— Желаю здравствовать начальству,— сказал он, улыбаясь.— Так вот какое дело. Обер-мастер мартеновского цеха Иващенко... Ну, да ты его хорошо знаешь...

— Дамеш Сахиевна, вы не уходите! — крикнул Каир.— Я вас задержу еще на несколько минут. Но прежде всего садитесь. Вот так! — он посмотрел на Муслима,— Муслим-агай, об Иващенко поговорим после. Вы смотрели проект товарища Сагатовой, каково ваше заключение?

Муслим не спеша полез в карман, вынул платок, старательно несколько раз обтер лысину, шею и лицо.

— Что скажу? — начал как будто задумчиво.— Да что говорить? Мы уже беседовали как-то с вами о проекте товарища Сагатовой, правда, наскоро, на ходу. Туман все это, товарищ директор, — он засмеялся, — туман, просто туман! Я прошу прощения, конечно,— повернулся он с легким поклоном к Дамеш.— Каждому изобретателю дорого его детище, и это понятно, он вложил в него массу труда и времени и не хочет так легко со всем этим расставаться. Но если говорить начистоту, это — туман, туман и туман... Останавливать цех из-за каких-то чисто отвлеченных литературных выкладок мы не можем. Дамеш Сахиевна сама это понимает.

— Зато я ничего не понимаю,— голос Каира был ровен и сух. Ему очень не нравилось поведение Муслима. Что за демонстрации он устраивает? — При чем тут туман,—продолжал он.— Мы уже три месяца держим в ящике стола этот проект, и до сих пор Сагатова не может добиться от нас ясности. Мы и делать ничего по нему не делаем и формально отвергнуть боимся. Так вот, давайте же придем к какому-то окончательному решению. Да — так да, нет — так нет! Я вас очень прошу... Что сегодня у нас —среда? Так вот, к пятнице, ну, самое большее, к субботе, я буду ждать вашего заключения.

Муслим пожал плечами, и лицо его вдруг стало скучным и тупым.

— Слушаюсь,— ответил он тускло.— К субботе все будет готово. Так вот,— он снова заглянул в свою бумагу,— обер-мастер мартеновского цеха товарищ Иващенко подал заявление. Он просит дирекцию...

— А каково будет ваше заключение? — вдруг очень прямо спросила Дамеш.

В лице Муслима что-то неуловимо дрогнуло. Он даже вскинул голову, и Каир сразу понял: Муслим хотел ответить какой-то резкостью, но сдержался.

— А вы Шекспира читали? — спросил он Дамеш очень любезно.— Есть у него такая прелестная вещица «Много шума из ничего». Так вот, процентам к девяноста предложений и изобретений, вроде вашего, это заглавие подходит полностью.

Дамеш хотела что-то сказать, но не успела.

— Я вас отлично понимаю,— продолжал он.— Вам надо получить мое заключение, так вот в субботу вы зайдете к директору, возьмете его и сможете приложить к своей очередной жалобе. Ведь вы, изобретатели, все такие ябедники! — И он добродушно махнул рукой.— А ну вас, ей-богу!

Дамеш словно пружиной подбросило с кресла.

— Да как же вы смеете! — крикнула она и, всхлипнув, выбежала из кабинета.

Все это произошло так мгновенно, что Каир смешался и не успел ничего сказать.

— Впечатлительная девица,— улыбнулся Муслим,— Убежала! Вот так расшатают себе нервы интригами, а потом устраивают истерики.

— Нехорошо все это, Мусеке.— Қаир встал из-за стола и прошелся по кабинету.— Очень нехорошо, она ведь женщина.

— А я статуя!—вдруг вспылил Муслим. — А я каменная баба около городского музея! Она пишет доносы, говорит в глаза и за глаза обо мне всякие пакости, а я должен молчать да улыбаться ей? Никакого почтения к старшим! Никакой выдержки! Что хочу, то и говорю. Да она еще в первый класс бегала, когда я был инженером на этом же самом заводе. Прошу хотя бы этого не забывать, товарищ директор.

— Но вы же и коммунист. Носите в кармане партбилет! — сказал Каир.— А ведете себя...

Он не докончил, потому что увидел, как неузнаваемо изменилось лицо главного инженера. Муслим вынул из кармана платок, поднес его к лицу, но снова опустил руку.

— Вот что, директор,— сказал он тихо,— раз навсегда избавьте меня от этих ваших замечаний. Не тебе меня учить, как должен вести себя член партии! — вдруг взвизгнул он.— Я в ней состоял раньше, чем ты надел пионерский галстук.

Каир покачал головой и улыбнулся. Когда на него орали, он сразу же обретал полное спокойствие и самообладание.

— Честное слово, Мусеке, в первый раз вижу, как вы сорвались,—сказал он с самым искренним изумлением.— Вы для меня всегда были образцом выдержки. Неужели я вас так обидел? Ну, извините меня, пожалуйста.

Муслим посидел с минуту, подумал, а когда заговорил, голос его был уже спокоен.

— Ну, тогда и ты меня извини,— сказал он хмуро,— но есть слова, которые не надо бы произносить при стариках. Не трогай никогда моего партбилета. Нелегко он мне достался! Нет, нелегко. А теперь рассуди сам. Стаж у этой Дамеш, как говорят, без году неделя. Научной подготовки ровно никакой, школы тоже, а замахивается вон на какие авторитеты. Ей и Бардин уже не Бардин, а про меня и говорить нечего. Рутинер! На свалку пора! Как же ты хочешь, чтобы я к ней относился? Ведь не с

неба же берется это самое хорошее отношение! Потом я смотрю, как она сама относится к интересам завода. Вот эту статью в газету написала. Ты понимаешь, да ей на нас попросту наплевать, только бы завоевать авторитет, только бы прослыть изобретателем! Вот ты с ней в хороших отношениях, вы друзья детства, а помяни мое слово, если бы она только могла, она давно бы сидела на твоем- месте. И на дружбу бы не посмотрела.

Каир засмеялся.

— Тогда пускай хоть сегодня садится,— сказал он весело,— уж очень я соскучился по своему месту в цеху..

В дверях показалась голова секретарши.

— Муслим Сапарович, подойдите к телефону,— попросила она,— вас вызывает председатель совнархоза.

Муслим вскочил с кресла. Несмотря на свои лета и полноту, он, когда надо, сразу же обретал подвижность. А этот разговор ему был неприятен, и он хотел как мож- но скорее его кончить.

— Ты еще здесь будешь? — спросил он, задерживаясь в дверях.— Я через пять минут забегу. Надо же решить с тем мастером.

Пришел Муслим, однако, только минут через тридцать.

— Ну,— сказал каким-то новым для него, вздрагивающим от скрытого раздражения и почти мурлыкающим голосом,— можете радоваться! Статью будут обсуждать на бюро. Хорошо?

— Кто сказал? — Каир был очень удивлен. Вчера он встретил парторга, они долго разговаривали, и тот ему ни слова не сказал ни о статье, ни о собрании. Как же мог Серегин поставить вопрос на бюро, не согласовав с ним и даже не предупредив его?

— Серегин и сказал,— ответил Муслим.— Пока я говорил по телефону, он подошел ко мне и сообщил, что в понедельник на бюро будет обсуждаться статья. Я вот только от него. Наверно, эта девица пошла к нему и расплакалась.

Каир потянулся к телефону.

— Черт знает, что делает этот Серегин! — сказал он, набирая номер.— Вот мы сейчас поговорим.

— Да это не он виноват, а Дамеш,— быстро вставил Муслим,— это она натравляет на вас всех. Все она... Такая молодая, а уже все ходы и выходы знает.

Каир закусил губу. Что ж, может, старик и прав. Действительно, похоже на то. Говорят, чтоб узнать человека, надо с ним пуд соли съесть.

Ученые вычислили, что это можно сделать за три года. Я съел с тобой, моя Дамеш, три пуДа соли и все-таки, оказывается, не знаю тебя.

— Вы ее плохо знаете,— сказал Муслим.— О, эта девушка с будущим! Она на такое способна.... Вот мы тут заговорили о директорском кресле: Не хотел говорить, но скажу. Однажды...

. В это время Каир закричал в трубку:

— Товарищ Серегин?! Привет, товарищ Серегин. Слушайте, товарищ Серегин, что это вы у себя создали за автономную республику? Как это почему? Как это ничего не понимаете? А что это за бюро вы назначаете на понедельник? Ну да, ну да, бюро для обсуждения газетной статьи. А со мной вы договорились? Вот мы вчера с вами встречались, вы мне что-нибудь сказали? Кто я для вас? Директор или сторож в дирекции? Ах, горком предложил! Ну, тогда тем более. Все, что предлагает парторгу горком партии, он должен доводить до сведения директора. Да, есть, есть такое неписаное правило! Это на тот случай, товарищ Серегин, когда директор не должен быть в курсе того, что предпринимает его партийная организация... Вот так, вот так, товарищ Серегин! Обо всем этом я буду еще говорить на партбюро. Желаю здравствовать! '