Базаров, который хорошо помнил свой недавний разговор с Серегиным, ответил совершенно в тон Муслиму, — Да знаю, знаю я его! Неврастеник, псих! Он недавно устроил у меня в кабинете истерику. И как он может быть парторгом на самом крупном заводе республики? Вы правильно сказали. Это безобразное выступление, и я сделаю все выводы сейчас же.
И вот срочно собралось бюро райкома. На него вызвали Серегина. Сообщение делал Мусин.
— Мне очень тяжело,— сказал он,— докладывать вам об этом тяжелом и тревожном случае. Тут все странно и непонятно. Конечно, не следовало заносить
Курышпаева в список лучших бригадиров — работала его бригада слабо, с ленцой, звание это она, конечно, не заслужила... Но вот парторг почему-то решил присвоить это звание именно его бригаде. Да будет так! Не спорить же в самом деле с парторгом! Никто и не спорил, присвоили и присвоили. И тут сам Курышпаев вдруг сообщил собранию, что все это надувательство, кумовство и он вовсе не собирается в нем участвовать. Это не так глупо, между прочим, как может показаться. Ведь звание-то нужно заслужить, оправдывать и поддерживать каждый день упорным трудом, а то и непри- ятностей не оберешься. Так уж лучше и не надо его!
И вот Курышпаев, как парень смышленый, рассудил: без звания-то спокойнее! Но что сказать о парторге, который позволяет себе играть такими вещами?
Речь Муслима произвела на всех присутствующих тяжелое впечатление. После него слово взял Базаров и стал буквально громить Серегина.
— Серегин не справляется с работой,— сказал он,— не работу он ведет, а дешевую популярность себе завоевывает. Вот этот случай особенно ясно показал, как он воспитывает людей. Стоит подумать, может ли оставаться такой парторг на одном из самых больших предприятий республики.
Все это носило такой явно несправедливый характер, что ни второй секретарь горкома, ни третий не поддержали Базарова. По просьбе Серегина, решили вызвать Курышпаева.
И вот прямо из мартеновского цеха Ораза притащили на бюро. Он был очень спокоен, ответил на все заданные ему вопросы не волнуясь и не сбиваясь.
— Я отказался от высокого звания бригадира бригады коммунистического труда потому, что мы не заслужили его,— сказал он.— Не заслужил ни я сам, ни моя бригада. А принимать такое высокое звание, не имея на это права, я не считаю возможным, это страшно.
— Ах, тебе страшно? — спросил Мусин.— Чего же ты боишься?
— Многого боюсь,— ответил Ораз.— А больше всего боюсь получить то, чего не заслужил.
— Нет, вы слышите, Василий Федорович? — не сдерживая радости, закричал Муслим.— Ему страшно! Он струсил! И еще коммунист называется!
— Слышу,— скорбно сказал Базаров.— Вот до чего можно довести человека!
— Нет, он трусит! Ха-ха-ха! — заливался Муслим.— Вот орлов-то себе вырастил Серегин!
— Товарищ главный инженер,— второй секретарь постучал по графину.— Вы все-таки хоть немного сдерживайтесь! Это же бюро.
Дальше события развертывались так.
Базаров решил все-таки заставить Серегина признать, что он кругом виноват.
— Товарищ Қурышпаев, вы свободны, идите работайте,— громко и грустно объявил Базаров.
Когда тот ушел, он резко повернулся к Серегину.
— Все это ваша вина, товарищ парторг! Желали вы этого или нет, но наше самое высокое производственное звание оказалось публично осмеянным. Это тяжелый грех. Конечно, я не могу настаивать на том, что бригада товарища Курышпаева, как и он сам, достойны этого звания.
— Конечно недостойны! — прервал его Муслим.— Курышпаев вообще человек неустойчивый. Вот ушел от жены и живет один! То есть не один, конечно...
Он не докончил фразы.
— Глупость, сплетня! — оборвал его Серегин.— Надо проверить, а потом говорить!
— А вы проверяли? Нет? Ну, хотя бы вы слышали об этом? Тоже нет? — Муслим повернулся к Серегину.— Ну, значит, вы также не можете об этом судить.
Бюро вынесло Серегину строгий выговор с предупреждением.
На другой день Серегин собрал партийное бюро. Пригласил он и Ораза со всей его бригадой.
Собрание началось с вопросов.
— Ну-ка, Ораз,— сказал Серегин,— теперь мы у себя. Объясни же нам серьезно, почему ты отказался от звания Героя Труда? Говори все прямо.
Ораз встал и долго стоял раздумывая.
— Что же ты молчишь? — спросил Серегин,— Ты раскаиваешься в своем поступке? Так, что ли?
Ораз вдруг поднял голову,
— Нет, не раскаиваюсь,— твердо сказал он.— Я поступил правильно, так, как диктовала мне совесть. Стойте, сейчас объясню! И до чего вся эта шумиха мне не
приятна,— добавил он вдруг и страдальчески помор щился.— Раздули, раззвонили, а к чему, зачем и сами не знают! Ну так вот,— он прямо посмотрел на Серегина.— Звание мы не заслужили, и прав на него у нас нет! Вы думаете, я бы не хотел заработать его? Ого, еще как хотел бы! И ребята тоже! Да вот совесть-то не позволяет! Я к ней всегда прислушиваюсь, она мне верный советчик, и если говорит — не бери, не твое,— значит, я и не беру! А возьмешь, так наплачешься, потому что сам себя уважать перестанешь. Окажется, что ты не честный человек, а ловкач. А горько плакать нам тоже нечего. Все равно это звание от нас никуда не уйдет! А вот теперь о позиции главного инженера. Я его вообще что-то не понимаю. Он осуждает меня за то, что я не принял звания передовика производства. Ты должен был, говорит, его принять. Вот как: должен! Ну, а почему же тогда неделю назад он кричал: надо присвоить звание бригаде Тухфатулина! Курышпаевцы до него не дотягивают! Вот я и послушался его, так он опять недоволен. Чем же? Ведь я все по его совету сделал. Странно все это, товарищи! Не могу понять... Вот я в «Правду» напишу, пусть пришлют корреспондента разобраться.
— Бузу не надо было тебе устраивать! — зло крикнул Куан.— Вот чего не надо было тебе делать.
Я только выполнил свой партийный и гражданский долг,— сказал он зло.—Только и всего! Понял?
— Это называется выполнил? — насмешливо передразнил его Куан.— А то, что теперь нас всех, всю твою бригаду...
— Тише, тише,— прервал его Серегин.— Страсти тут ни при чем, и ты, Ораз, в грудь себя не бей! Бригада у тебя хорошая, люди хоть куда! И главное, не одни только узкопроизводственные показатели я имел в виду, когда выносил предложение присвоить тебе звание. Вечерний университет сколько у тебя человек посещает?
— Все посещают.
— Все! Ты вот, например, на каком факультете? — обратился Серегин к Кеше.
— На музыкальном.
— Вот тебе показатель,— с этими словами Серегин повернулся к Сразу.— Поэтому я и вынес свое предло-
жение. И все же, надо признаться, что это было моей ошибкой.
— Ошибкой? — воскликнула Дамеш, которой стало вдруг жалко Серегина.
— Да, конечно,— подтвердил Серегин,— а главный инженер все раздул и превратил чуть ли не в преступление. Впрочем, это уж его дело. Не надо мне было давать ему повода, а я дал! Хорошо, теперь второй вопрос,— вдруг он обернулся к Оразу.— Ты что? Разошелся с женой?
Ораз покраснел и ничего не ответил.
— Так разошелся или нет? Говори!
— Да нет,— сконфуженно улыбнулся Ораз,— были ссоры, но ничего серьезного... Нет, не разошелся.
Он посмотрел на Дамеш, та отвернулась: ведь это из-за нее все и вышло.
— Ну, очень хорошо! Я так и думал,— сказал Серегин.— Что ж, Ораз... Ты вот говоришь, что поступил правильно, и я подтверждаю — правильно, правильно ты поступил! Ошибку сделал я, я за нее и отвечу. Так!
На этом заседание закончилось.
Дамеш, прибежав с завода, надела фартук и начала готовить обед. Раньше она ходила в столовую, но после того, как приехал Аскар, стала готовить дома.. Дядю надо хорошенько кормить, вон он какой худой. Она открыла холодильник, достала окрошку, вареную курицу,, разрезала ее, положила на блюдо, посыпала сверху зеленью и понесла к Аскару.
Аскар сидел на диване и читал.
Когда она вошла, он отложил книгу, встал.
— Ты Айшу давно видела? — спросил он. .
— Да, уже довольно давно,— ответила Дамеш,— а вы ведь были вчера у нее?
