— Я проголодался.

Люк метнул в меня свою грозовую тучу:

— Дай угадаю. Больше нет.

Я стиснул задние зубы и двинулся к кладовой. Я ведь понимал, что подростковый возраст будет непростым, но Люк будто превратился в другого человека, когда ему стукнуло шестнадцать. Он общался в основном рычанием и мрачными взглядами и никогда не говорил, что творится у него в голове.

Это ранило сильнее, чем он когда-нибудь узнает. Он сделал меня отцом, у нас всегда была особая связь. Рыбалка, походы, палатки. Мы делали все вместе. Пока он вдруг не решил, что я ему больше не нужен. Почти за одну ночь.

Я осмотрел полки: Cheerios. Cocoa Pebbles. Shredded Wheat. Cap'n Crunch. Kix. Фрут Лупс — ноль. Я поморщился — хлопьев у нас было хоть отбавляй, а вот всего остального почти не осталось. Нужно в магазин. Срочно. Я сгреб коробки и вернулся на кухню.

Поставив их на остров, я встретил взгляд разъяренного Люка.

— Плохая новость: Фрут Лупс нет. Хорошая — у нас есть все остальные хлопья, которые придумало человечество.

Люк отодвинул табурет:

— Поем в школе.

Я открыл рот, чтобы возразить, но закрыл. Я уже понял: с Люком нужно выбирать, за что именно стоит сражаться. И вопрос, где он позавтракает, — не тот холм, на котором стоит умирать.

Дрю и Чарли даже не обратили внимания на вспышку старшего брата. Такое случалось так часто, что теперь просто стало фоновым шумом. Чарли уткнулся в книгу о рептилиях, а пальцы Дрю бегали по экрану телефона. Я купил ему эту чертову штуку, чтобы он мог сообщить, где находится, или предупредить, если тренировка затянулась, а она теперь намертво приросла к его руке.

Я развернулся к столешнице. Бананы давно перезрели, но в миске лежал одинокий апельсин. Я взял его, очистил, разрезал и разложил по мискам, пододвигая их тем двоим, кто еще разговаривал со мной.

— Сделайте одолжение — съешьте хоть что-то, кроме сахара и углеводов. Чтобы меня не уволили с должности отца, ладно?

Чарли хихикнул и сунул дольку в рот:

— Не уволят.

Дрю скривился, будто учуял тухлятину:

— Апельсины — гадость.

Я уставился на своего тринадцатилетнего. Его челка падала на глаза так, как нравилось девчонкам. Цвет волос был светлее моего, ближе к оттенку его матери. Одна эта мысль вызвала вспышку злости — даже спустя столько лет. А за злостью, как всегда, пришла вина.

Я сделал то, что делал всегда: отправил все это в тот закрытый угол внутри, который никогда не открою.

— С каких пор? — спросил я.

Дрю передернул плечами:

— С тех пор, как понял, что эти волокна — мерзость. Будто жуешь один из бабушкиных вязаных проектов.

Чарли замедлил жевание, потом выплюнул дольку обратно в миску:

— Фу.

Я метнул в Дрю уничтожающий взгляд:

— Спасибо тебе большое.

Он только рассмеялся:

— Что поделать, если я всегда прав. Поэтому меня и обожают девчонки.

Я наклонил голову и сжал переносицу. Если мы пройдем школу без истории с беременностью, это будет чудом.

— Пап, а Кэйди может прийти после школы поиграть? — спросил Чарли.

— Завтра свадьба дяди Роана, у них, думаю, много дел, малыш.

Чарли нахмурился:

— Раз дядя Роан женится на маме Кэйди, это значит, я не смогу жениться на Кэйди?

Дрю поперхнулся хлопьями:

— Это почти как инцест, мелкий.

— Что такое ин-ин-це-ст? — выговорил Чарли с трудом.

Я смерил взглядом старшего из младших:

— Мы же говорили: не все слова подходят для маленьких ушей.

Чарли насупился:

— Я не маленький!

Дрю закатил глаза:

— Если ты до сих пор лезешь к папе в кровать, когда тебе снится кошмар, ты маленький.

Лицо Чарли вспыхнуло, он бросил ложку, спрыгнул со стула и умчался в комнату.

У меня дернулся мускул под глазом.

— Дрю.

Средний сын встретил мой взгляд. Волосы — в мать, а вот глаза — мои. До последнего оттенка.

— Но это правда. Ты его разбалуешь, он до двадцати будет спать с тобой.

Я вздохнул:

— У него был кошмар.

— Это не значит, что он не может ночевать в своей кровати. И он меня будит — идет по коридору и включает все лампы на свете, потому что боится.

— Мне жаль, что он тебя разбудил, но это не повод заставлять его чувствовать себя виноватым за страх. Мы все это проходили. Насколько я помню, у тебя был период, когда ты боялся зеленого монстра под кроватью.

В выражении Дрю промелькнула вина, плечи опустились:

— Ладно. Пойду поговорю с ним.

Я положил руку ему на плечо:

— Ты хороший брат.

Один уголок его рта дернулся вверх.

— Скажи это, когда высадишь меня у школы. Чтобы девчонки услышали. Они такое обожают — «я хороший старший брат».

Я легонько шлепнул его по затылку:

— Не называй женщин и девочек «детками».

Улыбка Дрю стала шире.

— Это ласково. Им нравится.

Еще бы.

Я впился в него взглядом:

— Мы относимся к женщинам с уважением. И не играем их чувствами.

Дрю поднял руки, соскальзывая со стула:

— Полное уважение, бро.

— Я твой отец, а не твой «бро».

Дрю только рассмеялся:

— Ладно, папуля. Где мои щитки? Надо собрать сумку.

Я выругался. Я всегда старался быть осторожнее с языком при детях, но иногда подходящих слов просто не существовало. Например, когда должен был постирать лакросс-щитки своего сына… и напрочь забыл.

— Пап, — застонал Дрю. — Они же воняют. А тренер любит, чтобы мы бегали разминку в полном обмундировании.

Я направился в прачечную:

— Сейчас постираю и подвезу сумку в школу.

Дрю нахмурился:

— А работа?

— Сегодня утром у меня собеседования в участке, — бросил я, проскальзывая в прачечную.

— Нам не нужна гребаная няня.

Глухой голос Люка донесся из-за двери. Я сразу напрягся и вернулся в кухню, сжимая в руках вонючие щитки.

— Еще раз скажешь это слово — и лишу тебя всех устройств на двое суток.

Выражение Люка стало жестким:

— Ты не можешь так сделать.

Я поднял бровь:

— Это привилегия, а не право.

— У всех есть телефон и компьютер. Отбирать их — как в тюрьму посадить.

Я едва удержался, чтобы не расхохотаться. Понятия он не имеет, насколько ему повезло. Я честно старался, чтобы деньги не портили моих детей. Они не получали все подряд и должны были зарабатывать на карманные деньги, но у них было все нужное.

Я зарабатывал прилично как шеф полиции Сидар Ридж, но состояние от отцовской фирмы по туристическому снаряжению означало, что мне и моим четверым братьям и сестрам никогда не приходилось беспокоиться о деньгах. Он продал компанию, когда я был в старших классах, и это обеспечило нас всех на всю жизнь. Но к своему трасту я почти не прикасался.

Это всегда раздражало мою бывшую, Мелоди. Она не понимала, почему я хочу работать. Почему мы не ездим каждый месяц в роскошные поездки и не гоняем на Ламборгини.

Свою часть я потратил на дом. Еще потрачу на учебу для мальчишек. А остальное мне не нужно. Я любил жить просто.

Моя семья не раз показывала, что важны не вещи, а люди и то, что вы проходите вместе.

— Ну и ладно, — буркнул Люк, засовывая что-то в рюкзак.

Он был моей копией — и при этом будто чужим человеком. Он теперь носил только черное, и я видел переписку с другом, где он обсуждал, как достать фальшивое удостоверение, чтобы набить татуировку.

В дверь постучали, но Люк проигнорировал. Мышца под глазом заходила мельче и быстрее, но я ничего не сказал, просто пересек огромную гостиную-кухню, чтобы открыть.

Удерживая снаряжение на одной руке, я кое-как повернул ручку. С порога раздался легкий смешок.

— Ты в порядке, братец? — спросила Грей, проскальзывая внутрь.

— Прям чудесно, — пробормотал я.

— Тетя Грей! — завопил Чарли, несущийся по коридору.

Он прыгнул ей на руки, и она легко его поймала.

— Как мой парень?

— Хорошо! А ты зачем пришла? — спросил он с широкой улыбкой, будто и не плакал пару минут назад.