе с картами и отчётами в условиях недосыпа.

Но это работало. Я был не беспомощной жертвой своего дара. Я был его оператором. Пусть неумелым, пусть новичком, но оператором.

Я открыл глаза. В палатке ничего не изменилось. Ворон всё так же сидел у входа, неподвижный, как истукан. Виган дремал, прислонившись к столбу, меч на коленях. Элви, наконец, уснул, свернувшись калачиком. Камень храпел.

Но я видел их теперь иначе. Не просто тела. Я видел их как источники сигналов. Ворон излучал почти полную тишину и запах старой кожи, пыли и смерти. Виган — лёгкое напряжение даже во сне, запах стали и усталости. Элви — слабое, прерывистое биополе страха и холода. Камень — просто груду мяса, производящую шум и вонь.

Это было обескураживающе и… полезно.

Я осторожно, не нарушая концентрации, поднял руку и посмотрел на неё. Моя собственная рука. Она тоже «звучала». Лёгким, едва уловимым гулом жизни, смешанным с запахом собственного пота и грязи. Я мог, если бы захотел, «настроиться» на звук тока крови в моих собственных венах. Мысль была одновременно пугающей и завораживающей.

Значит, можно чувствовать других. Их состояние. Их… намерения?

Это открывало колоссальные возможности. И колоссальные опасности.

Я опустил руку. Боль в висках усиливалась. Это был лимит. Первый сеанс. Я не мог держать этот режим долго. Мозг, не привыкший к такой нагрузке, быстро истощался.

Я снова закрыл глаза и начал «сворачивать» восприятие. Не до полного выключения — я боялся, что не смогу снова войти в это состояние. Я просто ослабил фокус, позволил звукам и запахам смешаться в привычный, грязный, но не убийственный фон лагерной ночи.

Вибрация внутри утихла, но не исчезла. Она осталась едва ощутимым присутствием, тёплой точкой в центре груди, как напоминание. Ключ, который теперь всегда был при мне.

Я глубоко, уже нормально, вздохнул. Воздух всё ещё вонял, но это была просто вонь, а не химическая атака.

«Это не магия магов этого мира», — подумал я, глядя в темноту сквозь прищуренные веки. Маги, судя по слухам, бросались огнём, призывали тени, ломали стены. Их сила была внешней, направленной на изменение мира.