— Ну, что? — спросил Муслим, когда Каир с размаху опустил трубку на рычаг. .

Каир сердито пожал плечами и отвернулся.

— Поторопилась девочка со статьей,— сказал Муслим, не дождавшись ответа.— Очень она поторопилась. И как бы ей не сорваться. Ведь тут, как я понимаю, самое главное — это то, какую позицию займет руководство завода. Прежде всего, мы должны будем поставить на партбюро такие вопросы: своевременна ли статья Сага- товой? Поможет ли нам она улучшить работу завода? Да или нет? Если ответить на эти главные вопросы, то и все остальные, а их еще много, отпадут сами по себе.

«Это он правильно подметил,— подумал Каир.—Тут не следует мельчить, иначе запутаешься. Вся беда только в том, что надо бы эти вопросы нам обсудить раньше, тогда, может быть, и собрание не потребовалось бы!»

— В этом вы, конечно, правы: если ответить на главные вопросы, остальное решится само по себе,— сказал он, постукивая карандашом по столу— Но как же мы ответим на них? Для меня до сих пор это неясно. Признаем мы, в конце концов, эту статью или отвергаем начисто?

Глаза Муслима забегали.

— Ни то и ни другое,— ответил он.— Вопрос о признании наших ошибок не так прост. Он распадается на две части. На частную и общую. Что касается общей, то, в основном, мы признаем, что завод в ряде своих производственных процессов отстал. Кое-что устарело, кое-что требует усовершенствования, кое-какие цехи нуждаются в перестройке и расширении. Но все это касается общей постановки вопроса. Если же переходить к частным вопросам, то есть попросту к проекту Сагатовой, вокруг которого поднято столько шуму, то тут мы ответим коротко — нет!

— Нет! — воскликнул Каир.—Почему?

— Да потому,— ответил Муслим,— что это еще не проект, а только гипотеза проекта. Предложение не продуманное, не проверенное экспериментально, не подтвержденное теоретически. Откуда я знаю, что паровоздушная смесь, главная часть которой пар, заметьте, то есть водород, действительно повысит температуру мартена и ускорит выход стали. Кто высчитал десятки миллионов прибылей, которые Сагатова сулит возвратить государству, кто сосчитал сотни тысяч сбереженных ею часов? Да никто! Сама Сагатова. А почему я обязан верить ей? Она говорит — испытайте. Но ведь это завод! Это же Темиртау, а не шахматная доска. Чтобы испытать новое, нужно его создать, а создать в данном случае — это зна-. чит сломать то, что уже есть! Она называет это экспериментом, но это только для нее эксперимент, а для меня это катастрофа, остановка всех работ, невыполнение плана, за который я отвечаю головой и как коммунист и как главный инженер. Ну, а она, спрашиваю я, чем за свой проект отвечает? Да ровно ничем! Не выйдет, так не выйдет. Издержка творческой мысли! Вот и получается: для того, чтобы твоя Дамеш получила очень неверные пироги и пышки, я должен подставить свою голову под вполне реальные и заслуженные тумаки и шишки. Так вот я этого не хочу. Понятно тебе: не хочу. Вот что я буду говорить на партсобрании. И тут встанет другой вопрос, касающийся уже самой личности автора статьи.

Он остановился.

— А именно,— спросил Каир,— какой же это вопрос?

— Вопрос о том, почему написана такая статья? Что руководило ее автором? Кто ее натолкнул на эту мысль? Все это потребует самого тщательного разбирательства. .

— Да ведь разбирать-то будут нас с вами, а не Саратову,— раздраженно сказал Каир и так двинул пресс- папье, что оно едва не опрокинуло чернильницу,— мы с вами должны будем отвечать на все те вопросы, которые она перед нами поставила. И потом... вот вы говорите: ее проект нового способа ускорения плавки стали бездоказателен. А я посмотрел ее проект перед тем, как передать его вам,— бегло, правда, просмотрел, в этом моя вина,— но мне и сейчас ясно: бездоказателен он только потому, что мы не хотим попробовать его опровергнуть. А не хотим потому, что попросту трусим: а вдруг проверим и окажется, что Сагатова права, что ж тогда делать? Неужели весь цех перестраивать? Это, как вы только что сказали, займет уйму времени! А с планом тогда как же?. На черную доску, что ли, пойдем? Вот мы с вами и крутимся, сбиваем и себя, и ее с толку. Конечно, Сагатова. не хозяйственница, наши соображения ей непонятны, поэтому для нее все страшно просто — в этом вы правы. Но в данном-то случае,— давайте уж говорить хотя бы между собой правду,—-виной всему мы, а не она. Ведь так?

Муслим молчал.

— Ну ведь так, Муслим-агай?

Муслим поднялся с кресла и снова полез в карман за платком.

— Нет, не так,— ответил он.— Я стою за интересы завода и воюю за то, чтоб он всегда был передовым и выполнял все планы, какие бы нам ни спустили. За это я стою и буду стоять насмерть. А за что стоит Сагатова, я не знаю. Я ей давно отказал в своем доверии. Я многое бы мог сказать тебе, да не хочу. Приходи в понедельник на бюро, тебе будет все ясно.

Он ушел, и Каир, проводив его до двери, еще долго ходил по кабинету, поливал из графина маленькую пальму на окне, и другую, большую, в кадочке около стола.

Он разрыхлял землю щепочкой, которая лежала тут же, и думал: «Не верить Дамеш? А почему? Говорит, что имеет свои основания. Какие же? Он скажет об этом в понедельник... Так что же он скажет в понедельник? Кто ты такая, наконец, моя Дамеш?»

Так он думал и все ходил и ходил по кабинету, потом подошел к окну, широко распахнул его и встал, подставляя лицо свежему ветру.

Полдень. Улица еще не успела накалиться за день. Сплошной человеческий поток течет под его окнами. Вот прошла Дамеш, она всегда куда-то торопится, вечно спешит, а сейчас идет медленным, спокойным шагом. Если где-нибудь Каир видит женщину, одетую так же, он всегда вспоминает Дамеш. Вечно и всюду Дамеш... Ему никогда не надоедает думать о ней. Но он знает: вот они встретятся, и все хорошее куда-то бесследно исчезнет, снова придут на память какие-то старые обиды. Ясно, что ничего, кроме ссоры, такая встреча принести не может. После Каир несколько дней ходит сам не свой и старается о Дамеш и не вспоминать, ну, а потом все начинается сызнова: мысль о ней, случайная, короткая встреча на лестнице, вторая встреча, уже условленная, и поэтому более длительная прогулка вдвоем, потом крупный разговор и ссора. И особенно Каира взрывает то, что Дамеш ведь догадывается о. его чувствах, а ведет себя так насмешливо и резко, словно нарочно ищет предлога для ссоры. Первая их встреча тоже началась чуть не с драки,

Впервые он увидел Дамеш лет пятнадцать назад. Тогда они только что приехали в Темиртау, его отца назначили директором металлургического завода. Они поселились в большом многоквартирном доме с широким асфальтовым двором. Тут во время игры в мяч ребята показали ему тонконогую худенькую девочку с бледным лицом и длинными черными косичками, одиноко бродившую по двору. Ему объяснили, что это Дамеш Сагатова, отец ее погиб, а живет она у дяди Курышпая вместо дочки. Хоть и сирота, но капризная и норовистая, хорошо катается на коньках и вечно пропадает на городском катке. На катке и завязалось их первое знакомство и, конечно же, первая ссора. Дело было так. Отойдя в самый дальний угол пруда, Каир учился кататься на одной ноге. Это у него получалось неплохо, и он был доволен и собой, и днем, ясным и солнечным, и товарищами, которые окружили его со всех сторон и поощряли дружескими криками. Каир катался, прыгал на одной ноге, танцевал, как журавль, и вдруг получил такой удар сзади, что растянулся на льду. Поднял голову и увидел: над ним стоит Дамеш и смущенно улыбается.

— Эх ты, нескладная,— выругался Каир.

— Прости, пожалуйста, я нечаянно,— виновато ответила она и наклонилась, чтобы помочь ему встать, но он злобно оттолкнул ее руку и сам вскочил на ноги. -

Лицо ее сразу сделалось пунцовым, она молча повернулась и зашагала от него прочь.

С тех пор они больше почти не встречались, хотя учились в одной школе. Когда девочка играла во дворе и слышала голос Каира,—а он в те годы постоянно .горланил какие-нибудь залихватские песни,— она пряталась и старалась не попадаться ему на глаза. Да и сам Каир не искал встреч: мать строго-настрого запретила ему играть с дочкой бандита — так называла, она Саху Саратова, отца Дамеш. . •