Я сидел и медитировал. Дышал. Концентрировался на ощущениях в теле. Напрягал и расслаблял мышцы ног, рук, кора. Готовил инструмент. Я не думал о мести. Я думал о хирургической операции. О нейтрализации угрозы с минимальными последствиями.

Прошёл час. Горн, нажравшись досыта (моя порция плюс его собственная), отправился к колодцу — справить нужду и, вероятно, напиться после солёной каши. Кинт и Борк остались у костра, играя в кости. Идеально.

Я подождал ещё пять минут, затем бесшумно поднялся и растворился в сгущающихся сумерках. Я не пошёл напрямик. Я сделал круг, подойдя к колодцу с тыльной стороны, из-за кузницы. Горн стоял, прислонившись к срубу колодца, и, отломив последний кусок моего хлеба, запивал его водой из ковша. Он был один. Расслаблен. Доволен собой.

Я вышел из тени прямо перед ним. Бесшумно. Он вздрогнул, не ожидая никого.

— Ты? — буркнул он, прожевывая хлеб. — Чего надо? Пришёл выпрашивать свои объедки? — Он злорадно усмехнулся.

Я остановился в двух шагах. Дистанция критическая. Ближе, чем для удара дубиной, но дальше, чем для спонтанного захвата.

— Мой паёк, Горн, — сказал я тихо. Голос был абсолютно спокоен, без тени угрозы или просьбы. Констатация факта.

Он замер на секунду, переваривая не тон, а само моё присутствие здесь, в это время, в такой манере. Потом его лицо исказилось злобой.

— Твой? — он фыркнул. — Здесь всё моё, щенок. Ты, твой паёк, твоя жалкая жизнь. Забыл вчерашний урок? Хочешь, повторю?

Он оттолкнулся от сруба, его тело напряглось для рывка. Это было предсказуемо. Примитивная агрессия всегда идёт по одному сценарию: запугать, затем ударить.

Я не ждал удара. Я ждал намерения ударить.

Он занёс правую руку для оплеухи — не смертельного удара, но унизительного и болезненного. Его вес сместился вперёд.

Алгоритм.

Блок и вход. Моё левое предплечье встало на пути его руки не для того, чтобы остановить её (силы не хватило бы), а чтобы направить. Я встретил удар по касательной, сместив его центр тяжести чуть вправо, и одновременно шагнул внутрь его периметра защиты. В зону, где его сила бесполезна, а моя скорость и точность — решают всё. Расстояние между нами исчезло.

Нейтрализация опоры. Его левая нога была впереди, правая сзади для устойчивости. Мой правый коленный сустав, усиленный неделями изометрии и ночных маршей, рванулся вверх. Не в пах — это могло убить или сделать калекой, а что привело бы к ненужному вниманию. Целью было бедро, чуть выше колена, по ходу мышцы. Точный, короткий, взрывной удар. Не для того, чтобы сломать. Чтобы отключить.

Раздался глухой стук, и Горн ахнул не от боли (она придёт позже), а от шока. Его левая нога подкосилась, лишив его устойчивости. Он начал падать вперёз, прямо на меня.

Контроль и изоляция. Я не отскочил. Я пропустил его падающее тело дальше, и моя правая рука обхватила его шею сзади, не для удушения, а для контроля головы. Левая рука упёрлась ему в спину. Используя его же инерцию и ослабленную ногу, я развернул его и с силой, но без лишнего шума, пригвоздил лицом к грубому, влажному бревну сруба колодца.

Всё заняло три с половиной секунды. Может, четыре.

Он был обездвижен. Его здоровая нога дёргалась, пытаясь найти опору, но я своим весом и рычагом держал его в неудобном, беспомощном положении. Его дыхание вырвалось хриплым свистом из-за давления на грудь и горло. Он попытался что-то крикнуть, но я усилил нажим.

Я наклонился к его уху. Мой голос был тихим, холодным, без единого намёка на эмоции. Как инструктаж перед операцией.

— Мой паёк — мой. — Пауза. — Твоё право старших — закончилось. — Ещё пауза. Я позволил словам просочиться в его сознание, затуманенное болью, шоком и непониманием. — Понял?

Он попытался вырваться. Бесполезно. Я знал точки давления. Я знал, как держать. Я прижал сильнее. Он захрипел.

— Кивни, если понял, — прошептал я. — Иначе я сломаю тебе ключицу. Тихо. И уйду. А ты останешься здесь калекой. Кинт и Борк будут вытирать за тобой.

Угроза была не в жестокости тона. Она была в его абсолютной, леденящей реалистичности. Я не кричал. Не злился. Я просто констатировал следующий шаг в алгоритме. И он это почувствовал.

Медленно, с трудом, его голова двинулась вниз и вверх. Кивок.

Я немедленно ослабил хватку, но не отпустил полностью.

— Завтра и послезавтра мой паёк будет на моём месте. Целиком. Потом можешь забыть, что я существовую. Но если твоя рука или взгляд коснутся меня, Элви или любого другого шныря без приказа сержанта — следующая встреча будет короче. И закончится для тебя хуже. Ясно?

Ещё один кивок. В нём уже не было злобы. Был животный, первобытный страх. Страх перед непонятным, перед тем, что не вписывается в его картину мира: слабый должен бояться сильного. А тут слабый оказался не слабым. Он оказался… другим. Холодным и точным, как нож.

Я отпустил его и отступил на два шага, занимая позицию, с которой мог среагировать на любую его попытку реванша.

Горн, пошатываясь, оттолкнулся от сруба. Он хромал на левую ногу, лицо было багровым от унижения и боли, которая теперь накрывала его волной. Он посмотрел на меня. В его глазах бушевала буря: ярость, страх, недоумение. Но главное — там был слом. Трещина в монолите его уверенности.

Он ничего не сказал. Не зарычал, не пообещал мести. Он просто развернулся и, прихрамывая, пошёл прочь, в сторону барака, стараясь идти как можно прямее.

Я наблюдал, как он уходит, пока его фигура не растворилась в темноте. Потом медленно выдохнул. Только сейчас я позволил себе ощутить лёгкую дрожь в руках — не от страха, от адреналина. Я сжал и разжал кулаки, восстанавливая контроль.

Операция прошла успешно. Цели достигнуты:

Угроза нейтрализована без серьёзных травм и лишних свидетелей.

Ресурс (паёк) возвращён под контроль.

Послан чёткий сигнал о смене баланса сил.

Авторитет среди шнырей (потенциально) укреплён.

Но это была не победа. Это был первый ход. Теперь Горн будет искать способ отомстить. Он не простит такого унижения. Но теперь он будет действовать не из позиции силы, а из позиции страха и уязвлённого эго. А это делало его предсказуемым и более опасным в долгосрочной перспективе.

Я повернулся и пошёл к бараку другим путём, дав Горну время добраться первым. Мне нужно было оценить реакцию стаи.

Когда я вошёл в барак, там царила гробовая тишина. Горн сидел на своих нарах в дальнем углу, растирая бедро, его лицо было закрыто тенью. Кинт и Борк перешёптывались, бросая на него недоумённые взгляды — они явно что-то заподозрили, но не понимали что. Остальные шныри, включая Элви, сидели, затаив дыхание, чувствуя грозовое напряжение.

Я прошёл к своему месту, сел и закрыл глаза, делая вид, что отдыхаю. Внутри я вёл ментальный отчёт.

Последствия:

Прямые. Горн временно выведен из строя. Его авторитет подорван.

Косвенные. Кинт и Борк настороже. Возможно, попытаются выяснить, что произошло.

Долгосрочные. Необходимо ускорить подготовку. Горн не смирится. Конфликт перешёл в скрытую фазу. Нужно быть готовым ко всему.

Я открыл глаза и встретился взглядом с Элви. Тот быстро опустил глаза, но не прежде чем я увидел в них не страх, а… надежду? Восхищение? Неважно. Важно, что он увидел: систему можно сломать. Не силой крика и дубины, а чем-то иным.

Я снова закрыл глаза. Завтра будет новый день. И начнётся новая, более сложная игра. Но теперь у меня было преимущество. Я сделал первый шаг из тени. И показал, что даже в самом дерьме можно найти точку опоры, если знать, где искать.

Тело ныло от напряжения, но внутри было странное, холодное спокойствие. Я снова был в своей стихии. В зоне контроля. Война за выживание вступила в новую фазу. И я был готов.

Тишина на следующий день была гулкой, натянутой, как тетива лука перед выстрелом. Все в бараке чувствовали перемену, но никто не понимал её природы. Запах страха и злобы висел в воздухе гуще обычного, но теперь он был перемешан с чем-то новым — недоумением и настороженным любопытством.