— Видишь? — прошептал он почти беззвучно.

Я кивнул. Не отрывая глаз от того места, где мелькнуло движение, я начал оценивать.

Расстояние: 250–300 метров. Дальность эффективного выстрела из лука в таком лесу — 50–70, максимум 100 метров. Мы в относительной безопасности. Мелькнуло три, может, четыре фигуры. Двигались не спеша, с остановками. Не маскировались активно, но и не шли по открытому месту. Стандартный дозор средней бдительности. Угроза минимальная, если не подходить близко.

Но мой взгляд уловил кое-что другое. Не их. Местность.

Прямо перед нами был пологий спуск к ручью, который мы должны были проверить. Справа — заросшая кустарником канава, слева — подъём на холм, покрытый валунами. Стандартный маршрут патруля — идти вдоль ручья, проверяя берега. Но холм с валунами… с него открывался идеальный обзор на весь спуск к воде. И валуны образовывали естественные бойницы. Если бы я устраивал засаду на патруль, идущий вдоль ручья, я разместил бы трёх лучников на том холме, одного-двух — в канаве для флангового удара, а основную группу спрятал бы за обратной стороной холма для контратаки. Чистая, классическая ловушка.

Я посмотрел на Вигана. Он изучал удаляющийся вражеский патруль, его лицо было напряжённым, но мысли явно были заняты другим — как бы не столкнуться с ними лоб в лоб.

Ворон, кажется, тоже оценил угрозу столкновения и медленно начал отводить нас чуть правее, в сторону от ручья, чтобы обойти потенциальную зону контакта.

Я подождал, пока он определится с направлением, и лишь тогда, поймав взгляд Вигана, очень медленно и плавно указал глазами сначала на холм с валунами, потом на канаву, и снова на холм. Потом слегка покачал головой: «плохое место».

Виган нахмурился, посмотрел туда, куда я указал. Сначала непонимающе, потом его глаза сузились. Он был не стратегом, но опытным солдатом. Он увидел то же, что и я: идеальное место для убийства. Он кивнул мне почти незаметно и жестом дал понять Ворону, чтобы тот изменил маршрут ещё радикальнее — не просто обойти патруль, а уйти глубже в лес, подальше от этой лощины вообще.

Мы двинулись. Новый путь был сложнее, через густой подлесок, но безопаснее. Шли ещё минут двадцать, и я уже начал думать, что первый выход пройдёт без происшествий, когда моё внимание привлекло пятно на земле.

Мы вышли на небольшую поляну, прорезанную звериной тропой. И на краю тропы, под кустом орешника, лежала кучка конского помёта. Она была свежей — влажной, тёмной, над ней ещё вились пару мух. Но не это было главным. Главное — она была здесь.

Конские тропы в диком лесу — редкость. Лошади предпочитают открытые пространства или накатанные дороги. Эта поляна была слишком мала для выпаса, а тропа — слишком узкой для лошади с всадником. Значит, лошадь была здесь не просто так. И свежий помёт означал, что она была здесь недавно, может, час-два назад. И она стояла здесь какое-то время, а не просто проскакала.

Я снова остановился, не дожидаясь команды Ворона. Он обернулся, вопросительно поднял бровь. Я не стал жестикулировать. Просто очень медленно, чтобы не спугнуть возможных наблюдателей, опустил взгляд на помёт, потом поднял глаза и посмотрел в ту сторону, куда вела тропа — в глубь леса, в сторону от нашего маршрута и от лагеря. Туда, где, по логике, ничего не должно было быть.

Виган подошёл, наклонился. Ворон сделал то же самое. Старый разведчик ткнул палкой в помёт, понюхал (я едва не скривился), потом осмотрел тропу. Его лицо стало каменным.

— Не наша, — прошептал он Вигану. — Наши кони на овсе, пахнет иначе. И подкова… смотри.

Он показал на едва заметный отпечаток подковы рядом. Форма была незнакомой.

— Фалькенхарские разъезды? — тихо спросил Виган.

— Глубже, чем должны были быть, — ответил Ворон. — И стоят. Не скачут. Стоят и ждут.

Мысль была очевидной. Это не просто разъезд. Это, возможно, передовой наблюдательный пункт или даже засада на пути к чему-то важному. Или, что хуже, они прокладывали путь для большего отряда.

Виган выпрямился, его лицо было озабоченным. Он посмотрел на Ворона, потом на меня, потом снова на лес.

— Меняем маршрут. Возвращаемся другой дорогой. Ворон, веди в обход, с севера. Нам нужно доложить.

Мы развернулись. Теперь шли почти бесшумно, каждый шаг был взвешен. Адреналин снова заструился по жилам, но это был знакомый, почти уютный адреналин боевой обстановки. Я был на своём месте. Даже в этом чужом теле, даже с этим примитивным оружием (у меня его не было вообще), я был полезен. Я видел то, что другие не замечали.

Обратный путь занял почти в два раза больше времени. Мы петляли, делали остановки, Ворон несколько раз заставлял нас ползти по-пластунски под низко нависшими ветками. Но мы не встретили никого. Ни врагов, ни своих.

Когда частокол лагеря показался сквозь деревья, я впервые за много часов позволил себе расслабить плечи. Но только физически. Мозг продолжал работать.

У ворот нас впустили без лишних слов. Виган сразу направился к штабным шатрам, взяв с собой Ворона. Он бросил мне на прощание: «Молодец. Отдохни. Никому ни слова».

Я кивнул и пошёл к бараку. Было ещё рано, основная масса солдат только завтракала. Войдя внутрь, я почувствовал на себе тяжёлый взгляд Горна. Он видел, что я вернулся с патруля, что я жив, невредим и, судя по всему, не в наказание. Это добавило ему желчи. Но он снова ничего не сказал.

Элви, увидев меня, робко улыбнулся. Я сел на своё место, снял сапоги, вытряхнул из них лесной мусор. Тело ныло от непривычного напряжения, но это была хорошая, здоровая боль.

Я закрыл глаза и мысленно прошёл весь маршрут снова, как делал после каждой операции. Составлял карту в голове: ручей, холм с валунами, поляна с конским помётом, путь обратный. Отмечал ориентиры, возможные пути подхода, укрытия.

Потом я подумал о том, что увидел. Враг был ближе и активнее, чем думало командование. Он не просто сидел в своей крепости. Он рыскал в лесах, ставил наблюдательные посты. И наша тактика «стены щитов» была против этого абсолютно беспомощна.

Но для меня это открывало возможности. Если враг действует малыми, мобильными группами, то и противодействовать ему нужно такими же группами. Группами, которые умеют ходить по лесу, маскироваться, наносить точечные удары. Группами вроде той, в которой я только что был. Только лучше подготовленными.

И я уже был в этой группе. Пока на птичьих правах. Но я вошёл. Я доказал свою полезность. Не силой кулаков, а силой наблюдения. «Глаза и уши», как сказал Виган.

Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Они всё ещё были худыми, но уже не такими беспомощными. Они могли держать щит. Они могли указывать на опасность. А скоро, я знал, они смогут держать и оружие. И наносить удары.

Первый выход за край был пройден. Я не просто выжил. Я начал понимать правила игры на этом новом, смертельном поле. И правила эти, как оказалось, были не так уж чужды мне.

Теперь нужно было учиться быстрее. Гораздо быстрее. Потому что следующая «прогулка по краю» могла закончиться не просто свежим помётом, а стрелой в горло. И я должен был быть готов.

Тьма за палаткой была не просто отсутствием света. Она была живой, густой, как чёрная смола, и резалась косыми ледяными полосами дождя. Ливень хлестал по пропитанному полотну нашей походной палатки с таким яростным постоянством, что скоро перестал быть звуком — стал давлением, физической силой, пытающейся вбить нас в сырую землю.

Мы вернулись с дневного патруля поздно, уже в сумерках, и нас сразу загнали на это — ночное дежурство на самом дальнем посту, у гниющей изгороди на северо-восточном фланге. «Награда» за бдительность, как мрачно пошутил Ворон. На самом деле — рутинная повинность, выпавшая на наше отделение. Горн, Кинт и Борк отнекивались, прикидываясь больными, поэтому пошли мы с Виганом, Вороном, Камнем и парой других, включая Элви, которого Виган, к моему удивлению, тоже взял — «пусть учится не спать».