Моя сила была внутренней. Она ничего не меняла в мире. Она меняла меня в мире. Делала меня более восприимчивым, более осознанным, более… подключённым. Это была сила разведчика, следопыта, наблюдателя. Сила того, кто должен видеть и слышать то, что скрыто.

Сила, которую здесь, возможно, никто не признает за магию. И в этом была её красота и её сила. Потому что невидимое оружие — самое опасное.

Снаружи дождь начал стихать, превращаясь в редкие, тяжёлые капли. Ворон у входа пошевелился.

— Рассвет близко, — прошептал он, его голос прозвучал в моём теперь уже обычном, но всё ещё обострённом слухе с пугающей чёткостью. — Готовьтесь.

Я кивнул, хотя он не видел. Готовиться. Да. Теперь у меня было, к чему готовиться. Не только к физическим тренировкам. К тренировкам этого нового… дара. Навыка. Проклятья? Пока не понятно.

Но я знал одно: то, что случилось в эту ночь в грязной палатке под дождём, изменило всё. Я перестал быть просто человеком в чужом теле. Я стал чем-то иным. Гибридом. Солдатом с сенсорным усилителем. Разведчиком, который может слышать сердцебиение врага за стеной.

И это меняло правила игры. Кардинально. Теперь мне нужно было учиться не только драться. Мне нужно было учиться слышать. По-настоящему.

И тогда, возможно, я смогу не просто выжить в этой войне. Я смогу её услышать. И, услышав, найти в её какофонии слабые места. И ударить туда. Глухо, тихо, точно.

Как и положено тени.

Ротация патрулей была нехитрой: три дня на посту, два — отдых, если это слово вообще можно было применить к лагерной жизни. Мы с Виганом и Вороном уже считались «проверенным» звеном, и нам поручали всё более дальние и неопределённые маршруты. На этот раз нам приказали проверить старую лесную дорогу, ведущую к заброшенной мельнице в пяти километрах к северу от лагеря. По слухам, там могли прятаться дезертиры или мародёры.

Состав был расширен. Помимо нашего ядра (Виган, Ворон, я, Камень, Элви) к нам прикрепили ещё двух «для массовости» — угрюмого Пня и самого Горна. Последнего, видимо, кто-то решил «проучить» или просто избавиться на время от его токсичного присутствия в лагере. Горн шёл мрачный, как туча, и весь путь кидал на меня взгляды, полные такой сконцентрированной ненависти, что её почти можно было пощупать.

Я игнорировал его. Я был занят. Дорога действительно была старой — колейная, поросшая травой, с полуразрушенными мостками через ручьи. И слишком открытой. С обеих сторон тянулся густой, но не сплошной лес. Идеальное место для засады, если знать, как её поставить. Но мы искали дезертиров — жалких, голодных беглецов, а не организованного противника.

Это была первая ошибка.

Вторая заключалась в том, что я слишком полагался на свой новый «слух». Я вёл себя, как оператор с дорогой аппаратурой, забывая, что сама по себе техника — ничто без опыта и правильной интерпретации данных.

Дорога делала плавный поворот, огибая холм, заросший буреломом. Мой слух, работавший в фоновом режиме, уловил неладное за сотню метров. Птицы — их было мало на этой дороге, но всё же несколько видов — внезапно смолкли не все сразу, а как бы волной, по мере нашего приближения к повороту. Это был верный знак: впереди кто-то есть, и птицы их боятся.

Я остановился, подняв руку. Виган сразу насторожился. Ворон, шедший впереди, тоже замедлился, прислушиваясь.

— Птицы, — тихо сказал я. — Смолкли впереди.

Ворон кивнул, его глаза сузились. Он жестом показал — рассредоточиться по краям дороги, двигаться от укрытия к укрытию. Мы начали выполнять манёвр. Камень и Пень пошли по правой стороне, Виган, я и Элви — по левой. Ворон скользнул в кусты, чтобы заглянуть за поворот. Горн… остался посреди дороги, тупо озираясь, словно не понимая, что происходит.

И в этот момент из-за поворта, не дожидаясь, пока Ворон их обнаружит, высыпали они.

Их было человек восемь-десять. Но это были не солдаты Фалькенхара в опознаваемой форме. Это была оборванная, грязная орда в лохмотьях, снятых и с убитых хертценцев, и с фалькенхарцев. Лица — обозлённые, голодные, дикие. Оружие — самое разное: ржавые мечи, топоры, копья, одна алебарда. Бандиты. Сброд из дезертиров обеих армий, которым надоело прятаться, и которые решили поживиться за счёт одиночных патрулей или мирных деревень.

Они не стали кричать или требовать сдаться. Они просто ринулись в атаку с животным рёвом, рассчитывая на внезапность и численность.

Хаос наступил мгновенно.

Ворон, оказавшийся к ним ближе всех, метнулся в сторону, уворачиваясь от удара топором, и его короткий меч блеснул в воздухе. Раздался крик — чей-то, не его.

С правого фланга Камень тяжёлой алебардой встретил двоих, отступая под их натиском. Пень, мрачный и медлительный, вдруг преобразился — его тесак описал короткую, смертоносную дугу, и один из нападавших рухнул с перерезанным горлом.

Но на нашем, левом фланге, всё пошло наперекосяк.

Виган выхватил меч, крикнув мне и Элви: «Щиты! Круг!». Но щитов у нас не было — в патруль брали только лёгкое вооружение. Элви замер, парализованный страхом, белыми глазами глядя на несущихся на него людей.

Я инстинктивно отшатнулся за ствол дерева, мозг лихорадочно искал варианты. Оружия у меня не было. Только нож за поясом — бесполезный в открытом бою. Виган принял на себя первого — здоровенного детина с двумя топорами. Меч сержанта звякнул, парируя удар, но сила была не в его пользу. Виган отступил на шаг, и в этот момент из кустов слева, откуда их быть не должно было, выскочил ещё один бандит, худой и быстрый, с зазубренной короткой пикой. Он пырнул Вигана в бок, ниже кольчуги.

Виган ахнул, больше от неожиданности, чем от боли, и осел на одно колено. Кровь проступила на его дублёне.

— Сержант! — закричал я, уже выхватывая нож. Но между нами был Элви и ещё двое бандитов.

Именно тогда я увидел Горна. Он всё ещё стоял посреди дороги, как истукан. На него набежал бандит с дубиной. Горн, с тупым выражением лица, замахнулся своим тесаком и рубанул. Дубинщик отскочил, дубина переломилась пополам от удара, но Горн не использовал преимущество. Он просто стоял, тяжёло дыша, озираясь, будто ища, куда бы убежать.

А потом случилось худшее.

Бандит с алебардой — длинной, смертоносной секирой на древке — прорвался сквозь суматоху. Он был опытнее других, его движения были точными и экономичными. Он оттеснил Камня (который дрался уже с тремя) и увидел Элви. Элви, наконец, сдвинулся с места, попытался бежать, но споткнулся о корень и упал на спину.

Алебардник ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы. Он сделал два шага, занёс алебарду для мощного, рассекающего удара. Этого удара хватило бы, чтобы разрубить подростка пополам.

Время для меня снова замедлилось, как в ущелье с гранатой. Но теперь не было протокола. Не было расчёта. Был только падающий Элви, занесённая алебарда и пустота в моих руках.

Я действовал на чистом рефлексе, сбросившем все мысли. Я не побежал к Элви — не успел бы. Я рванул к ближайшему бандиту, который только что пронзил Вигана. Тот, выдернув пику, повернулся ко мне. Его глаза были пустыми, как у акулы.

Я не стал драться с ним. Я сделал то, чему научился за недели ночных тренировок и одного урока у Вигана. Я применил алгоритм, но не для контроля, а для убийства.

Пика ещё была мокрой от крови Вигана. Бандит сделал выпад. Я не стал уворачиваться или парировать — с ножом это было самоубийством. Я сделал шаг навстречу удару, но не в линию, а чуть вбок, подставив левое предплечье. Пика скользнула по моей руке, оставив кровавую полосу, но не пронзила. Древко оказалось рядом. Моя правая рука с ножом рванулась вперёд — не в грудь (кольчуга или кость могли остановить), а в горло, под подбородок, в мягкое место.

Клинок вошёл с ужасающей лёгкостью. Тёплая, липкая влага обожгла руку. Бандит захрипел, его глаза округлились от шока. Я не стал выдёргивать нож. Я толкнул его от себя, и он, падая, потянул оружие из моей руки.