И тут Дамеш охватило такое негодование, такой гнев, что она даже покраснела и, еле владея собой, сказала громко, так громко, что на нее оглянулись сидящие в соседней ложе люди:

— Ораз!

Тот сразу же повернулся к ней.

— Я хотела сказать, ты знаешь,—начала она и что- то зашептала ему на ухо. '

— Что? — спросил он.— Я не слышу.

Она громко засмеялась и спросила опять:

— А ты ее знаешь?

— Да кого? Кого? — удивился Ораз.— Про кого ты говоришь?

Дамеш махнула рукой.

— Ладно, потом, потом... А то попадет тебе... Вон какие у нее глаза!

Это она сказала намеренно громко, так, чтобы ее услышала Ажар.

Тогда Ажар молча встала и пошла к выходу.

— Стой, куда ты? — прохрипел ей вслед Каир.

Она отмахнулась от него и, с трудом подавляя рыдания, выскочила на лестницу. Вслед за ней хотел подняты ся и Ораз, но Дамеш не пустила его.

— Не ходи за ней... Сиди! — сказала она властно, И он остался.

Каир, сидевший за ними, видел и понял все. Он встал и вышел вслед за сестрой.

Она сидела в буфете и плакала.

Каир подошел.

— Ну и дура,— сказал он резко.— Она шутит, а ты злишься! Злись, злись, на сердитых воду возят. Она тебя еще не до этого доведет!

Он прошел к стойке и заказал бутылку пива.

«К черту все...»

Ораз лежал на спине, заложив руки за голову. Ружье и сумка валялись рядом в высокой болотной траве, а он слушал, как шумит лес, смотрел на облака и угадывал, на что они похожи. Вот то облако, например, высокое, совершенно белое, ни дать ни взять снежная баба, а вот маленький серый клочок, мягкий и пушистый,— это,' конечно, заяц, в которого он так позорно промазал сегодня. И то сказать охотник! Бродил с двустволкой целый день, а домой придет пустой. Вот уж посмеется дед Курышпай!

Ораз сорвал сочный темно-зеленый стебель, пожевал его и сплюнул. У стебля такой терпкий кислый вкус, что от него свело челюсти. Потом он сорвал другую травинку и задумчиво начал грызть ее.

Вот уже месяц, как он плохо спит, мешают мысли. А старики говорят еще, что нынешняя молодежь легкомысленная и бездумная, что она не способна ни к раздумью, ни к переживаниям...

...Ажар, когда он возвратился из театра, встретила его неистовым криком:

— Убирайся сейчас же откуда пришел! Слышишь?

И, не ожидая ответа, бросилась на кровать и вся затряслась от рыданий. Так всю ночь она и пролежала, уткнувшись лицом в стену.

Утром Ораз встал как побитый. Весь день в цехе работа у него буквально валилась из рук. И это повторялось изо дня в день. Появилась какая-то непонятная рассеянность, он не мог ни на чем сосредоточиться.

По заводу пошли гулять слухи. Кто говорил серьезно, кто с усмешкой, кто шепотом, кто на полный голос:

— А наш-то Ораз звание Героя получил прямо, можно сказать, по знакомству. Директор-то — родной брат его жены, вот он ему и колдует.

— Да,— отвечали другие,— но видно плохо колдует! Бригада вот уж год как в прорыве. Так и не получила звания коммунистической.

— Да и не получит никогда, оно, считай, уже в руках Тухфатулина. .

Конечно, на каждый роток не накинешь платок. На эти слухи и пересуды Ораз не обращал внимания, но все- таки, что и говорить, неприятно, тем более, что какое-то зерно истины в этих упреках есть. Все-таки есть... По крайней мере хоть одно упущение он допустил. Звание Героя он получил за один-единственный поступок. Сумел организовать в. сверхурочное время ремонт мартена — и печь заработала на месяц раньше, чем это предусматривалось планом. Завод получил внеплановую сталь. Этого никто не ожидал. Качество стали оказалось высоким, брака не было. Вот за это и присвоили ему звание Героя Труда. А дальше все пошло не так...

Звание Героя обязывает к дальнейшим делам, а их нет, он достиг высоты, а потом стал отставать и, наконец, выпустил из рук инициативу и поплелся чуть не в хвосте. Но ведь нужно разобраться в том, что случилось: узнать, почему он не выходит на первое место... Разве он не делает сайчас все от него зависящее? То, что приписывают ему завистники, клевета, ложь! Нет, Ораз еще скажет свое слово. Он не из тех, кто берет что-то у жизни рывком. Он, например, мечтает разработать новый способ скоростной плавки стали, внедрить его в производство. Для этого вовсе не нужно создавать какие-то новые бригады, объявлять авралы,— нужно только спокойно работать. Он опередит своих соперников в совершенно равных с ними условиях. И пусть пока болтают, что хотят мастера, подобные Кумысбеку. Пусть они говорят шепотком, что угодно (громко-то неудобно: ведь Ораз — друг Қумысбека). Пусть... Ораза от этого не убудет и не прибудет. Он, правда, не имеет звания мастера, но весь технологический процесс он знает на зубок! Да! Сейчас они — он и Кумысбек — оба равны, оба варят сталь по одним и тем же штампованным, переписываемым из года в год инструкциям. Но Қумысбек полностью вмещается в рамку инструкции и чувствует себя в ней преотлично, а вот Ораз уже точно знает, как и какие изменения следует внести и в нее, и в процесс варки. Но только пока это секрет. Он не хочет прослыть фантазером. Ему надо еще думать и думать, а для этого нужно спокойствие. Но именно спокойствия у него нет и в помйне.

Вот почему скандалы, которые устраивает Ажар, он воспринимает особенно болезненно. Но бог с ней, пусть ругает, как хочет, только бы не касалась Дамеш... Ах, сестра моя Дамеш, на тебя всегда посмотреть приятно! Все-то у тебя хорошо: улыбка, манера говорить, голос, самые слова, которые ты произносишь. Я тебя вижу только урывками, но что правда, то правда—помани ты меня, и я сейчас же пойду за тобой куда угодно. Но это все только мечты. Ты не позовешь меня, Дамеш! То, что могло быть пять лет тому назад, сейчас.уже ушло безвозвратно. Тогда ты любила меня, теперь ты чужая. А кто виноват, что так случилось? Я — Ораз? Он — Каир? Ты — Дамеш? Тут ничего не поймешь и не поделаешь!

Стая уток вдруг с криком взлетела с небольшого болотца, где-то совсем рядом около него. .

Ораз схватил ружье, но оно оказалось незаряженным. Он сердито плюнул, зарядил ружье, повесил через плечо и зашагал к берегу. Настроение было испорчено. Все- таки, что ни говори, а чертовски неприятно возвращаться с пустыми руками, опять отец будет смеяться. Хотя бы. найти подранка — ведь он стрелял несколько раз в пролетающие стаи и, наверно, хоть раз да попал. Во всяком случае, сейчас нужна осторожность, иначе он упустит и этот свой последний шанс.

Пригибаясь к кустам, он добрался до берега и увидел: шагов за сто от него плавает стая уток, плавает медленно, чинно, одна к одной, так, как будто все они нанизаны на одну нитку, впереди — красавец селезень с фиолето-

вым зеркальцем на крыле; У Ораза замерло сердце, и он не помнил, как поднялся во весь рост, прицелился и выстрелил. Дробь угодила в самую середину нитки. Послышался тревожный свист крыльев, стая поднялась и понеслась над озером. На поверхности осталась одна птица, которая билась в предсмертных судорогах. И только Ораз успел добежать до лодки и сесть за весла, как рядом с ним с шумом — одна, другая! — упали две утки! Победа! Две утки... Это уже чего-то стоит. Ох, если бы и в жизни везло Оразу так же. Но куда там! Он неудачник, у него нет верного глазомера на счастье... Есть люди, у которых верный глаз. Во все мишени они попадают без промаха, никогда не уходят с пустыми руками. Это счастливцы, им всегда везет. Он не такой, института не окончил, от Дамеш уехал, звание Героя, завоеванное с таким трудом, вот-вот выскользнет из его рук. Друзья смеются, недруги радуются... Какой же он счастливец...

Курышпай сидел во дворе под карагачем и злился. Он видел, как по улице шагал Ораз,— за спиной у него ружье, на поясе висели две утки; сын шел медленно, не торопясь, не думая о том, что сейчас уже два часа, а в три ему надо быть на заводе. О чем, собственно, он думает? Не до завода ему! Каждый день ругается с женой, каждый день она в слезах, а в чем дело, не поймешь: оба молчат... Может быть, просто надоела она ему? Все время была хорошей, а потом сразу сделалась плохой... И такое бывает у нынешней молодежи.