Думая об этом, Муслим не мог уснуть, а когда заснул, ему приснилось: он стоит на вершине холма, а внизу, в озере, по колено в воде,— Дамеш. Она целится в него из охотничьего ружья, но сколько раз ни стреляет, все не может попасть.

На другой день он приехал на завод раньше всех. Был свеж, весел, бодр. Чувствовал себя так, как будто у него и не было никакого припадка. Сон, который приснился ему этой ночью, успокоил его окончательно. Враги хотят с ним покончить, но сделать ничего не смогут, сколько ни стараются, все, это он хорошо знал, промахиваются.

Широко и быстро шагая, он поднялся по лестнице и тут около дверей кабинета наткнулся на группу рабочих.

Среди них был начальник цеха Епифанов, на подоконнике сидел мастер Иващенко, были тут и другие сталевары. Но он сразу заметил, что здесь не было ни Дамеш Сагатовой, ни Ораза. Что ж? Знают свою вину и не смеют показываться на глаза... Других вот послали. Неплохо, совсем неплохо! Только вам, дорогие друзья, ничто уже не поможет.

Когда он подходил к своему кабинету, то услышал, что люди спорят.

— Ну, а кто же тогда, по-твоему, должен отвечать? Пушкин, что ли? — слышался чей-то насмешливый голос.

— И почему она раньше, до смены не пришла? Почему ничего не проверила, принимая смену? На кого понадеялась? — говорил Епифанов.

Муслим кивком головы поздоровался с собравшимися и хотел уже пройти мимо. Но тут его обступили рабочие и заговорили все разом.

— Только не в коридоре, идемте в кабинет,— сказал он сухо.

Все пошли за ним.

Здесь, у себя в кабинете, он нетороплив и строг: прошел к столу, отодвинул кресло, сел, снял очки, спрятал их в футляр. Потом из другого футляра вынул другие очки, надел их и только после этого спросил:

— Так что же за авария случилась ночью?

Ему объяснили: перекипела и ушла сталь.

— Очень хорошо,— усмехнулся он,— а начальником смены кто был? Ах, Сагатова? Так что же она смотрела?

Ему ответили, что Сагатова была в цехе, стояла около печи, но подойти не могла — расплавленная сталь била во все стороны.

— Ну, и кто же за это, по-вашему, отвечает? — спросил Муслим громко.— Вот я вас спрашиваю, товарищ Епифанов. Кто в этой аварии виноват?

Епифанов пожал плечами.

— Ну, конечно, сменный инженер! Это он должен проверять безотказность действия механизмов. Без этого к варке стали никак нельзя приступать, а здесь инженер понадеялась на авось, вот и вышло.

— Так, понятно.— Муслим встал.—Рапорт написан?

— Нет еще!

— Почему же? Сейчас же подайте! И подробный отчет, что и как было. А теперь пошли в цех, посмотрим, что она там наделала.

В кабинет он вернулся через десять минут. Сел за стол, подумал, потом вызвал Лиду, сказал:

— Принесите машинку, я вам кое-что продиктую.

Поднялся из-за стола, засунул руки в карманы, заходил по кабинету и стал диктовать.

«В ночной смене,— диктовал он,— случилась авария, выведшая из строя на целые сутки цех. При расследовании выяснилось, что авария эта произошла из-за недопустимой халатности сменного инженера Д. Сагато- вой. Товарищ Сагатова, принимая смену, не проверила заранее исправность спускового механизма стопора, в результате чего произошло перекипение металла. Учитывая, что, с одной стороны, товарищ Сагатова молодой и начинающий инженер и не имеет соответственного стажа, а с другой, что товарищ Сагатовой уже был вынесен выговор, приказываю: Сагатову Дамеш от обязанности сменного инженера с сего числа освободить. Перевести ее в технический кабинет завода на должность заведующего. Исполняющий обязанности директора М. Мусин».

— Сейчас же покажите этот приказ Сагатовой,— сказал он,— пусть распишется.

— А не слишком ли вы строго отнеслись к Сагатовой, Муслим Сапарович? — несмело спросила Лида.

— Что? Строго? — Муслим засмеялся.— Да, девочка моя, пусть она благодарит бога, что у меня доброе сердце. Другой бы ее просто выгнал палкой с завода. Такая халатность! Десять лет у нас не было ничего подобного. Что люди-то про нас будут говорить? А ведь это пойдет и пойдет гулять по свету, а мы соревнуемся с московским «Серп и молот». Так там, наверно, только при царе Горохе случалось такое. Вывесьте сейчас же приказ на доске объявлений, слышите?

Аскар стоял на улице и читал вывеску — «Городской комитет Коммунистической партии». Он читал внимательно и серьезно, будто в первый раз. Вот наконец-то совершилось то, о чем он мечтал в течение пятнадцати лет. Сейчас он поднимется по лестнице, постучится в кабинет первого секретаря, попросит его выслушать и расскажет ему все. Долго он не мог решиться на этот шаг, но вот решился. И это уж твердо. Если бы он даже встретил сейчас Айшу и она позвала его на озеро, он все равно прошел бы мимо и даже не ответил ей.

Аскар поднялся на второй этаж и вошел в приемную.

— Вам кого? — сидевшая за бюро пожилая женщина подняла на него глаза.

Он сказал, что первого секретаря.

— Сейчас он на совещании,— ответила женщина.— Он вас вызвал?

— Нет,— робко ответил Аскар.— Я сам! А разве обязательно вызов?

— Нет, совсем это не обязательно,— успокоила его. женщина,— только тогда вам ждать не пришлось бы! Как ваша фамилия, я запишу.

— Врач Сагатов... Реабилитированный.

Женщина понимающе кивнула головой и, записав что-то на листе бумаги, ласково сказала:

— Так я вас попрошу, зайдите, товарищ Сагатов, во второй половине дня, я доложу.

Ему показалось, что посетители, сидевшие в приемной, смотрят на него и улыбаются — вот, мол, еще один воскресший.

Аскар поблагодарил, попрощался и вышел. На лестнице у дверей он чуть не налетел на какого-то человека, сказал «извините» и вдруг застыл от изумления — он увидел узкие бегающие глаза за стеклами очков, тонкий острый нос, очень знакомое лицо.

«Господи, да ведь это же Муслим,— ударило его вдруг. Он остановился.— Да, Муслим, вот он весь от головы до пяток. Так что же теперь делать? Остановить его? Сбить с носа очки? Сказать, что он все про него знает?»

Но Муслим тоже узнал Аскара и быстро прошмыгнул в дверь. Экая жалость... Ну, ладно, не в последний раз они встретились. Будет у них еще крупный разговор. Будет!

День выдался жаркий. Люди искали тень и старались не идти по солнцепеку. Кто сидел под деревом на лавочке, кто стоял в тени домов. Но Аскару казалось, что все смотрели на него, даже ласточки и те чирикали: «Знаем, знаем!» И детишки, что играли возле арыка, тоже смотрели на него и улыбались. И Аскар тоже улыбался им. Какая все-таки кипучая, прекрасная жизнь цвела, играла, двигалась вокруг него! Что говорить, в ней много горя и страданий, но разве они сделали ее менее желанной?

Аскар шагал по скверу и уже не думал ни о сегодняшней встрече, ни о том, что она для него означала. Он думал о себе.

«Да,— рассуждал он. сам с собой,— мы, Сагатовы, тесно связаны с историей родной страны. Нас из нее ве вычеркнешь и не выбросишь. Все мои родичи знамениты по-своему. Про прадеда моего, семиреченского ювелира Сагатова, говорили, что он такой мастер, что может выгравировать на поверхности конского зуба тот стих Абая, который особенно любил повторять: «Как мне быть темным, если я человек?» Какой это был веселый, обаятельный, жизнерадостный джигит, первый запевала и танцор во всей округе... Сын его, Жунус, тоже был знаменит, он исколесил всю Среднюю Азию— был у эмира бухарского и у басмачей — и отовсюду вышел цел и невредим. О его находчивости, смелости и мужестве рассказывали легенды. Внук этого Сагатова и сын Жунуса, Саха, участвовал в установлении советской власти в Семиречье. Тяжелая участь выпала на его долю, он погиб где-то на Севере. Зато жив он, Аскар, внук Сагатова, младший сын Жунуса. Он перенес все и ни разу не покривил душой, ни разу не попросил у врагов пощады. Еге племянница теперь инженер, она варит первосортную сталь и, значит, крепко хранит честь своего рода. Да, это славный род, он никогда не отрывался от народа.»