Аскар нахмурился.
— Почему ты об этом говоришь?
Повернувшись к дяде спиной, она ответила:
— Потому что лучше было бы к ней не ходить.
— Это она тебе так сказала? — спросил Аскар.
Дамеш был очень неприятен этот разговор, но, начав, она уже хотела досказать все до конца.
— Это я так говорю,— сказала она суховато.— Не стоит вам задевать Муслима, это опасный человек.
— Был когда-то опасным! — воскликнул Аскар.— Был он опасным, как гадюка, а сейчас жало-то у него вырвано. Я все расскажу Айше.
Дамеш молчала.
— Что? Думаешь, не поверит?
— Не знаю,— сказала Дамеш.— Не знаю, право! У нее дочь. Ведь он отец ее дочери. А этот Муслим, действительно, такая гадина! Это-то я хорошо знаю. Вот ты послушай только...
И она быстро рассказала о собрании.
— Да, видно, все еще не одумался.— Аскар покачал головой.— Еще брызжет слюной. Думает, значит, что для него не все упущено, выжидает чего-то. Чего? Ну посмотрим... Посмотрим, говорю, что у него выйдет!
Когда Дамеш пришла утром на завод, первого, кого она увидела, был Тухфатулин. О-н стоял перед Доской почета, крутил усы и смотрел на свою фотографию. Фотография эта висела на том самом месте, где раньше был портрет Ораза.
«Это уж Муслим постарался,— подумала Дамеш.— Только и ждет, чтобы человек споткнулся».
Увидев Дамеш, Тухфатулин напыщенно поклонился.
— Салям Дамеш Сахиевне,— сказал он важно и опять дотронулся до усов.
Она кивнула ему головой и быстро прошла мимо.
Загадочно улыбаясь, он смотрел ей вслед и все крутил и крутил усы.
Было жарко и душно. В кабине контрольно-измерительных приборов Дамеш нашла бутылку нарзана и выпила ее до дна. Это ее освежило. Сидя у окошка кабины, она наблюдала за тем, что происходило в цехе. Огромная, с виду неповоротливая, а на самом деле очень подвижная и точная, заволочная машина захватывала мульду, доверху нагруженную рудой, осторожно вводила ее в пылающую печь и сбрасывала там весь свой груз. Грохот металла, дым и искры наполняли цех. Гену и Куана совсем не видно в клубах дыма. Что-то кричал, приказывал Ораз, но слов нельзя было разобрать.
Дамеш пошла в разливочный пролет. Кумысбек, который стоял около ковша, беспечно покуривал и разговаривал со сталеварами. Он поднял на нее свои добрые веселые глаза.
— Ну как, все готово? — спросила у него Дамеш, проходя.
— Все,— ответил он добродушно и опять повернулся к собеседнику:— А изложницы осмотрел?
— Все, все готово, все в порядке.
Ну, раз Кумысбек сказал все,— значит, так оно и есть. Он старый, опытный мастер и работает на заводе вот уже второй десяток. Только он один и может стоять рядом с изложницей в то время, когда в нее пускают сталь. Это очень красивое и опасное зрелище. Искры летят золотым фонтаном, порхают огненные бабочки, они легкие, воздушные и ослепительно красивые. Но беда, если хоть одна из этих бабочек сядет на одежду— она попросту пробьет тебя, как пуля. В прошлом году Дамеш видела: один молодой неопытный паренек стоял около печи, смотрел на огненных бабочек, смеялся, и вот одна из них порхнула ему на плечо. Парень бросился бежать, а сталь жгла ему одежду и тело. Он бежал' и кричал. И за ним, тоже крича, бежал Кумысбек. Наконец он догнал парня и сорвал с него куртку. Но сталь уже успела прожечь предплечье, и пришлось вызывать машину скорой помощи. Дамеш всегда вспоминала этот случай, когда стояла около печи. С этого дня она так уверовала в Кумысбека, что в его присутствии считала уже ненужным вникать в каждую деталь варки и разливки стали.
Кран принес огромный ковш, величиной с юрту, и установил его над изложницей.
— Сколько времени варится сталь? — спросила Дамеш.
Ей ответили, что около восьми часов.
— Хорошо, пора,— приказала Дамеш.— Если держать дольше, появится углерод, и сталь закипит.
— Знаю, знаю, не маленький! — Кумысбек махнул рукой и подошел к стопору.— Спускаем!
Но прошла минута, другая, а стопор все еще не был открыт.
— Ну, что там такое? — с нетерпением спросила. Дамеш.
— Сейчас, сейчас,— поспешно ответил Кумысбек.— Вот заело что-то! А! Черт! Никак не открывается.
Дамеш с беспокойством посмотрела на часы. Семнадцать минут, восемнадцать, двадцать! Да что же это такое?
Около стопора собралось уже много народу. Все шумели, махали руками, обвиняли друг друга в недосмотре. Да и есть от чего. Произошло самое скверное: заело стопор. А сталь в котле перегревалась и должна была скоро закипеть.
Дамеш посмотрела на часы. Прошло уже двадцать пять минут, сейчас сталь закипит и хлынет через край.
— Где кислород? — закричала Дамеш.— Ну, скорее, скорее!
Она видела, как забегали люди, слышала, как зашумело, тонко и остро, красное пламя. А у нее лоб покрылся потом. Если сталь закипит, все пропало.
И вот она начала кипеть.
— Прочь от ковша! — закричала Дамеш.
Люди шарахнулись в сторону, но Кумысбек остался на месте — он стоял и смотрел. И вот над краем ковша показалась огненная лава. Она так накалена, что на нее больно смотреть. Брызги, струйки, фонтаны разлетелись по всем сторонам. Все скрылось в сизом дыму. Сталь била через край. Она заливала весь цех. Люди разбегались.
Теперь они придут снова сюда завтра, после того как сталь застынет, тогда придется резать металл и очищать от него цех — на это уйдет целый рабочий день. Вот это и называлось — в цехе авария!
У Дамеш вдруг закружилась голова, и она упала бы, если бы ее вовремя не подхватил Ораз.
Давно уже Муслим не был так зол, как сегодня. Уже двенадцать часов ночи, а Айши все нет. Опять нет! Вообще с ней происходит что-то неладное. Уходит она рано, приходит поздно, и ни слова толкового от нее не добьешься. Это не то, что раньше, когда она приходила с работы и с жаром рассказывала ему все, что за день случалось у нее в амбулатории. Сейчас спросишь ее, она ответит сквозь зубы, и все. Муслим чувствовал: здесь не обошлось без Аскара. Но насколько далеко дошла его откровенность? Что он ей рассказал? Впро чем, если бы Айша узнала что-нибудь о роли Муслима в его истории, она все это бросила бы Муслиму прямо в лицо. Либо собралась бы молча, да и ушла. Впрочем, возможно, что в этом смысле у него еще все впереди: в один прекрасный день она узнает всю правду, и тогда берегись, Муслим! Берегись ты, покинутый муж, разоблаченный клеветник. Самое худшее — разоблачение. Пусть она уходит, но репутации моей не задевает! А впрочем, кто ей поверит? Кто такой Аскар? Пленный, трус, сдавшийся на милость врага, помилованный преступник. Так помни же свое место и не заносись. Еще ведь не известно, на что ты пошел, чтобы сохранить свою жизнь там.
Он ходил по кабинету, чертыхался, зло передвигал стулья и думал, думал. Таким его и застала Айша. Был уже час ночи, когда она, веселая, улыбающаяся, пахнущая, как ему показалось, вином, прошла мимо него и не села, а просто свалилась в кресло. Он посмотрел на нее и почувствовал себя так, как будто кто-то стук нул его по затылку. «Вот,— подумал он,— посмотри и запомни. Такими бывают женщины, которые только что расстались с любовником. Так у них горят глаза, так подрагивают губы».
— Слушай, моя милая,— Муслим встал, быстрыми и решительными шагами подошел к ней и только что хотел сказать что-нибудь резкое и злое, как ему показалось, что кто-то схватил его сердце в кулак и сдавил несколько раз. Он вскрикнул и свалился на диван.
Айша кинулась к нему, стала щупать пульс, он злобно вырвал руку и прохрипел:
— Уйди, убийца!
Она так растерялась, что даже отпустила его руку. — Что с тобой? — спросила она испуганно.
В это время зазвонил телефон. Муслим потянулся и снял трубку.
Послышался дрожащий голос Кумысбека.
— Муслим-ага, беда! Авария! Сталь залила весь цех! Муслим-ага, вы слушаете меня? Алло, алло! Муслим-ага!..
Муслим стоял с трубкой в руке, слушал и улыбался. Потом он отшвырнул трубку, растянулся на диване.
Авария, что ж, это неплохо! Вред-то от нее небольшой, по существу, только потеря рабочего времени. Зато теперь он сможет рассчитаться кое с кем. Инженер смены Дамеш Сагатова, допустившая аварию,— вот кто первая ответит. Дальше пойдут ее дружки, директор, мальчишка, вышедший из повиновения. Ему достанется на орехи — очень крепко: не предусмотрел, допустил, закрыл глаза! За ним подойдет черед Серегина: конечно, его вина более расплывчата, но ведь он имеет уже выговор с предупреждением, так что уж одно к одному. Главное же, конечно, эта змея Сагатова. Теперь он с ней расквитается. Хорошо, что ее покровитель сейчас в Москве. Пусть он там себе заседает!
